– А этот Найда, Тарас Порфирьевич? – сказал я жалобно.

– Молодежь пошла, дочитать уже лень. Сидит он в Лукьяновке. Естественно, никакой он не Найда, а Яков Стефанович.

– Спасибо, Тарас Порфирьевич, что бы мы без вас делали.

– Побежал в тюрьму? Напрасно, он не заговорит.

– У меня заговорит.

– Дай Бог, дай Бог. Тогда мы получим сведения о других бутовщиках. Зайдите, голубчик, к Павлу Даниловичу, он вас ждет.

Найдя Белого, я поделился своими планами. Получив в ответ, что времена Ивана Грозного закончились, он потянул меня к Езжевскому. Михаил Казимирович, выслушав обе стороны, вздохнул и велел мне навести порядок в политическом крыле.

Для приведения тюрьмы в божий вид на всякий случай я прихватил десяток штурмовиков. И не прогадал. На входе в замок нас привычно освистали дежурившие здесь студенты.

– Митрофаныч, что это за балаган?

Старик надзиратель, вытянувшись, отрапортовал:

– Вашбродь, так намедни студентов привезли. А эти дружки ихние.

– Ясно, давай веди нас к «узникам совести».

Политическое крыло Лукьяновки встретило нас гулом и суетой. Заключенные переходили из одной камеры в другую, троица хорошо одетых молодых людей дымила в коридоре.

– Вашбродь, разрешите… – услышал у себя за спиной.

Поверив голову, я увидел двух надзирателей, несших шикарный обед.

– Проходи, служивые. Кому пищу несем?

– Господину Татищеву.

– Сам сидит?

– Господь с тобой, вашбродь, сынок…

– Постой пока, сейчас мы порядок наведем. И вам полегче станет. Синицын, свистни…

Переливчатый «разбойничий» свист мигом заставил всех замереть.

– Значится, так, граждане заключенные, – скопировав я Жеглова. – С этого момента весь этот балаган заканчивается. Проходим все в свои камеры…

– Как, вы смеете… Сатрап…

Выстрел…

– Больше в воздух палить не буду, следующий выстрел на поражение.

– Ты…

Выстрел… И говоривший студент мешком упал на пол.

– А-а…

Выстрел… И молодой денди, схватившись за ногу, осел на пол. Остальные заключенные мгновенно юркнули в камеры.

– Закрывай страдальцев, отцы, – приказал я бледным надзирателям.

– Готово, вашбродь.

– Так, Синицын, бери пятерых и неси этих к врачу. Теперь вы. Мне нужен Стефанович, показывайте, где он сидит.

Вытащив его из камеры, ребята сноровисто заломили ему руки и потащили по коридору. Такие методы гневно осуждаются что здесь, что на Западе. Вот только результаты дают отличные. А мне сейчас нужен только успех.

– Заключенный доставлен, господин ротмистр, – рявкнул я, словно был на плацу.

– Я требую…

Легко бью Стефановича «вилкой» в горло. Для жизни не опасно, следов не оставляет, но воспитывает послушание.

– Поручик, право, зачем вы так, – мягко выговаривает мне Белый.

– Без разрешения рот раскрыл, господин ротмистр!

– Но может, он попить хотел, а вы так.

В этот момент с Белого можно было писать картину «Офицер и джентльмен». Ну прямо душка. Игра стара как мир, но она постоянно срабатывает.

– Спасибо, можете подождать в коридоре, – обратился он ко мне.

– А я останусь, господин ротмистр. У меня приказ, – тоном тупого и упрямого служаки ответил я.

– Оставайтесь. Итак, господин Стефанович, меня интересует некий Михаил.

– Я вам ничего не скажу, сатрап, мы боремся за счастье народа…

Далее он понес стандартный бред интеллигента. Минут через пять Белый спокойно обратился ко мне:

– В камеру, не получится у нас разговора.

– Что случилось, Павел Данилович? – спросил я, едва за Стефановичем закрылась дверь.

– Антураж не тот. Я не сомневаюсь ни в вас, ни в ваших молодцах. Только куда потом девать тело? Он просто так не заговорит.

– Антураж вам надо? Есть у меня идея…

Правда, сначала пришлось разобраться с текучкой. Визит начальника тюрьмы был ожидаем. Понятное дело, происшедшее, по его мнению, не лезло ни в какие рамки. О чем он мне и заявил.

