Махаяна — большой путь спасения.

Миккё — тайное учение.

Мус — знак, просветление, взор в будущее.

Мшаго — огненный меч.

Нагината — изогнутый широкий клинок, посаженный на длинную рукоять.

Наму Амида буцу! — «Преклоняюсь перед Буддой Амида!»

Насти — ничто.

Ниндзюцу — шпион.

Нора — дикая роза.

Оби — пояс.

Один сато — 535 метров.

Оммёдо — знаки инь и ян, солнце и луна, символизирующие активное и пассивное начало сущего.

Онгёки — демон невидимости.

Онгё но мадзинаи — очень короткое заклинание исчезновения «Школы Врат Дракона», состоящее всего лишь из одного тайного иероглифа, произносимого на выдоха.

Они ва сото! — Черти вон!

Онрё — души безвинно убиенных.

Пикросима — ядовитое дерево.

Пламя самадхи — пламя просветления.

Подьярок — молодой волк (6-12 месяцев).

Ри — 3,9 км.

Ронин — самурай, не имеющий господина.

Сатори — просветление в дзэн, без сатори нет дзэна.

Сёгун — командующий малой армией.

Сёки — младший бригадир.

Сёнагон — третий начальник в чине пятого ранга.

Сзйки — деревенский колдун.

Сидзими — съедобный моллюск.

Сикигами — демон смерти.

Сики-соку-дзэ-ку — В этом мире все иллюзорно.

Сингон — «Истинное слово», школа тантрическогой буддизма, основатель монах Кукай.

Синдзимаэ! — Убирайся к демону!

Синоби — шпион.

Синоби мэцукэ — люди, убивающие глазами.

Совет Сого — Совет высших монахов Буддийского главного управления по делам монахов.

Содэ — наплечный щиток.

Стража — два часа.

Стража свиньи — 21–23 часа.

Суси — ломтики благородной рыбы с рисом.

Сухэ — боевое кольцо с лезвием.

Сэкисё — застава, пропускные пункты в стратегических точках.

Сэкки — пятнадцать дней.

Сэппуку — харакири.

Сюко — лазательные когти.

Сюрикэн — стальная игла.

Сяку — 30,3 см.

Сямисэн — трехструнный музыкальный инструмент, отдаленно напоминающий лютню.

Тай — окунь.

Тайсё — главнокомандующий.

Тайсёгун — второй начальник войск в чине первого ранга.

Такай — папоротник.

Такубусума — белое дерево, цветы которого ядовиты для человека.

Тан — 10,6 м.

Танто — нож.

Таратиси кими — уважаемый господин.

Татхагат — Совершенно Просветленный от чтения шастр.

Тескатлипоко — ацтекский бог войны, холода и звездного неба.

Тёхэн — отверстие на вершине шлема, которое называлось «дыра для дыхания».

Тикусёмо — сукин сын.

Треугольный очаг — символизирует зло.

Тэкко — кастет с месяцеобразным лезвием.

Тэрияка — пожаренное и высушенное мясо яка.

Тюдзё — второй начальник войск в чине четвертого ранга.

Удзуси — меч, который исчезает сам по себе.

Ума — медь.

Фудо — божество, отгоняющее злых духов. Изображается сидящим с мечом в руках в пламени. Символизирует стойкость духа.

Фуки — демон ветра.

Футон — одеяло.

Хабукадзё — ад.

Хака — могила.

Хакама — широкие штаны.

Хакётсу — прокаженный.

Хаси — палочки для еды.

Хаябуса — способность летать.

Хаятори — «летающая птица».

Химицу сосики — тайна императорская служба сыска.

Хирака — воин из обожженной глины.

Хонки — духи и демоны.

Хэйан-кё — город мира и покоя.

Цветочная проповедь — Будда всего лишь молча указал на цветок. Ученики должны были проникнуться самостоятельно. Догадался один.

Цуба — гарда меча.

Цукасано гэ — покорные судьбе.

Цуэ — площадь белого посоха.

Чанго — пиво.

