-- Эта подойдет, -- уверенно сказала квашня на палочках.

  Она распахнула дверь. Петрович ловко запихнул меня прикладом и повернул ключ на два оборота.

  Внутри находился... Леха.

  -- Я тебе кричу-кричу... -- пожаловался он, сидя в на батарее и как-то странно к чему-то прислушиваясь.

  -- Психи какие-то, -- сказал я, оглядываясь на дверь и потирая то место на спине, куда меня тыкал берданкой Петрович. - Как ты сюда попал?

  -- Как только мы поднялись по лестнице, -- отозвался он, по-прежнему прислушиваясь к чему-то.

  -- Настоящий лабиринт, -- согласился я.

  Окно забрано решеткой. Стекла настолько мутные, что снаружи ничего не разглядеть. А сама комната, словно насквозь простреляна, словно в ней черти свадьбу гуляли, оставив после себя заплесневелые объедки, блевотину в углу, каракули на стенах и армейскую койку с проваленной сеткой. И тут раздались эти звуки, к которым с такой настороженностью прислушивался Леха. Я понял, что его поразили не сами они, хотя от них одних можно было сойти с ума, потому что на все лады орали сотни резаных кошек, а источник, который невозможно было определить. Звук шел буквально отовсюду: от стен, потолка, пола и даже от батареи отопления, на которой сидел очумелый Леха.

  -- А ты знаешь, сколько времени прошло, с тех пор, как мы попали сюда? - спросил он, смешно моргая ресницами.

  -- Сколько? - спросил я, изучая стены.

  Одна из них, оклеенная старыми газетами, заинтересовала меня больше других - на ней среди ветвистых каракулей были нарисованы красные звезды, и я понял, что это знак, что звезды мог нарисовать только Федор Березин. Еще у него было старое-старое прозвище Мама ту-ту. Но лично я его так никогда не называл. Бедный Федор, неужели он погиб от рук марсианских садистов? Нет, не может быть, Федор Березин мог пасть только смертью храбрых на поле брани! Он готовился к этому всю жизнь.

  -- Я специально заметил, - торжественно произнес Леха. -- Сутки!

  -- Что? - спросил я, отвлекаясь от Березинского шедевра.

  -- Я говорю - сутки!

  -- Иди ты! - удивился я. - Проверь часы!

  -- В том-то и дело, что проверил, -- Леха сунул мне под нос свой будильник.

  Действительно, часы у него были швейцарские, фирмы "Бадуони", с точностью хода плюс минус полсекунды за год. Тогда я посмотрел на свои нефирменные, но накрученнее, пощелкал кнопками и не поверил глазам - действительно, календарь показывал четверг.

  -- Мистика какая-то! А мне показалось, прошло минут десять.

  -- Чего они хотят от нас?

  -- Спроси чего-нибудь попроще.

  -- Наверное, твой альдабе?

  -- Не может быть?! - удивился я, пробуя найти какой-нибудь тайный рычаг в стене. - О нем никто не знает, кроме тебя и меня.

  -- Ну тогда деньги? - предположил Леха.

  -- По-моему, мы попали к обыкновенным садистам.

  -- Ты думаешь?

  Леха успокоился. Он даже поерзал, удобнее устраиваясь на батарее, словно собрался здесь сидеть до второго пришествия.

  Я изучал комнату. Зачем-то нас сюда засунули? Если бы хотели убить, то убили бы сразу же, а не таскали сутки по кровавым подвалам.

  -- Да нет здесь ничего, -- сказал Леха. - Я уже все стены обстучал.

  -- А это что?

  Многовековой слой газет в углу явно оттопыривался. Я потянул за край и оторвал здоровенный кусок, на котором тоже была нарисована особенно большая и красная звезда. За ним находилась крохотная дверь, похожая на вход в крысиную нору. Оставалось только сунуть туда голову. Что, собственно, я и проделал. Воняло, как в клоаке, или хуже. Стенки и поверхность подо мной были в какой-то мерзкой, вязкой слизи.

  -- А назад?.. - пробурчал Леха, пихая головой меня в зад. - Назад вылезем?

  -- Зачем назад? - хотел ответить я, но почувствовал, как потихоньку, но верно скольжу туда, откуда тянуло сквозняком. Было так темно, что ничего нельзя было разглядеть. Леха, кряхтя, полз следом. Ему мешал живот и одышка. Вот что значило жениться и просидеть два года на севере. Лично я не собирался повторять чужих ошибок - в смысле, жениться.

