– Чего ты? -спрашивал Тихоня.

– Смотри на балкон. -отвечал Ташкент. -Да куда уставился?! Третий этаж, посередине.

– Кровь капает. -испугался Тихоня. -Недавно спёкся. Плохо дело. Что за чертовщина творится? Кто таков?

– А вы его знаете. -сказал я, стараясь выговаривать каждое слово громко и отчётливо.

– Кто там? -заполошно визгнул Ташкент. -Выбирайся, не то очередью полосну. И руки держи за головой. Считаю до трёх! Раз!

– Да выхожу, выхожу. -успокаивал я. -Только рук, Ташкент, извини, подымать не стану. Привет, парни! Ну, как дела? Соскучился я без вас…

– Ста-арик?! -одними губами выговорил Тихоня.

– Вот оно, значит, как выходит… -прервал Глюк тяжёлое молчание. -Стало быть, хлоп – да и пришил Стрелка…

– Что-то мне, извиняйте, мало в это верится. -заявил Ушастый. -Стрелка завалить, это, знаете…

– Мы, вроде, видели… -нерешительно пробормотал Ташкент.

– Да вы вообще о чём светскую беседу ведете? -возмутился Глюк. -Закон номер один Зоны забыли? Никакого вреда человеку! Вот о чём толковать надо. Что теперь со Стариком делать?

– Да какой, матерь божья коровка, закон?! -не выдержал Тихоня. -Все о нём болтают, а кто соблюдает? Что, лукьяновцы не разбойничают? Попадись только им в одиночку – пришьют и ухом не моргнут. Да еще, по слухам, и сожрать могут, людоеды отмороженные. А тот же Стрелок? По словам Старика сначала сдал его бандитам. Потом хотел убить его и амазонку и только из-за большого расстояния промахнулся.

– Вот именно: «по словам Старика»… Что-то мне, опять же извиняйте, сомнительно. -пробрмотал Ушастый.

– Мне не верят? -спокойно осведомился Старик. -Дайте-ка еще кружечку мяты, ребята. О, с сахаром! Спасибо.

– Да верим, верим. – с досадой сказал Бобёр, -Только надо хорошенько подумать, как расхлебать кашу, какую ты заварил.

– Какую кашу? По пунктам, пожалуйста. -всё так же хладнокровно попросил Старик.

– Могу и по пунктам. Первое. -Бобёр загнул палец. -Убийство Стрелка скрыть не удастся. Если мы здесь не примем решения, всё равно на «курорте» будет решать общее собрание. А что решат – можно предположить. Разве что Старик не вернётся в "курорт"…

– С чего бы? Вернусь. И потом, насчёт моей судьбы не беспокойтесь. Как-нибудь постараюсь устроить. Дальше.

– Ладно, дальше, так дальше. Второе. Старик поднял на уши всю Лукьяновку. Бегство, стрельба. Возможно, среди бандюков жертвы есть… Думаете, они это так оставят? Как нагрянут к «курорту» разбираться…

– Пусть это тебя волнует меньше всего. Не нагрянут. Далеко и сложно. -ответил Старик. -Но самое главное – у бандитов и прежде были крупные трения с амазонками, а теперь, полагаю, даже по родной Лукьяновке им придётся передвигаться только ползком и в бронежилетах. Нет, уголовникам будет не до походов возмездия на «курорт». Дальше.

– Третье. Как мы без Стрелка доберёмся до Черново?

– По шоссе. Мы с Ташкентом помним дорогу. -сказал Тихоня, -Ходили уже носильщиками. Ну, и Старик карту может нарисовать. Пройдем не торопясь, осторожно. А если мутанты прижмут по дороге – отобьёмся.

– Оптимисты. -с отвращением заметил Ушастый. -Супермены. Проводники хреновы.

– Есть еще «четвёртое». -заметил из угла Самовар, до сих пор молчавший и подбрасывавший ветки в печурку. -Я правильно понял – там на балконе два трупа? Один – Стрелок. А другой?

– Кузнец. -с прежней безмятежностью ответил Старик.

– Ёлки-моталки! -ахнул Ушастый, -час от часу не легче! Да теперь за это другие Кузнецы всех нас порешат, у них же оружия и боеприпасов не меряно!

И тут Старик не выдержал. Он стукнул железной кружкой о перевёрнутый ящик, служивший столом, так, что мятный отвар расплескался.

– Вы что, притворяетесь, или так до сих пор ничего не сообразили? -зашипел он, -Нет никаких «других» Кузнецов! Был один-единственный и того теперь… И вообще, хватит рассиживаться, собирайтесь. Пойдём в поликлинику, кое-что показать надо. Там, кстати, и заночуем.

– Спятил? -побагровел Глюк. -Чего несешь-то? Как это – в поликлинику?