Читтаматра — духовная сущность человека.

Чосон — древнее название Кореи.

Шанти — безмерное спокойствие, отречение.

Шастра — философский трактат (санскрит ).

Шуньяту — пустота.

Эйя! — восклицание, когда хотят подчеркнуть удачу.

Юдзё — девушки легкого поведения.

Юри — лилия.

Ябурай — заграждения из заостренного бамбука в виде ежей.

Ямабуси — горный монах.

Если бы все истории начинались одинаково, к этому можно было бы привыкнуть. Но в то утро все было слишком обыденно. По-прежнему шелестел дождь, мокрые листья лежали на подоконнике и на полу образовалась лужа. Небо было ватным. Я перевернулся на другой бок, чтобы увидеть все то же знакомое до отвращения: пятна плесени на обоях, расползающиеся день ото дня, опрокинутую бутылку портвейна, арбузные корки, мокрые джинсы и грязные сандалеты. На письменном столе застыл серо-рыжий геккон, его блестящий черный глаз внимательно разглядывал меня.

Под жалобный скрип армейской койки я сел и опустил ноги на пол. Все было влажным: постель, в которой я спал, одежда, которую я надевал, пол, которого я касался пятками. Черные муравьи проложили дорожку между бутылкой и ближайшей щелью в плинтусе. Им было на все наплевать, даже на хозяина квартиры. После трехмесячной борьбы с ними, я понял, что я для них всего лишь часть пейзажа, и перестал поливать их кипятком и травить патентованным дихлофосом, признав свое поражение.

Дождь забарабанил по листве, как сумасшедший, словно пытаясь сорвать ее с деревьев и унести в Неву. С постоянным усердием он падал так много дней и ночей, и ему было все равно, привыкнут к нему люди или нет. По крайней мере, я.

Телефон как всегда зазвонил неожиданно. Я не люблю телефонных звонков, но по роду занятий должен держать телефон включенным. Последнее время он приносил одни неприятности. Поэтому я сидел и смотрел в окно. Дождевые струи походили на веревки. Сфинксы на другой стороне переполненного канала потонули в море воды, а розовые цветы лотоса раскачивались и плескались в белых гребешках волн.

Я знал, кто звонит. Вначале она звонила каждый день, потом раз в неделю, потом раз в месяц, теперь раз в полгода. В глубине души я всегда ждал ее звонка. На седьмом гудке сработал автоответчик.

— Викентий! Да возьми ты трубку, черт побери! Слышишь меня?!

Я подождал, вслушиваясь в ее дыхание. Связь была отличная, и даже мой старый телефонный аппарат способен был передать ее волнение на другой стороне линии.

— Если ты со мной не поговоришь, я с тобой разведусь, — сказала она со злостью.

И я поднял трубку. Для этого мне пришлось сделать два шага по направлению к столу. Пол был липким, как патока.

— Я тебя слушаю, Полина, — сказал я как можно более проникновенным голосом.

Но получилось все наоборот — сухо и без чувств, которые она так любила в наших отношениях.

— Ты сукин сын, — быстро произнесла она, — ты забыл нас!

— Ну что ты!.. — воскликнул я.

Но она не дала мне закончить:

— Скажи, когда последний раз ты звонил? Ты даже не поздравил свою дочь с днем рождения.

Действительно, это была правда — звонил я редко, но не оттого, что не любил их, а оттого, что часто бывал на мели. Впрочем, когда на адюльтер накладывается ложь, это уже слишком, поэтому я вяло оправдывался:

— Что я могу сделать?..

— Если ты не вернешься…

— Что?! — спросил я и услышал, как она дышит, собираясь нанести последний удар. Даже то, что она назвала меня полным именем, говорило, что она в отчаянии. Наш брак все еще находился в той стадии, когда Полина не считала нужным избавить меня от своих поклонников. И я подумал, что наша жизнь с ней подобно вулкану — никогда не знаешь момента извержения.

— Я… я…

— Не трудись, — сказал я, — ты же знаешь, мне не дадут визу даже в ближайшие полгода.