Кстати, всем было известно, что я Герман Одинцов, но никто и не подозревал, что дважды Герой Герман Одинцов, мой полный тёзка и однофамилец, и я – это одно лицо. О суде никто не знал, это не освещалось: такое запрещено было освещать. Все считали, что дважды Герой Герман Одинцов где-то воюет, и, не опознав, встретили меня с безразличием. Бывший штрафник, этим всё сказано.

Причём, что в колонии, что после я легко сообщал, кто я, и рассказывал свою подлинную историю, получая от этого немалое удовольствие, забив на подписку о неразглашении: я её не подписывал, это сделали за меня. Но здесь и сейчас мне самому невыгодно всё раскрывать. Да и зачем? Узнают – требования сразу возрастут до уровня бога. Оно мне надо?

Лейтенант Петров, тот самый, старший состава, перед отправлением изучил мои бумаги, хмуро глянул на двух конвойных бойцов из столичного гарнизона и принял меня. Такой кадр, как я, ему явно не понравился. Но он внёс меня в списки и указал, в какую теплушку грузиться.

Я там как лёг на нары, так и вырубился. Очнулся, когда уже шесть часов в пути были. Ну а на узловой станции нас построили: махновщина и пьянка Петрову не понравились, что он и озвучил. Потом распределил фронтовиков, заставил всех работать, а сам отправился спать. На старшину Волкова, что был с ним, возложил обязанность следить, надзирать и поправлять, если что не так. Да только того быстро споили, и старшина спал, пуская пузыри.

Так вот, пока ехали, у двоих оказались аккуратно сломаны руки, а у третьего – нога. Это те, кто дал слабину, только чтобы не попасть в ту мясорубку, куда мы ехали. Не стоит фанатично заверять, что все в Красной армии прямо рвались в бой, желая впиться в глотки немцев; таких на самом деле были единицы, и у них были свои мотивы, в основном месть. Но на этих троих даже я смотрел с полным презрением. Я вот тоже не хочу воевать, и никто в эшелоне не хочет, но подобное мне даже в голову не придёт. Петров сдал их комендантским на ближайшей станции, там уже следователи будут работать, но на время они себе жизнь спасли. Если докажут, что пострадали случайно, может, и соскочат, но вряд ли.

Я же нашёл возможность быть на передовой и при этом не ходить в атаки. Да снайпером стать. Тем более я и есть снайпер, и у меня даже есть снайперская учётная книжка, которую просто так завести трудно. А там не указано, кто ею владеет, ну, то есть что это именно дважды Герой Герман Одинцов. Ничуть. Я могу ею пользоваться, раз та у меня на руках и есть сорок четыре подтверждённых, благо данные совпадают. Если оружие для меня не найдётся, то ладно уж, своё достану. Вот такой у меня сложился план. Вряд ли командиры откажутся от опытного снайпера, у которого уже есть счёт. Я расслабился и дальше катил уже веселее.

Трое суток мы были в дороге. Наконец нас согнали с теплушек, и мы под мелким моросящим дождиком, меся грязь сапогами, направились куда-то по полевой дороге – ну вот не видно из-за этого дождя. Я, сняв шинель, накинул на себя непромокаемый плащ. У станции слева мелькнули какие-то строения, дальше по дороге на обочинах виднелись следы войны, разные артефакты, свежие и не очень. Иногда попадались могилы, одиночные и братские. Встречались сгоревшие грузовики – явно авиация работала, немцы до этих мест не дошли.

Если я правильно расслышал название станции, то примерно знаю, где мы. После этой станции должен быть железнодорожный мост через Волгу, а за ним и сам Сталинград. Впрочем, весь город немцы не захватили, он ведь на обоих берегах расположен. Большая часть, на правом берегу, у немцев, малая, на левом – пока у нас. Это если глядеть со стороны Москвы, я так вижу. Вот мы сейчас на левом берегу и, похоже, топаем к Волге. О, слева гаубицы тяжёлые мелькнули. Рассмотрел две, но уверен, ещё есть.

Лейтенант гордо вышагивал впереди, рядом боец-проводник, остальные, держа строй как могли, уныло топали следом, пока не вытянулись в длинную змею колонны. Когда мы почти добрались, лейтенант собрал строй, велел привести себя в порядок и, оглядев бойцов, хотел было довести нас с песней, но смертельно уставшие бойцы были ни на что не способны: восемь километров, да с непривычки, без отдыха, да по грязи – по пуду на сапогах налипло – почти сломали людей. Мои сапоги ещё и подтекали.

