Комполка, конечно, поворчал, но комдив ему явно что-то обещал, так что особо не возражал. Три дня заняла бюрократия. Один командир отбыл с вещами в штаб армии, второй занял его место, ну а я пришёл на должность зама, стал обустраиваться на месте. А на моё прежнее место прибыл из госпиталя некий капитан, который раньше такую же должность занимал.

Разница до меня и после была видна невооружённым глазом. Я, конечно, ресурс дрона берёг, не каждую ночь его гонял, да и погода не всегда способствовала. Но выискивал даже артиллерийские позиции, отмечал на карте, а наши артиллеристы их накрывали. Да так, что за пять дней мы выбили половину артиллерии немецкой пехотной дивизии, стоявшей напротив нас, и это заметно снизило напряжённость обстановки. Выбили бы и всю, да снаряды закончились. А вот у немцев проблем со снарядами не было, и они часто вели артиллерийский огонь.

Почистили тылы по всей дивизии. Тут я работал на информационном поле, штаб покидал, только когда темнело. Начальник разведки командовал ротой, вёл разведывательные мероприятия, а я просто добывал сведения и передавал их начальнику штаба дивизии, и тот по ним активно работал. А информацию по тылам я передавал особистам, и дальше они уже сами работали по тем, кого я обнаружил.

Когда началось Московское наступление, мы тоже двинули. Началась Тульская наступательная операция. Наша дивизия, пополненная за время обороны людьми, техникой и тяжёлым вооружением (теперь она укомплектована на две трети от штата), также двинула вперёд. Любые засады я фиксировал на карте, мы с ходу сбивали немцев и шли дальше. Да так, что вырвались вперёд и тринадцатого декабря оказались в полуокружении. Поступил приказ встать в оборону и ждать, пока линия фронта выпрямится.

А тут от начальника штаба дивизии мне поступило срочное задание, которое меня удивило. Пропал главный финансист дивизии. Он с тылами нагонял нас, имея с собой месячное денежное содержание дивизии, и вот не добрался. Причём денег тоже нет, а двигался он с обозом.

Вообще, я стал ценным штабным работником, начальник штаба, да и комдив, надышатся на меня не могли, вполне понимая, что штабную разведывательную деятельность в основном тяну я, а мой начальник занимается ротой и прямой разведкой по маршруту движения дивизии – это милее его сердцу, чем работать с бумагами и картами. Штабная работа – это не его. Такое положение вещей устраивало всех, включая меня. Никто никому не мешал, так и работали.

Начальник разведки активно использовал получаемые от меня свежие разведывательные данные, и наш штаб был переполнен взятыми разведротой трофеями. Тут и техника, и вооружение. Одних легковушек было два десятка. Даже отбили дивизион бывших наших 122-миллиметровых гаубиц, который немцы к рукам прибрали. Начальник артиллерии дивизии тут же начал формировать дивизион с нуля. Остальное, оформив списки трофеев, мы сдавали тыловикам армии.

Так что неплохо так воевали, штаб армии нас хвалил и в пример ставил, а тут такое. Комдив уже напряг поисками финансиста особистов, а начштаба решил привлечь меня. Правда, попросил далеко не удаляться: явно волновался, как бы ещё и я не пропал, он ведь отвечал за меня перед комдивом.

Прежде всего я пообщался с обозниками. Они были нервные: с ними только что разговаривали особисты. Да, финансист ехал с ними, вместе с охранявшим его бойцом. А тут рядом остановилась машина, обычная крытая полуторка. Ехавший в ней интендант, видимо, не чужой был финансисту: разговаривали они как старые знакомые, обнимались. Ну, и финансист с бойцом пересели в машину и уехали. Больше их не видели. Перестрелки постоянно слышались то тут, то там, вот и поди пойми: может, те, на машине, попались какой-нибудь группе немецких окруженцев?

Я взял штабную машину – трофейный «Опель». Его к штабу дивизии приписали, водителя не было, сам сидел за баранкой. Добравшись до восемьсот восемьдесят пятого стрелкового полка (от них было ближе всего к тылам), я приметил Станкевич. Да, эти динамщицы были одной из причин, почему я ушёл в штаб дивизии. Дальше поцелуев дело не сдвинулось, да ещё и шипели обе: одна – «ну и иди к своей еврейке», вторая – «ну и иди к своей ефрейторше». Я понял, что меня попросту разводят, и просто сошёл с дистанции.