  Не успел я об этом поразмыслить, как понял, что падаю и вообще, что мы с Лехой влезли в обыкновенный мусопровод.

  В общем, выпали - с третьего этажа прямиком в какие-то баки с арбузными корками, пивными бутылками и объедками. То-то было грохота!

  Леха по инерции вывалился из мусорного ящика и залился смехом, показывая на меня пальцем.

  -- Посмотри на себя, -- буркнул я, потирая бок и направляясь к ближайшей садовой бочке с водой.

  Нетрудно было представить, как я выгляжу, если Леха выглядел следующим образом: с его ушей свисала лапша, а голова была в арбузных семечках. Кроме этого он был весь мокрый, как новорожденный щенок, во все той же слизи, которая стекала на траву.

  -- Подвинься, -- сказал он, пристраиваясь рядом.

  И тут заорали сто тысяч кошек, да так, что мы присели, и только после этого обнаружили, что находимся в большом старом саду и что этот сад напоминает земной, но никак не марсианских, ибо под холодным солнцем Марса не произрастали персики и бананы, а на финиковых деревьях не сидели павлины - хвост одного из них с зеленовато-синим отливом свисал нам прямо на головы, еще парочка что-то клевала за живой изгородью самшита и не менее десятка расхаживало по мавританскому газону и находилось в ближайших зарослях, потому что как только заорал тот, что на дереве, ему стали вторить все остальные. И все бы ничего, но кошачьи крики павлинов почему-то резонировали с окружающим пространством. Что было, по меньшей мере, очень странно. Вот, чего испугался Леха, а вместе с ним и я.

  -- Чудеса... -- произнес Леха, озираясь. - На Марсе павлины!

  Я даже не стал развивать эту тему - и так приключений хватало, если еще окажется, что мы не на Марсе, то лучше тогда не жить. Даже Европа меня устраивала меньше, чем, скажем, Луна, потому что земной спутник давно был обжит, в нем если и было серо и монотонно, то хотя бы сухо и тепло, потому что гелий-3 добывался в избытке для всех марсианских, европейских и бог знает еще каких реакторов.

  -- Хватит марафет наводить, -- сказал я, вытираясь надушенным носовым платком, который Катажина Фигура предусмотрительно сунула в карман куртки, -- идем!

  Мне не терпелось разузнать, чей это сад и вообще, что происходит. При всех равных условиях, лично я предпочитал, чтобы это был Марс. Мне казалось, что это логичнее - ведь мы шли к Жоре Мамырину. Впрочем, его-то мы обнаружили очень быстро: в тенистой беседке, да еще в компании Федора Березина, одетого в грязноватый зеленый комбинезон, и с аккуратными армейскими усиками, а его высокий лоб философа был аккуратно заклеен пластырем. Присутствие Федора Березина в контексте всех наших злоключений, бабона и прочих чудес времени было как нельзя к месту.

  -- Привет! - обрадовались мы. - Как дела?

  -- Это долгая история, -- сдержанно обрадовался Жора Мамырин. -- Присаживайтесь, если хотите убить пару лет.

  -- Надеюсь, это была шутка, -- дружелюбно брякнул я и был недалек от истины.

  Они давно пили. Это было заметно по их одухотворенным лицам.

  -- Куда ты пропал? - спросил Леха Жору Мамырина, пожимая обоим руки.

  -- Кто понял жизнь, тот работать бросил, -- заявил Жора.

  -- И-то правда, -- согласился Леха.

  Жора Мамырин был продуктом моды инуа, возникшего примерно в те года, когда я родился. На память о нем у Жоры остались знак "лица" на щеках и золотой "йо" в правом ухе. Знак "лица" означал веру в духов Марса, а золотой "йо" - конкретно в высшее существо Йо, которое ассоциировалось с карапетами - разновидностью летающих шитиков пустыни Кара. Однако мода на духов быстро сошла на нет, а когда я поступил в университет, он ней вовсе забыли. Можно было, конечно, избавиться от языческих символов, но Жора Мамырин остался верен себе - даже через столько лет. Один золотой "йо" стоил бешенных денег и мог обеспечить безбедную старость.