– Ты спрашиваешь, не погаснет ли моя душе вместе с пламенем ненависти?

– Да, – тихо вымолвила хозяйка.

– У меня всё ещё остаётся долг перед народом, да и благодаря вашему умению жажда купаться в женском внимании. Этого должно хватить.

Герда села напротив и налила в чашки чай. Я сразу же сделал глоток.

– Ты идёшь по опасному пути, Ингви. Не внешние враги, так ураган чьей-нибудь божественной воли сломит тебя. Большая сила суть большая ответственность.

– Я не должен был выжить и знаю это, моя Госпожа. Там, под Ринкобихольмом род выплюнул меня, словно женское лоно. И выбрался я на свет из чрева земли. И даже в пещеру к Торхильде попал чудом. Это можно трактовать, как благословение, а можно как проклятие… но, – прервал я её, – в моей жизни появились вы. Все вы, ради которых хочется держаться за последнюю соломинку и не умереть.

– Ты молод и потому мятежен, – покачала ведьма головой. – И всё же я счастлива чувствовать биение жизни в тебе. Хочу, чтобы ты понимал, что власть Синеглазых Ведьм не распространяется на английские земли. Я не смогу тебе помочь. Может быть только Ахриман, но не смей рассчитывать на это.

– Я понимаю, – с толикой горечи ответил ей. – Мы расстаёмся надолго. Мне будет сильно не хватать тебя.

– Я уже чувствую тянущую боль в душе, – с печалью на лице, призналась Герда.

– Не будешь ли ты против плеснуть огня в наши сердца? – посмотрел я ведьму.

– Я ждала этих слов, Ингви…

Наша любовь обязана быть стихийной. Нельзя иначе с той, кто суть Природа! Стихийная любовь сравни схватке, это похоже на шторм, что накатывает громады волн на скалы. В этом можно легко угадать монотонное наступление льда и камня на лес в горах и его стоическое сопротивление, выбрасывание миллиона семян, посылание в бой мхов и лишайников, чтобы поглотить и связать безжалостную массу, превратив её в источник жизни. Всё уступает напору, а значит самая напористая и безжалостная – это сама Жизнь!

Теперь моей силы достаточно, чтобы тоже влиять на разум Герды. Она лишает его остатком меня, а я размываю робкие человечные границы её существа. На холмом и лесом разыгралась буря. Выл и бесновался ветер, вырывая с корнем гигантские деревья. Мял их, перемалывал, пронизывая молниями, а потом выкидывал, как злой ребёнок игрушку. Содрогалась и стонала земля. Из неё ввысь устремлялись удушливые дымы, словно дыхание подземных демонов. Били гейзеры, обезображивая холм и местность вокруг. Но это потом Герда будет всё, как мать-Природа, восстанавливать, а пока мы бьёмся с ней в истоме любви.

Тоже в ранах и укусах. Мы рвёмся к мерцающей драгоценной вершине сквозь благоухающий шиповник. Мы коснёмся этого камня одновременно, чтобы вмиг разорваться на тысячи сверкающих кристалликов.

Я очнулся рывком, вернувшись из глубокого забытья. Воспоминания же начали возвращаться понемногу, словно всплывая в голове. Герды в доме не оказалось, но на плите меня ждал полный чайник подогреваемый слабым магическим огнём. Стоило его снять, как пламя погасло.

Я был голым и весь в царапинах и укусах. Впрочем, боль отсутствовала, а сами раны стремительно заживают. Обнаружил в себе качественно более глубокое чувство окружающей природы. Безошибочно ощущается рваная рана на её теле вокруг холма, но и сюда уже направлены мощные токи эфира. Сущность ведьмы словно растворена в них и вообще на многие версты вокруг. И нигде я нет её персонально.

Напившись чудодейственного чая с мёдом, я оделся и вышел. В свете осеннего солнца, сердцу больно смотреть на свидетельство буйства стихий. Медленно спускаясь с холма, я хмуро вспоминаю, как было до этого. И всё же, благодаря мощнейшей магии, из земли уже вовсю тянутся вверх ростки. Не пройдёт и нескольких лет, как рана затянется и только мы с Гердой будем знать о случившемся. Эта ночь для нас будет самой важной. Мы шли к ней, в большей степени я, и вот это случилось. Не как в первый раз, но словно бы тот был проверочным, служил прелюдией, а этот – апогеем. Теперь, действительно, можно плыть в Англию и не сожалеть ни о чём. То, что должно было случится – случилось, а всё дальнейшее будет лишь украшением главной картине.

