— Извращенец. Богатенький. Бабу хочет охмурить. Политик. — хором предположила аудитория.
— Обращаю внимание, — Морж назидательно поднял палец, — не прозвучало ни одной положительной характеристики описанного типа. — Так и я о том же говорю: с мужиками всё ясно, как день. — не сдавался Айсберг, — Для нас, мохнатых и тупых, вообще нет ничего красивее униформы и слаще морковки. Но дамы-с?
— Теперь о дамах-с, поручик Ржевский. — Морж продемонстрировал знание анекдота. — Продолжим мысленный эксперимент. Возможно, вы решите через некоторое время найти себе здесь верную подругу и спутницу жизни. Выбор будет, уверяю вас. На что вы обратите внимание в первую очередь, во вторую и третью? Отвечайте по очереди.
Выслушав всех четверых, Морж вздохнул: —Подвожу итоги. На первом месте — душевные качества: доброта, чуткость и так далее. На втором — ум, сообразительность и производные от них. На третьем — симпатичная внешность. В смысле — лицо и фигура. Насчёт платьев и косметики ничего сказано не было!
— Так что же?
— Так то же, что не следует считать женщину Зоны глупее себя. Если она прекрасно знает, что иенно тебя в первую очередь в ней интересует, зачем ей, словно какой-нибудь смазливой идиотке там за стеной, накладывать в три слоя косметику и напяливать на себя что-нибудь невообразимое? Приманивая богатого самца? Они здесь отсутствуют. От безделья? Наши женщины им не маются. От глупости и пустоты духовной? Таковых женщин Старик не отбирает
— Но всё-таки, — настаивал Айсберг, — как насчёт подчеркивания одеждой духовной красоты?
— Поверь, — грустно сказал Морж, — с этим всё в порядке. Даже чересчур.
Неизвестно, принял ли Айсберг на веру слова наставника, но Кактус поверил Моржу. Он-то заметил взгляды, которые Морж украдкой бросал на Апельсинку.
Часть 3. Три сословия рая
Глава 1. Евангелие от Тихони: «И был вечер, и было утро»
Зона
Марьино, дом Тихони
19 часов 50 минут 15 сентября 2047 г.
Белоснежка спрыгнула с дрезины. Протянула титану полиэтиленовый пакет с мытой морковью. Тот бережно принял лопатоообразной ладонью вожделенное лакомство. Осторожно слез, уселся прямо на мощёную гранитными блоками дорогу. Сладострастно засопел, зажмурился, сунул морковку за щёку и принялся обсасывать. Вот ведь моркоманы-то, не устанешь поражаться!
— Обожди меня здесь, пожалуйста. — попросила Белоснежка кучера. Тот флегматично кивнул. Она оглядел прицепной дом на колёсах, полускрытый за кронами яблонь-дичек. Утвердительно хмыкнула, увидев надпись «Тихоня» большими стилизованными буквами над лобовым окном. Прошла по вкусно пахнущей сочной траве к дому, постучала в белую дверь с окошком.
— Входи. — послышалось из полуоткрытого окна. — Смотри не заблудись: прямо, потом — сразу направо.
Белоснежка еще раз хмыкнула, уже насмешливо, и последовала данным инструкциям. Одна стена передвижного домика представляла собой сплошную до потолка полку, плотно уставленную книгами и коробочками с компьютерными дата-картами. Единственное свободное место занимал рисованный портрет Старика. У окна в углу стоял компьютерный стол. За ним во вращающемся кресле с высокой спинкой сидел бритоголовый крепыш в таком же, как у неё, фиолетовом комбинезоне, но с эмблемами служителя.
— Эстет. — представился он, повернувшись с креслом. — Привет, Белоснежка! Это я тебе вчера вечером звонил. Как добралась?
— Спасибо, получилась замечательная утренняя прогулка.