Разведка полка вывела меня за линию охранения, там лесок был. Оставив разведчиков, я прогулялся по лесу. Следы видел рядом – похоже, немцы уходили. Потом поднял дрон, хоть и не любил это днём делать. Сначала убедился в своей безопасности, потом нашёл дорогу и определил примерный район, где финансист пересел на машину, ну а дальше по следам, сверху их хорошо видно, от следов обоза они заметно отличаются.

Машину я нашёл, расстреляна, рядом – полураздетые тела пятерых. Финансист и боец тоже были. Похоже, залётная группа немцев поработала. Поискал и нашёл их следы. Хм, не так уж далеко идут.

Вернув дрон, я вышел к постам охранения, где меня дожидались разведчики, а после к машине – и в штаб.

Пока сообщал, параллельно делал метки на карте:

– Нашли мне машину, вот тут стоит. Финансист наш убит, боец тоже. Там с ними ещё трое. Шинели, валенки и шапки сняли. Немцы. По следам вот сюда идут. Другая группа выяснила, что немцы вот тут, идут в этом направлении. Вроде мешок финансиста с ними, но бойцы не уверены. Ну и вот в этих шести местах немцы, от взвода до батальона, к своим прорываются.

Комдив сразу отправил разведчиков на перехват немцев, убивших нашего финансиста, а на остальных навёл артиллерию: снаряды пока были, обозники доставили. В общем, шла обычная штабная работа, свежие разведданные сразу пускались в дело. Я также взял карту и с планшета отметил, где немцы и где брошенная техника стоит, чтобы первыми успеть: мы автобат восстанавливали. Тут карта полная, а не так, на глазок.

Карту передал начштаба – и отдыхать. Я прошлую ночь почти не спал, как и остальные. Отбивались от залётных немцев, случайно вышедших на наш штаб. Две роты их там было, упорные, через нас пройти хотели.

Вообще, штаб дивизии, части тыла и один стрелковый полк стояли в довольно крупном селе, заняв оборону. Само село не сильно пострадало от осенних и зимних боёв, что редкость, так что было где устроиться. Штаб расположился в здании школы, а мне, как штабному командиру, выделили место в одной из хат. Я тут не один устроился, кроме меня ещё шесть командиров. Дойдя до неё, я ополоснулся над тазиком (хозяйка воды нагрела, обещала баньку к вечеру) – и спать.

А вот очнулся непонятно где. Голова болит, холодно, аж трясёт, хотя вроде одет тепло. Меня явно везли на санках по лесу: я видел медленно уплывающие назад голые ветви деревьев. Осмотрелся и понял: немцы. Выкрали? Во дают! Хорошо сработано, аплодирую стоя. Даже не проснулся, а ведь я чутко сплю. Интересно, а во что меня одели? Я ведь свою форму перед сном по старой привычке убирал в хранилище. Ага, шинель моя, она сохла у печки, как и валенки. Надеюсь, хозяйка не пострадала, эти вполне могли её и убить.

Видел я пока пятерых: спины двоих, буксировавших меня за верёвку, ещё двое с одной стороны, оба в форме командиров НКВД, и пятый с другой стороны, в немецкой форме, вроде вермахт. За нами, похоже, ещё идут: я слышал скрип снега и дыхание нескольких человек. Головой я не дёргал, только глазами шевелил, впрочем, и это не осталось незамеченным. Раздался гортанный возглас, и санки остановились. Мои разведчики, кстати, такие же использовали в полку: буксировать пленного куда легче и проще.

– Товарищ Одинцов, рад, что вы очнулись. Думал, излишне сильно ударили, уже девять часов в беспамятстве, – обратился ко мне один из ряженых в форме НКВД. В его голосе был лёгкий акцент. Уверен, он под кого-то из Прибалтики маскировался, а так немец и есть.

Голова у меня болела, эта да, крепко мне по ней заехали, вон даже сами немцы забеспокоились. Однако меня больше интересовало, как же я их пропустил. Ведь я показал своим всех немцев, которых обнаружил дрон, пока я его гонял.