– Спасибо. -отозвался профессор. Он сорвался с подоконника и зашагал из угла в угол бокса. -Да, смертоносные и опасные живые организмы из Зоны больше не выходили. Ну, с животными было в общих чертах понятно: большая часть вымерла, меньшая – мутировала. Новообразованным мутантам из Зоны выходить либо не хочется, либо не можется. А вот, что касается хомо сапиенсов… Приходится признаться: учёные конца пятидесятых сделали крупную ошибку, решив, что все люди там, за стеной, погибли.

На Западе в Мармонтскую и океанские Зоны полезли сразу же. В первую очередь – пираты.

– Сталкеры. -буркнул майор.

Штаерман кивнул, не переставая говорить: -Они потащили наружу различные объекты, к которым проявили пристальное внимание буквально все: дамочки-модницы, промышленники, учёные, военные. Сталкеров объявили вне закона, что, впрочем, тех мало смутило. Как вы знаете, Глеб Вадимович, сталкерство имеет место в Мармонте по сей день, хотя, разумеется, в иных масштабах и в другой форме.

Морские и Мармонтскую Зоны передали в ведение солидных институтов, находящихся под формальным патронажем Организации Объединённых Наций. Советское правительство отказалось последовать примеру западных стран. В 1958 году Академия Наук СССР специальным постановлением создала отделение по изучению Охотской, Якутской и Хамской зон. Начались работы в море, стали добиваться заметных успехов в Якутии. Всё это общеизвестно. А вот о том, что под Усть-Хамском прогрессивная советская наука, основанная на единственно верном марксистско-ленинском мировоззрении, потерпела полное поражение, пресса особенно не распространялась.

Профессор остановился у кресла, схватил свой портфельчик и извлёк из него компакт-диск в исчерканном фломастером бумажном конвертике.

– Суньте в компьютер. -сказал он Ивину. -Запустите просмотр.

– Загадкой номер один Хамской Зоны я считаю… -задумчиво сообщил Рувим Соломонович и внезапно с раздражёнием швырнул карандаш в угол. -Да всё тут загадка номер один, куда ни плюнь! Начнём, хотя бы с того, что за полвека не смогли даже составить её карту. Точнейшие планы Мармонтской и Якутской аномалий давно созданы, на них можно разглядеть всё чуть ли не до последней песчинки, а здесь… Сами смотрите.

Он выхватил из руки Ивина компьютерную мышь и начал свирепо тереть ею о коврик. Курсор заметался по экрану монитора.

– Космонавты с орбиты наблюдают нашу Зону. Разворачивают корабль иллюминатором вниз. Приглядываются. И ничего необычайного не замечают. Во-первых, Зона – слишком мелкий объект для визуального наблюдения, во-вторых, всё в ней – как везде. Что ж, пусть так. Берём в космос фото-кино-теле-видеотехнику с большим увеличением и… И ничего, чтоб её, технику! Сплошная муть на снимках – что с пленочных камер, что с цифровых.

Глеб озадаченно смотрел, как на экране друг друга сменяют кадры с размытыми темно-серыми и черными разводами.

– Так может быть специальное фотографирование что-то даст? Чёрта лысого! Вот что снято в инфракрасной части спектра: та же дрянь, только узоры другие. А вот эта гадость уже в ультрафиолете. Теперь вопрос: отчего Зона относительно неплохо просматривается (насколько позволяют ландшафт и погода, конечно) невооруженным взглядом или через заурядный бинокль с обычной вышки у забора и почему из космоса ничего не видно? Почему бессильна аэрофотосъёмка?

Вообще говоря, все Зоны похожи в целом, но каждая их деталь, взятая в отдельности – неповторима.

Например, с чего бы быть в Хамской Зоне своим собственным временам года? Но они есть! Жаркое дождливое лето, независимо от того, что творится на окружающей её Западно-Сибирской низменности и чуть ли не субтропическая зима с самой низкой температурой в плюс десять градусов. При этом смена сезонов чуть ли не на месяц отстаёт от нашего календаря. Но это так, к слову…

Один из самых больных вопросов: почему в Хамской Зоне дохнут все приёмники и передатчики? Это не только делает невозможной связь с внешним миром, но и не позволяет запустить внутрь, скажем, радиоуправляемый автомат, что-то вроде лунохода или вертолёта. Единственным упованием оставался наш доблестный «человеческий фактор», скромные советские герои, которые мужественно преодолеют во имя и храбро достигнут, невзирая на.