— Присаживайся, наливай сок, если хочешь. Что, опять совка на диване? Ну, наглая птица, поселилась тут и отсыпается весь день. Скоро до того растолстеет, что летать по ночам разучится. Будет гулять вперевалку, словно пингвин. А может быть меня на руках носить заставит. Да сгони её, не церемонься, пусть ближе к плите перебирается, поест и дрыхнет на шкафу! Там для неё даже блюдечко и корзинка стоят. Значит, ты и есть Белоснежка? Тут вот какое дело…
Эстет сдвинул кипу бумаг на столе и вытащил из-под них устрашающего вида том в потёртой картонной обложке. Покачал на руке. — Килограмма два мелкого почерка, однако. — с уважением сказал он. — Начну сразу по существу дела. Этот дом принадлежал Тихоне, который оставил его мне. В наследство, так сказать. Две недели назад Тихоня уехал к Шлюзу, потому что пришёл его срок переселяться. Жаль, конечно, слов нет как жаль! Последний из лично знавших Старика… Его главный апостол, так сказать. Ты ему заочно приглянулась, поэтому перед отъездом он поручил передать тебе своё сочинение. Вот, прочти первую страницу.
Белоснежка положила на колени тяжёлый фолиант, действительно исписанный мелким разборчивым почерком. Кое-где встречались рисунки и таблицы, карты, вклеенные схемы и графики.
Белоснежка вчиталась:
«Вводное слово
Имя, данное мне родителями, не забыл. Но не вспоминаю. То есть, при желании мог бы вспоминать, только не хочу. Как, впрочем, и все мои добрые друзья и просто знакомые. Я — Тихоня сорок три года из своих шестидесяти четырёх. Так всегда звали меня здесь, в Зоне. И эта пятисотлистовая амбарная книга — настолько же летопись Зоны, насколько автобиография Тихони.
Когда 2 сентября 2007 года (с ума сойти — почти день в день, четыре десятка лет назад!) я нашёл среди кавардака, царившего в одном из отсеков Стены вот эту самую толстенную амбарную книгу с полутысячей совершенно чистых листов, то первую страницу оставил нетронутой. Именно для того, чтобы заполнить её сейчас, в последний день собственной человеческой жизни.
Вчера у меня отнялись ноги. Потрошитель прибыл по вызову сразу же. Осмотрел меня. Вынес не подлежащий обжалованию диагноз — Тихоне остаётся глазеть на Матушку-Зону не дольше, чем неделю. Не упомню случая, чтобы Потрошитель ошибался — он ведь эндоген[7], врач над врачами, чудо-лекарь милостью бога Асклепия, ходячий рентген — видит все хвори насквозь, особенно неисцелимые. Так что… Через десяток минут меня повезут туда, где появится Порт (наверное, где-то в развалинах Усть-Хамска), и я Переселюсь к Старику, к тем, кто уже рядом с ним. Нет, никакого страха не чувствую. Совершенно. Тем более что мне довелось пережить сверстников, всех, кто лично знал Старика. Что ж посуществовал Тихоня, пора и честь знать. Но, конечно же, волнуюсь. Ведь, согласитесь, не каждый день умираешь, не умирая, не так часто перестаёшь быть человеком, оставаясь самим собой…
Юридически заверенных завещаний по очевидным причинам в Зоне не оставляют. А вот последнюю перед Переселением волю — да, высказывают. И оставшиеся стараются её исполнить. Так вот, прошу только об одном. Старик в последний момент подсказал мне ту, кто лучше других сможет и, главное, пожелает продолжить летопись. Честно говоря, я хотел передать её, кому-то из пожилых. Однако Старик отчего-то настаивает, чтобы книга перешла Белоснежке. Что ж, ему виднее. Это новенькая, родом откуда-то с Урала. Найдите её (скорее всего, среди фиолетовых) и отдайте рукопись, пусть отсканирует и распечатает три точных копии. Одну поместите в библиотеку, другую — в хранилище при одном из репликаторов. Третью пусть держит у себя и продолжает вести записи. Будет так сказать, официальным историографом. Точно также поступите и с моими дата-картами, на которых содержатся видеозаписи по истории Зоны.
Вот собственно, всё!
Не прощаюсь, поскольку после Переселения всё равно буду рядом со всеми вами. Разве что посидеть за столом за кружкой пива не смогу…
Ладно, бывайте! Мне пора.
22.20, 1 сентября 2047 г.»
— М? — спросил Эстет.
— Беру, разумеется. — ответила Белоснежка, бережно закрывая том. — А что там за возня?
— Где? За окном? Да ерунда, семья кабанов[8] грибы ищет в кустах.
— Не нападут на титана? — обеспокоилась Белоснежка. — А то он там с кучером томится, бедняжка.
