Чуть позже, снова подняв дрон и убедившись, что покинул зону поисков, я достал мотоцикл и погнал на нём. Это позволило мне удалиться за час почти на двадцать километров. Да, свет фары мог привлечь внимание, но скорее за своего примут: кто ещё тут будет ездить на мотоцикле?

А за час до рассвета я выехал к железной дороге Витебск – Могилёв, работающей. Разогнавшись по насыпи, догнал эшелон, гружённый лесом, и, уцепившись за заднюю площадку, отпустил мотоцикл. Тот кувырком пошёл с насыпи. Жаль машину, вот действительно жаль, но будут у меня ещё такие трофеи, а место освободить было надо. Просто где-то бросить рука не поднималась, я тот ещё куркуль, но вот так, когда отпустил и забыл, это ещё ничего, терпимо.

Железнодорожный узел Могилёва эшелон проходил медленно. Похоже, тот без остановки (ну, кроме замены паровоза) шёл куда-то в сторону Германии. Они вывозили лес, чернозём – да всё ценное. В итоге я решил сойти в Могилёве. Он был сильно разрушен во время боёв летом сорок первого, немцы его заново не отстраивали, если только для себя что-то. Было несколько новых зданий, и ещё несколько, находившихся в завершающей стадии достройки. Строили их советские военнопленные.

Было девять утра. Я не в красноармейском был, а в гражданской одежде, даже аусвайс поддельный имел, правда, с отметками Витебска, но нестрашно, отболтаюсь. Тем более в ИТК я сошёлся с одним поволжским немцем, тоже из командиров, и тот за два месяца здорово подтянул меня в разговорном немецком, почти убрав акцент. У него была чуть искалечена рука (минами накрыло в бою), пальцы не гнулись, и выдать даже норму он не мог. Его перевели в кладовщики, и он подрабатывал репетиторством. Оба мы были довольны сделкой.

Незаметно покинуть состав не удалось: меня заметили двое полицаев. В принципе, неудивительно, не я первый и не я последний: с состава ещё четверо спрыгнули, всех задержали и повели в комендатуру. А там два золотых русских червонца писарю – и он сразу меня опознал как своего родственника. Меня тут же отпустили, ещё и отметки поставили, что могу находиться в городе.

Стихийный рынок в городе был, вот туда я и направился. И зачем мне Минск? Да тут всё было, даже дыни и арбузы. Несколько немцев, отобрав крупную ягоду, нарезали её, сахарный сок тёк по рукам, и ели они с большим удовольствием. Запах свежего арбуза вызывал слюноотделение. Ну вот откуда они тут?

Закупался я тем, что хотел. Немецкие марки уже закончились, тратил советские рубли, тут они тоже вполне в ходу были. Хотя, конечно, курс довольно сильно изменился. Арбузы и дыни я покупал только резаные: при мне их разрезали большим ножом пополам. Если спелые, беру, если нет – мне такого не надо. Подходил с корзиной, сверху прикрытой платком, в такую четыре половинки крупных арбузов помещались, получается, два покупал за раз. А так как подходил я к торговцу раз десять, закупился солидно и арбузами, и дынями.

Огурцы, помидоры – всё брал только с грядок. Тут холодно, но поздний урожай ещё снимали. Правда, огурцы немного пожелтели, кожица жёсткой стала: опоздал я с ними. Яблок взял две корзины, груш столько же, вишни, или, скорее, даже черешни: слишком крупная. Сливы неплохие, глаз радовали. Мёда купил, сметаны немного, варений разных – всё, что осталось. Деревенских тут хватало, было что брать.

А ночью покинул город и направился в Витебск. Да тут как рок какой-то: попутный эшелон шёл именно туда. Вот я и зацепился да на площадке и устроился.

А дальше всё просто. Неделю потратил (сентябрь уже к концу подходил), но выполнил план. Свой план. Выкрал оберста, это подполковник по-нашему, он связистом был, приближенный Клюге. Ночью устроил поджог в здании штаба – первый этаж заполыхал. Застрелил издали какого-то генерала – там тревога поднялась. Потом дал сигнал и доехал на угнанной машине к месту встречи. Когда светало, я не только был с пленным в самолёте, но мы даже пересекли уже линию фронта. Самолёт был меньше «дугласа», с верхним расположением крыла, одномоторный; четыре пассажирских кресла и грузовой отсек.

