– Очнулся, малец, – раздался хриплый голос Бранда. Он высек огонь, зажигая свечу. Мы в маленькой комнатке с корабельными снастями и соответствующими запахами. Я расслышал шум моря и птиц. – Долго же ты спал. Около суток.

– Дядя Бранд, как отец? Мама? Дядя Хротгейр? – подскочил я.

– Не знаю, малец. Не знаю, – отвел старый волк взгляд выцветших глаз. – Говорят, что все мертвы. Враги бежали. Остались только трупы. По сохранившимся предположили, что они выходцы с Британских островов. К вечеру прибыл Бьерн Рыжебородый и велел языками не молоть. Парочку возмутившихся успели высечь. Мутное дело, малец, очень мутное. Ты что расскажешь?

Я попробовал поднять взгляд, но лишь понуро вздохнул. Бранд – единственный в округе человек, которому можно доверять полностью. Закален множеством боев. Легендарная личность. Щедро покрыт шрамами, испытал на себе столько бед и тягот, что сложно понять, чем он живет. Правда, седины в желтых волосах, усах и бороде пока нет.

Я стал рассказывать. Слезы постоянно норовили прорваться, но удалось сдержаться. Каждое слово давалось с трудом.

Тяжелым вздохом ответил старый воин. Пожевал словно бы гранитные губы и говорит:

– Вот что, малец. Я твоему отцу многим обязан, так что тебя из беды вытащу. Ты держись, последний в роду теперь. Вся родня ныне с Одином пирует. Это великая смерть.

– Х-хорошо, дядя Бранд.

– Ты безусый молокосос или воин?! – гневно посмотрел он.

– Воин! – постарался вложить уверенность я.

– Вот и зови меня, как воин, а не сопляк!

– Да, Бранд.

– Так-то лучше. Сейчас пока нужно обезопасить твое пребывание в порту. Я разузнаю, что к чему, а ты поживешь тут. Подыщу одежду подобающую и с остальным помогу.

Сначала он побрил меня. Потом пришлось надеть дурно пахнущие обноски. Затем, неожиданно, засветил в глаз и разбил губу. Вдобавок измазал сажей.

– Мы не знаем, что творится в среде ярлов. Тебя не должны узнать, понял? – на мой вопль возмущения рявкнул он.

– Да, – с обидой отозвался я, внутри понимая, что Бранд прав.

Около двух дней я трудился в порту. Тяжелая работа спасала от ужасных мыслей о произошедшем.

Разгрузка и погрузка, фасовка, работа посыльным. Ремонт судов любых размеров и видов, вязка снастей. Дрянная еда, мятежный сон и частые драки. Меня раза три успели крепко поколотить. Скрипя зубами, терпел каждый плевок в свою сторону, хорошо понимая, что магия под большим запретом. А в уличной рукопашке портовая голытьба почему-то легко одолевала меня. Пусть толпой, но могла. Я научился убегать, хотя раньше бы никогда на такое не пошел.

С некой обидой и удивлением открыл для себя мир простого люда и понял, в каком благоденствии жил.

Злость, обида, ненависть, тоска, боль – все это наполняет меня до краев. Я погружался душой из одного чана в другой, наполняясь тяжестью произошедшего. И лишь в моменты, когда пять разъяренных ровесников неслись следом, становилось не до мыслей о смерти родни.

К возвращению Бранда я успел составить план, как буду жить и работать дальше.

– На, поешь, – бросил он мешок на стол. – Ну, гляжу, тяжко тебе приходится?

– Я их всех потом размажу, – прорычал я и вгрызся в кусок вяленого мяса.

– Не размажешь уже, – бросил он и устало растянулся на огромном мотке веревки. – Один! Одноглазый черт, когда же ты меня призовешь?! Ненавижу эту жизнь сильней, чем мерзкое дыхание Хель под ухом. Слышал когда-нибудь?

– Нет.

– А я много раз. Смеясь, она говорила, что еще не время, – сплюнул он. – Так, короче, тебе оставаться в Кальмаре нельзя. Паскудная тварь, что, видимо, только по воле Локи стала конунгом, да будет он проклят, не спешит выяснять, что тут стряслось. У них две версии: братья передрались друг с другом и нападение пиратов. Пиратов, Ингви! Понимаешь?!