Я без труда нашёл не пострадавшую лошадь и лёгким движением оказался в седле. Оборачиваться не нужно, ведь Герда вокруг меня. Во влажном аромате леса, в ласковых лучах светила и в каждом листочке с травинкой. Была ли она когда-то другой?..

Время до отправления минуло до лёгкой оторопи быстро. Казалось бы, мы вчера ещё вкусно едали блюда императорской кухни на турнире Женихов, а вот уже в небольшом порту Петергофа стоит новейший, а в некотором смысле и тайный, трёхмачтовый парусник, названный конструктором из Европы клипером. Команду на самый быстрый в императорском флоте корабль собрали из лучших моряков. Пару недель они осваивали новую для себя маневренность и привыкали к судну. Теперь же ждут отправки. Иван Второй был столь же щедр, сколь суров нравом. Раз я отказался от военного линкора, мне в ультиматийном порядке было велено плыть на гордости русской имперской мысли.

Сезон штормов уже начался, но как Воздушник в чине Князя я нисколько не сомневаюсь в возможности проскользнуть иголкой сквозь любой из них. Мы плывём с Мариной. Гардероб уже собран, прощальные вечера проведены, а напутственные слова сказаны. В Петергофе я теперь известная персона. От Администрации нам подарен большой трёхэтажный дом в качестве резиденции. Небольшой район, что больше всего пострадал во время битвы с Падшим, назван в мою честь, а герб с Иггдрасилем украшает доску почёта и занесён в шестую часть дворянской родословной книги. Во избежание споров, род назван Колыванский-Крузенштерн. Я настоял, чтобы к нему причислили и Марину. Отныне она столбовая дворянка, хотя многим это претило, но в силу новообретённого уважения ко мне и страхом перед гневом Императора, это стерпели. Снежана пожелала также сменить фамилию и вообще сыграть свадьбу пораньше, но я уговорил воздержаться. Если вернусь – сделаем это как можно пышнее, на весь мир, а если нет, пусть будет Александровой. Как и Сигрюнн – Гардарсдоттир.

Практически единственным человеком, отношения с которым не изменились, оказался Сергий. Он потребовал пересказать события на турнире лично, хотя и слышал уже от других. Потом велел не беспокоить и некоторое время думал. Но, самое главное, для него я остался таким же учеником. Ни на йоту они не исказились. Даже тренировку не отменил ни одну. Я потел и старался почти до самого отплытия. И лишь на прощальном чаепитии он с ворчанием сообщил, что теперь я хотя бы отчасти могу постоять за себя и ему не стыдно за ученика. Велел не думать о себе многого, а как закончу возню с местью – возвращаться. Дури во мне всё ещё много, а кто её выбьет, кроме него? Я с радостью пообещал, что вернусь. И что постараюсь сделать это быстрее. Марина плакала и не хотела отпускать вредного старика из объятий, а он и не спешил, приговаривая какая она у него смышлёная и ловкая. И что дурочка, раз связалась со мной, ибо я сам дурень и уведу я её в могилу. Но потом всё же взял с неё слово, что будет присматривать, а если совсем оголтелый стану, то отвесит мне подзатыльника, как деда учил.

В море вышли рано утром. Дул холодный ветер, что гнал дождливый фронт. Мы с Мариной долго стояли у борта и смотрели на удаляющийся город с Гимназией. Провожающих уже не видно, но чувство их взгляда продолжало нас сопровождать. Наверное, не кипи во мне ледяным пламенем ненависть, совсем бы расклеился. Слишком уж мысли заворачивали не туда…

Клипер понёс нас с удивительной скоростью. Благодаря магии, воздушники и раньше, и с другими судами могли достигать подобной стремительности, но это затратно и имеет смысл лишь в особо худой ситуации. Клипер подхватывает малейший ветерок сам и, словно бы, тоже за счёт магии, превращает силу в скорость.