– Хорошо, Леонтий Карпович, давайте так, я достаю бумагу, что за политическое крыло отвечаю я. На вас остается всякая мелочь, вроде уголовников и должников. Вас это устраивает?

– Да, но то, что…

– Вы получите копию, заверенную в управлении.

– Но по закону…

– По закону… Леонтий Карпович, я отлично понимаю этот щекотливый момент. Молодые оболтусы из хороших семей играют в карбонариев. И вам приходится на многое закрывать глаза… А по-простому, стараться сберечь этих щенков от неприятностей. И родители, постоянно указывающие вам, что и как надо делать. И угрожают вдобавок, если дитятко пальчик прищемит. Так? Только честно.

– Да, так. Извините, я не знаю, как вас по имени-отчеству?

– Сергей Петрович.

– Вы абсолютно правы, Сергей Петрович, и поймите меня правильно…

– Отлично вас понимаю. Поэтому вам следует прибыть в жандармское управление, где вас и ознакомят с приказом. Как говорится, и овцы целы, и волки сыты.

Если начальник тюрьмы просто старался досидеть до пенсии и поэтому никуда не лез, то второй визитер был его полной противоположностью.

Коллежский асессор[60] Татищев встретил меня словно он барин, а я его холоп.

– Что ты себе позволяешь? В Сибирь захотел? – начал он орать на меня, открыв дверь кабинета. – Совсем распустились…

– А ну, пасть закрой, ты, собака, на кого тявкаешь? От такого Татищев впал в ступор.

– Ты кого пугать вздумал? Или забыл, что твой щенок готовил мятеж? А ты, поди, потворствовал…

Как говорится, лучшая защита – это нападение. Главное – ошеломить противника, заставить его оправдываться.

– Недоглядел покойный Федор Савельевич, ну да ничего. Мы это гнездо каленым железом выжжем.

Ошарашенный асессор начал что-то лепетать, но мой рык заставил его замолчать.

– Значит, так, вот перо и бумага. Если не хочешь сесть лет на десять, пиши, все подробно пиши…

– Да что вы несете… – опомнившись, начал он.

– А вот ты, кажется, не понял, во что вляпался. Объясню. По уложению это называется мятеж и карается в основном веревкой. Каторгу еще заслужить надо. И щеголять знакомствами не надо… Не помогут, сейчас каждый сам за себя. Умри сегодня ты, а завтра я. Вот такая сейчас будет у всех философия.

– Но я действительно ничего не знаю, – пролепетал испуганно Татищев. – Ни в каком заговоре я не участвовал.

– А вы не думайте, вы пишите. За вас есть кому думать. Давайте начнем со знакомых вашего сына…

Спустя час я читал его «докладную». Да, чиновник и есть чиновник. Приятно работать без дураков. Все четко и по полочкам разложено. Пора обрастать своей агентурой.

– Ну, вот и ладно, а вы кричали… Разве можно так. И меня в неловкое положение поставили…

– Извините…

– Сергей Петрович, – подсказал я.

– Извините, Сергей Петрович, нервы, – устало произнес он.

– Пустое, право слово… Я все понимаю, не знаю, как вас по батюшке…

– Герман Александрович.

– Вы же на государевой службе, Герман Александрович, – польстил я ему. – Поэтому понять должны, что все это очень серьезно. Ваш сын заигрался в разбойников и ненароком попал в очень скверную историю. Я вам могу приватно сказать, что он в серьезном не замечен и по суду будет, скорее всего, оправдан. Но его репутация… Ведь он не понимает, что карьеры ему потом не сделать, а если он не расстанется со своим окружением, все закончится петлей.

– Господи, я знал, что его увлечения добром не кончатся, – глухо сказал Татищев. – Теперь еще и суд…

– Поймите меня правильно, мне он не нужен. Я готов отдать его вам, если вы гарантируете, что о нем я больше не буду читать рапортов.

– Если я скажу вам «да», вы мне поверите?

– Нет, но дам ему последний шанс. И вам тоже. Он у вас единственный сын?

– Да.

– Приходите завтра вечером. Заберете его сами. И сделайте так, чтобы он наконец попробовал настоящей жизни, иначе толку не будет… Место вольноопределяющегося в пограничной страже подойдет. До свидания, Герман Александрович.