– А я Старику отчего-то верю. -неожиданно сказал Самовар. -Давайте, снаряжайтесь, парни.

Тихоня и Ташкент засуетились, набивая вещмешки.

– Добро. -медленно сказал Глюк. -Рискнём, хотя всё это мне не нравится. То есть совсем.

Они поднялись по старым, выщербленным ступеням, местами поросшим густым пыреем. К крыльцу пришлось пробираться через невысокую, но трудно преодолимую баррикаду. Окна первого этажа были заложены кирпичом, в промежутки между которым тщательно укладывали торчащие осколки стекла и острые металлические штыри. За небрежно обитой листами толстого железа дверью слышался слабый металлический лязг, глухие стуки, скрежет.

– Работают. -не то спросил, не то заключил Ушастый. Старик даже не удостоил его взглядом. Он рассматривал суриковую надпись на стене: «Не лезьте! Стучите! Стоят растяжки! Пострадавшим по глупости не помогаем!».

– Закрыто изнутри. -сказал он. -До окна третьего этажа трудно добраться. Как быть? Кто-нибудь сможет влезть и спустить веревку?

– Я. -буркнул Самовар. Он обвязал обломок кирпича капроновым канатом и велел Ташкенту швырять камень в окно.

– А вот почему я всегда с веревкой, знаете? -говорил Самовар. -С тех самых пор, как меня нелёгкая в одиночку понесла в Лебедевку. Ну, дошел я до тамошнего кирпичного цеха, решил осмотреться. Вижу – котельная с трубой. Вот, зашёл чинно-благородно, гляжу будто бы всё в норме – пыль ровная, следов нет. Забрался в топку, пополз: там лесенка была внутри трубы. Заурядно как-то лез, даже в копоти не испачкался – вся сажа окаменела… Добрался до края, выглянул со всеми предосторожностями. Лепота! Лебедевка как на ладони и Черново чуть-чуть видно! Бинокль вытащил, наблюдаю…

Эй-эй, Ташкент, ты того… осторожнее булыгой размахивай-ка, по макушке нам не засвети.

Ну так вот, намерился уже, стало быть, вниз сползать, да осенило: на горизонты смотрю, а что под самым носом делается, не глянул! Опёрся на край, смотрю вниз, налево-направо… Ух, ты ж, ё-моё! Чуть не влип! По заводской площадке кто-то мохнатенький на четвереньках прохаживается! Слава богу, что меня не заметил. Ну, вижу, влепить ему нельзя – «калаш» за спину закинут, труба узкая совсем, не развернуться. «Форт», конечно, под мышкой да толку от хлопушки никакого: до мутанта метров двадцать, ясно, что не попаду – и всё, хана котёнку. Висю, размышляю, чувствую, как руки-ноги затекают. А мутант, словно собака, стал передними лапами рыть в куче мусора. Да шустро так – только хлам по сторонам разлетался. Куски шифера, кирпичи, гнилушки, бутылки битые… А потом вдруг столбиком встал и замер. Гляжу, а мусор в той куче шевелиться стал. Сам по себе! Мохнатенький быстренько отпрыгнул, опять шлёпнулся на четвереньки, лапами передними по земле мелко-мелко заколотил… Тут мусор закрутился вихрем, над двором воронка поднялась. Да ка-ак брызнуло из неё хламом во все стороны! Битые бутылки о бетонный забор в порошок измельчило. А мохнатенький попрыгал по площадке пару минут, пошевелил конечностями, развернулся, и в цех, не торопясь, наладился. Я наверху чуть ума не лишился. «Ну, вас с такими хохмами! -думаю, -Хорошо в гостях, а домой пора». И тут вдруг, чую, дымком повеяло. А там и жарить стало. Огонь кто-то в печи развёл, и главное – непонятно из чего! Ну, всё, времечко вышло, воздуху не хватает. Выкарабкался я на самый краешек трубы. Сижу, ножки свесил, высоко, ни страховки тебе, ни чего другого, голова кружится, задницу железный ободок режет. Дым всё сильнее глаза жрёт, дышать нечем, короче, линять надо экстренно! Я с собой нейлоновый альпинистский канат таскал на всякий пожарный случай… точно, что пожарный… сорок метров у Борова сменял. Так вот, сложил веревку пополам, как мог на громоотводе трубы завязал, ладони тряпками обмотал, чтоб не обжечь, да и скользнул вниз. В башке одно зудит: только б не сорваться! Бог миловал, но, ясно, по закону подлости до земли метра на три шнура не хватило. Ну, что делать – я и ухнул! Повезло, кости остались целы. Но харю расцарапал плюс ногу растянул! Однако, и с растянутой дёрнул с площадки так, что олимпийский рекорд точно мой был бы.