Он расхохотался, перешел в кашель и обматерил ярлов и конунга с такой изощренностью, что распутным женщинам стало бы стыдно.

– Не знаю, что там у них происходит, но за уничтоженный род Крузенштернов мстить не спешат. И я боюсь, что если кто-то прирежет тебя в порту, прознав истину, – чесаться тоже не станут. Так что, Ингви, остается одно. Есть у меня старый знакомый, на Русь ходит. Ты же наполовину русич? Вот и отправляйся на родину. Будет трудно, но здесь я не могу тебя оставить, дружок.

– В Гардарику?! – переспросил неверяще я.

– В нее самую. Готовься, скоро отплытие.

Кольбейн и его кнорр подходят друг другу, как бывалый воин и доспех. Как ножны и меч.

Корабль пережил не одно буйство на море и, как мне кажется, не одно нападение, судя по зарубкам и впитавшимся пятнам крови. Капитан суровый, с прищуром, шрамами, темным высохшим лицом и таким же голосом. Бранд сумел убедить взять меня на борт, с высадкой в Колывани – русском городе на западных рубежах.

Напутствовал:

– Как устроишься, напиши мне. Послание передашь через Кольбейна. Он частый гость в тех портах. Понял?

Я только кивнул. Не мог тогда, не могу и сейчас, качаясь на волнах, представить, что такое «устроиться» на Руси. Страх и неуверенность грызут нутро. Бегая по поручениям, выливая ведра с помоями, стирая руки о канаты, я мучился неизвестностью будущего. За короткий миг потерял всё. В том числе поддержку родных.

Быт на кнорре разнообразием не отличается. Команда – восемь человек, а так как я оказался самым младшим и никак не защищенным, получил работы по полной.

Судно забито под завязку, и когда выяснилось, что для меня свободного места нет, я нашел теплый уголок между бочками и мешками, где можно схорониться во время дождя и даже высокой волны. Здесь я уже не стеснялся пользоваться магией, но без внешних эффектов. Просто согревался и пережидал непогоду. До той поры, пока не пошлют вычерпывать воду или еще что-нибудь.

Однажды мне стало совсем худо. Получил тумаков от помощника капитана по прозвищу Акула, вылил два ведра с отходами, и под моросящий ледяной дождь забрался в свой закуток. Команда и капитан предались пьянству, кутаясь в теплые шкуры под трепещущим полотном навеса.

В очередной раз нахлынули воспоминания о случившемся. Сердце и душа закровоточили от горя. Я давлюсь стонами и всхлипами. Остался совсем один. В жутком мире. Кругом бессердечные уроды. Им плевать, помру ли я от воспаления или иной болезни. Обращаются хуже, чем с псом. Я мечтал, что стану великим, как отец, а сейчас у меня даже имени нет. Кольбейн и команда зовут Треской. Мелкая рыбешка. Червяк.

Вспомнилась моя первая любовь, и сердце отозвалось стонущей тоской. Словно наяву вижу тот день…

Из воспоминаний Ингви о ведьме Пещеры Прилива

Рослый парень приблизился к краю обрыва над морем. Плечист, но долговяз. Взгляд серебристых с синим ободком глаз заскользил по открывшейся безбрежной панораме. Дует умеренный морской ветер, чайки радуются отливу и пиршеству на освободившемся от вод берегу.

Парень не долго любовался морем. Оно его нисколько не удивляет и особо не манит, ведь живет он возле него с раннего детства. Сегодня, рискнув и убежав из дома, Ингви решился на приключение – отыскать путь в Пещеру Прилива, в которой, по слухам, живет ведьма. Это опасно, и отец сильно накажет, если узнает. Не спасут даже увещевания матери.

Единственный видимый с лодок и кораблей вход – это небольшой черный зев в центре стены обрыва, откуда иногда виден свет. Но это все слухи, ведь никто не рискует подплывать ближе – дно у берега изобилует клыками скал, а море над ними словно сходит с ума, и даже в штиль, стоит только подплыть, поднимается волна.

Опять же, по слухам, есть и второй вход. В него можно попасть только в час отлива, возле основания обрыва. Никто толком его не видел, у места дурная репутация, но слухи – вещь очень упорная, а для юной головы сына ярла еще и заразная. Потому он развернулся и поспешил к берегу – скоро как раз будет пик отлива.