Над Москвой дождевой фронт, осень всё же, поэтому нам дали запасной аэродром в районе Загорска. Я не сразу понял, куда мы летим, пока не вспомнил, что после развала Союза его переименуют, вернув старое название – Сергиев Посад. На аэродроме ждала машина, и под проливным дождём нас повезли в Москву. По телефону я уже доложился какому-то генералу из Генштаба: с Шапошниковым не соединили.

Маршала после возвращения я так и не видел. Писал рапорты, больше выдумывал, но по реальным делам всё описал точно. Генерала убил? Это было. В штабе пожар устроил? Это тоже было. Связиста выкрал? Вот он.

Что я получил за это? Второго октября я был отправлен в составе маршевой роты на фронт – простым красноармейцем. А накануне, первого октября, ко мне зашёл знакомый майор – недавно он носил шпалы капитана, но уже поднялся на ступеньку. Это был порученец Шапошникова. Он довольно кратко и вполне толково объяснил суть недовольства шефа. Задание я не выполнил, сделка сорвана. Решение суда не отменили, я просто искупил кровью и делом свой проступок. Это мне так оформили доставку подполковника. За то, что я убил какого-то генерала, командира дивизии охраны тыла, мне особо бонусов не перепало, как и за пожар в штабе группы армий «Центр».

Звания не вернули, награды тоже. Просто я стал обычным бойцом, красноармейцем, чем был жуть как доволен. Штрафбат пролетел мимо, я остался при своём. Да я в шоколаде. Теперь осталось тихо, не привлекая внимания, дожить до конца войны – и всё, план сработал. А там под конец какое-нибудь геройство совершу, и, глядишь, вернут мне мои награды. Они и так при мне, но носить их официально я пока не могу.

Жаль, конечно, что снова на фронт, на передовую. Окопником буду. Пусть небольшой опыт у меня был, однако какой опыт ни имей, пуля всегда дура. В такой войне дожить до конца – дело сложное. Поэтому я решил идти по тыловому направлению. Только как бы зацепиться? Ладно, с интендантами пообщаюсь, найду того, с кем можно договориться – и готово.

В моём плане был один серьёзный минус. Я знал, куда еду. Сталинградский фронт. В этой реальности потери наших, когда несколько фронтов сгинули в котлах, были куда более велики, поэтому Сталинград удержать не смогли: наших скинули в Волгу, как те ни цеплялись за каждый дом. Немцы и сами в тех боях потеряли больше ста тысяч солдат и офицеров. Но и наши не сдавались: попытки высадить десант, закрепиться на берегу, в постройках (точнее, в развалинах), в порту (в том, что от него остались) были сбиты. Это всё, что мне известно.

А Сталинградский фронт требовал всё больше и больше «мяса», и теперь в эту мясорубку везли и меня вместе с тремя сотнями новобранцев. Многие из них до этого не служили и оружие в руках не держали, был лишь короткий двухнедельный курс бойца. И вот так, под натужные шутки и песни, мы и катили на юг.

Среди бойцов маршевой роты был десяток фронтовиков из госпиталей, и мы держались вместе. Одеты не в новенькие шинели, как новобранцы, а в потёртые, с подпалинами от костра и прожжёнными дырками от угольков. А везли нас двое: молодой, не нюхавший пороху лейтенант и старшина – не окопник, тыловик.

Из фронтовиков сбили отделения, вот и мне достались два десятка мужиков, от городских интеллигентов до колхозников. М-да, пришлось строить и учить отделение жизни, делясь своим фронтовым опытом, занимать людей, чтобы не думали думки тяжёлые. Другие фронтовики, также имеющие своих бойцов, поддерживали меня, делясь своим опытом. Если бы лейтенант, пентюх, не проболтался, куда нас везут, было бы куда легче. Но тот и сам боялся.

Ладно, что-то я тут жути нагнал, да и вообще как-то бессистемно всё описал. Может быть, не отрицаю. Значит так, сегодня утром, второго октября сорок второго (это была пятница), мне выдали далеко не новую красноармейскую форму, шинель, пилотку, стоптанные сапоги, вещмешок с красноармейскими пожитками (кто-то не особо толковый собирал: котелок есть, а фляжки нет). Но главное – это две бумаги: в одной – решение полевого трибунала, подтверждающее, что я искупил вину, а вторая – с моими данными. Как уже говорил, никто не собирался возвращать мне отобранное. Я просто искупил вину, и всё. То есть срок отсидки зачли, если проще.