– В конце мая 1958 года с нашего КПП в Зону пошла первая научная экспедиция. -продолжил профессора Махдиев. -Семь человек исчезли без следа, хотя при подготовке был тщательно учтен опыт якутских коллег. Да и американцы из провалов тайн не делали: учитесь русские на наших ошибках. Потом сгинули еще две группы, вышедшие с других контрольно-пропускных пунктов. Что стряслось? Где и как погибли люди? И потом: почему поголовно? Можно было бы понять потерю одного человека, двух, даже половины группы, но когда пропадают всегда и все…

Отсутствие связи позволяло предполагать любые причины провала. Сплошные неудачи заставили призадуматься. В четвёртую группу включили только одного учёного, пятеро других участников похода были лучшими в стране бойцами отрядов специального назначения. Они взяли с собой полевые телефоны и попытались протянуть кабель к Лебедевке. Итоги – ошеломляющие! Провод был перебит, едва группа скрылась за песчаным карьером. Некоторые наблюдатели на вышках утверждали, хотя и без особой уверенности, что им послышались звуки стрельбы. Причём, если бы производились выстрелы из автоматов Калашникова, которые имелись у группы, это могло бы дать пищу для предположений. Но прозвучала серия очередей из пистолетов-пулеметов Шпагина.

– Так-так-так… -встрепенулся Ивин. -Всё-таки не легенды!

– Какие легенды! -раздраженно сказал Махдиев. -На территории Зоны оказалась кадрированная воинская часть. Знаете, что это такое?

– Естественно. -Глеб пожал плечами. -Склады с оружием, охраняемые небольшими караулами служивых. В случае войны на базе кадрированной части разворачивается полк, бригада или дивизия.

– В складах находилось устаревшее вооружение – от автоматов ППШ до танков Т-34. -заметил майор. -Вот те, кто спасся в Зоне, и развернулись в полк, бригаду или дивизию. Во всяком случае – экипировались.

– Так стало понятно, что Зона не безлюдна. -тяжело вздохнул Штаерман. -По очень неточным прикидкам уцелело около одного процента населения. А это около пятисот человек. Со временем они и их потомки получили название эндогенов.

– Потомки?!

– В Зоне рождались и рождаются не только мутировавшие животные. Лю… эндогены – тоже.

– Голова не кружится?- спросил майор.

Они поднялись на наблюдательную башню, точную копию высокой фабричной трубы из огнеупорного кирпича, только накрытую сверху конической бетонной крышей. Внутри шестидесятиметровой постройки находились лифт и винтовая железная лестница. На верхней площадке кроме них у стереотрубы сидел сонный лейтенантик-наблюдатель, а у трёх крупнокалиберных пулемётов, выглядывающих в амбразуры, скучали расчёты.

– Не люблю высоты. -признался Глеб.

– А вот Рувим Соломоныч вообще не переносит. На башню затащить его не стоит пытаться, поэтому придётся вам пока воздержаться от вопросов научного характера, на которые я ответить не смогу.

Продолжаем, если позволите. Вот только устроимся там, где нас не будут слышать бойцы. Да, присаживайтесь здесь.

Зима 1959 года ознаменовалась событием, которое посчитали относительным везением. Погибла очередная исследовательская группа, исключая молодого лаборанта. Совершенно невменяемый, покрытый сиреневыми лишаями и ожогами, он дополз до стены, где и был подобран со всеми предосторожностями. Тут же вызвали АН-2 с врачами. Самолёт принял пострадавшего на борт, поднялся, взял курс на Хамск. Внезапно пилот сообщил, что по непонятным причинам отказал двигатель. АН-2 спланировал точно на провода высоковольтной линии электропередач. Экипаж, врачи и лаборант были поражены насмерть. Случайность?