В общем, лейтенант завёл колонну в расположение, и нас начали распределять по землянкам – по тридцать бойцов в одну. Там ещё печурки-буржуйки были, но топливо нужно добывать самим. А где его найдёшь в степи? Ничего, надышали, форму, шинели развесили сушиться, сапоги скинули. Воцарившийся в землянке тяжёлый дух быстро выгнал лейтенанта Петрова на улицу, когда он с местным командиром зашёл проверить, как мы устроились.

Наша артиллерия вела ленивую перестрелку, били куда-то в сторону немцев. Больше похоже на беспокоящий огонь. Потом замолчали. Вот только они постреляли и явно свалили, а ответка нам прилетела. Ну вот, у бойцов первое боевое крещение, под богом войны полежали на полу и нарах, чувствуя, как содрогается земля. А били чем-то крупным, мы иногда на полметра подскакивали от сотрясения почвы.

Как опытный боец, я первым делом привёл в порядок свой внешний вид. Сапоги начистил, бумаги напихал (каюсь, своя, из запасов), форму под тюфяк аккуратно разложил и лёг на него. Поэтому когда прибежал посыльный, выкликая меня, быстро собрался и направился за бойцом в штабную землянку. Мы – маршевая рота, нас распределяли по подразделениям. Первыми – опытных бойцов, из госпиталей, их поодиночке вызывали, ну и меня, раз уж в составе роты был. Остальных без опроса партиями распределят: «мясо» оно и есть «мясо». Хотя тут их называли по-другому.

В штабе были несколько командиров, знакомых среди них я не обнаружил. За столом сидел майор, рядом работал писарь. Носитель шпал в петлицах, не представившись, изучил мои бумаги – те два листа, что находились у лейтенанта. Листы были чуть влажные, чернила начали расплываться, но вполне читабельно.

– Штрафник, значит, – не спрашивая, а скорее констатируя, сказал шпалоносец. – Тут указано, что стрелок. Ещё воинские специальности имеешь?

– Да, товарищ майор. Снайпер. Сорок четыре подтверждённых.

Расстегнув шинель, я достал из нагрудного кармана гимнастёрки учётную книжку и протянул ему. Майор, открыв её, стал изучать.

– Брянский и Юго-Восточный фронты? Вижу, хорошо повоевал. Да, подготовленные снайперы нам нужны. Оружие подберём. Направляю тебя в сотую стрелковую дивизию, она у нас уже третьего формирования.

Писарь быстро всё оформил, мне выдали красноармейскую книжку, информация не вся была, но допишут в штабе дивизии. Вернули и книжку снайпера. После этого направили в сборный отряд – почти семьдесят человек, вошедших в состав сотой стрелковой дивизии. Остальных раскидали по другим местам, а в наших землянках уже располагалась следующая маршевая рота, ожидая распределения. Работают как на конвейере.

Кстати, старшим у нас снова Петров. Идти было недалеко, да тут всё близко. Нашли овраг, в склонах нарыты землянки. Тут располагались штаб дивизии и один из стрелковых полков, его как раз и пополняли, почти с нуля. Дождя уже не было, хотя сырость в воздухе присутствовала. Пока бойцы курили, я пообщался со старожилами. Угостил парой командирских сигарет и получил нужную информацию.

В высадке пять дней назад участвовали три дивизии, они должны были создать плацдарм. От них рожки да ножки остались. Четыре дня и держались, только вчера их снова в Волгу скинули. Немцы обстреливали реку – ни боеприпасов не подкинуть, ни подкреплений. Заканчивались патроны – и дальше только рукопашная. Только ночью что-то получалось. Немцы освещали реку прожекторами, наши их били, немцы новые доставляли, и так раз за разом.

Лично я считаю, что всё это бесперспективно. Проще высадиться на берегу, по сторонам от города, и взять его в клещи, отрезав немцев от снабжения. Долго они не продержатся. А вот так, в лоб – это просто уничтожение собственных людских ресурсов. Я считал это преступлением. Однако по местной военной доктрине наш Генштаб (а он тут напрямую командовал) поступал по всем канонам войны. Ну, не мне их учить, пусть сами воевать учатся.