Однако истинную причину зубодробительных звуков знала только наша четверка. Хрустел Щербень кварцем, которым угостил его Пуслан. Сам победитель недавних отборочных соревнований по мормышке уже нахрустелся и сейчас находился в полудремотном состоянии. В такое же состояние, судя по всему, вскоре должен был впасть и магостраж: пара кусочков кварца, которые он успел употребить, были немаленькими. Посему по сравнению с великанами и Тубуз с Железякой, и Воль-Дель-Мар, пусть и успевшие достаточно хлебнуть пива, все же не настолько еще опьянели, чтобы задремать.

– Так вот, – продолжал тост Воль-Дер-Мар. – Мой дедушка сказал: Когда я еще не был дедушкой, мой дедушка во время похорон своего дедушки однажды сказал…

– Так-так-так, Воль-Дер-Мурр, – прервал тамаду откуда ни возьмись появившийся кот Шермилло. – Все про своего дедуш-шку рассказываеш-шь? Молодежь спаиваеш-шь!

– А-а-а, меховой! – улыбнулся Воль-Дер-Мар.

И вдруг вскочил, вплотную приблизился к коту, после чего они резко развернулись друг к другу спинами, слегка стукнулись лопатками, повернулись обратно. Длинный кошачий хвост ткнулся человеку в живот, Воль-Дер-Мар зажал его ладонями, Шермилло, в свою очередь, прижал его руки когтистыми лапами, после чего руки, лапы и хвост стремительно замелькали в воздухе, совершая замысловатые пассы. Лекпины недоумевающе наблюдали за необычным действом, и только когда в завершение Шермилло спокойно протянул вперед правую лапу, а Воль-Дер-Мар стиснул ее правой рукой и потряс, они догадались, что это было своеобразным приветствием.

– Никто никого не спаивает, – сказал Воль-Дер-Мар, усаживаясь на свое место. – Сам ведь знаешь: выпить пивчанского за отлично сданные экзамены – святое дело!

– Так то – за все экзамены, а эти отроки только первый сдали, – прицепился Шермилло. – Ты тоже знаеш-шь – я не против разных там отмечаний. Но представляеш-шь, что по твоей вине эти трое оставш-шиеся экзамены завалят. Не простиш-шь ты себе этого, ох, не простиш-шь…

– Успокойся, меховой, – не стал продолжать спор Воль-Дер-Мар, – мы как раз уходить собирались. А ты иди лучше, молочка попей. Эй, Moгa-Йога, – счет! Я плачу за эту троицу и за полтора литра молока для этого котяры тоже.

Через минуту-другую они оказались на улице. Железяка вспомнил про оставшегося в трактире Щербеня, но слегка протрезвевший Пуслан сказал, что его родича, скорее всего, уснувшего, лучше оставить в покое.

– В таком случае я предлагаю направиться в мое скромное жилище и там продолжить, – предложил Воль-Дер-Мар.

Никто не возражал. Лекпины премного были наслышаны о своем новом знакомом. Славился Воль-Дер-Мар веселым, разудалым нравом, помыслами был чист, обаятелен, общителен и добродушен, умел ладить со многими. Кроме того, его великолепные баллады, исполняемые им на самодельном многострунном инструменте, больше всего напоминающим гусли, были известны далеко за пределами факультетского замка. В свое время Воль-Дер-Мар отучился на отделении спиннинга, да так и остался при факультете. Никто толком не знал, чем он зарабатывает на жизнь. Однако Железяка небезосновательно считал, что подружиться с этим человеком было бы не только здорово, но еще и очень полезно. Воль-Дер-Мар был просто кладезем разнообразной информации, знал все новости и сплетни, а Алефа интересовало буквально все, связанное с факультетом.

– Воль, а ты не мог бы нам про себя рассказать? От куда ты родом, как на факультет поступил и вообще… – попросил лекпин.

– О-о-о, друзья мои, это очень интересная и удивительная история, – улыбнулся Воль-Дер-Мар. – Вообще-то рассказывать ее надо в подробностях и не на ходу, а, к примеру, поедая ароматную ушицу на речном бережку. И когда-нибудь я поведаю ее вам во всех деталях. Ну, а пока мы дойдем до моего скромного домишки – расскажу в двух словах.

Родился я в далеком отсюда маленьком и очень уютном городке с названием Map. Вокруг леса, рядом река, а воздух – сами понимаете какой! Хорошо! Только вот нечисти всякой в округе многовато было. Но это так, ерунда… А славился наш городок ткачеством. И ковры там ткали, и веревки плели, и все такое, а Лига, к которой я с рождения принадлежал, вышивала гобелены из восточных нитей да северных паутин. Был я сначала подмастерьем, потом до мастера дорос, и работа мне очень нравилась, но… Постоянно томила меня тяга к рыбалке. Как улучу свободный момент, так на Щуку иду. Так наша речка называется. Она у нас равная – широкая, да глубокая, и рыбы разной в ней родится много.

Ловил я в той речке рыбку. А все, что было с рыбалкой связано, всю красоту и величие природы, всю неповторимость каждой поклевочки, каждого мига удачи, каждой рыбки пойманной на свои гобелены переносил. Стали те гобелены у купцов очень большим спросом пользоваться, в другие страны продаваться. Разбогател я даже, хотя мог бы и дворянский титул купить, гобелены вышивая, если бы рыбалке так много времени не уделял. Но без рыбалки я жить не мог… И вот однажды, после того как поймал свою очередную рекордную рыбину, приснился мне ночью сон. Вроде как иду я на рыбалку, а навстречу человек, одетый в четырехцветную мантию. С черной шевелюрой и черными глазами, да такими колючими, прямо насквозь меня буравящими. И говорит он мне: ступай, мол, на юго-запад, там твое предназначение и счастье твое, мол, тоже там…

– И что? – не удержался Железяка.

– Да ничего. Проснулся я. Но на следующую ночь сон этот один к одному повторился. И повторялся так каждую ночь в течение трех месяцев. А весна пришла, забросил я ремесло, закрыл мастерскую, да и рванул на юго-запад. Путь свой не помню. Но нечисть меня не тронула, словно что-то отгоняло ее от меня. Шел, как в народе говорится, куда глаза глядят. И пришел сюда, к стенам факультетского замка. И первым человеком, кого я здесь повстречал, был тот самый, из моих снов. Знаете, кто это был?

– Кто? – одновременно спросили Алеф и Тубуз.

– Декан наш, Эразм Кшиштовицкий собственной персоной! И знаете, что он сказал?

– Что? – Этот вопрос задали уже трое – к лекпинам присоединился почти окончательно протрезвевший Пуслан.

– Долго ты шел, – сказал мне Эразм, – но знал я, что обязательно дойдешь. Ибо в книге рыболовных таинств о тебе сказано: …и придет он с северо-востока, и принесет тканей чудесных с рыболовными узорами, и поступит на факультет рыболовной магии, и будет ловить рыбу и изучать магию, и Прорыв без него не остановить…

– Прорыв? – удивился Пуслан. – В наших легендах есть про Прорыв. Гр. Это когда нечисть влезть в наш мир? Я думал, гр, это враки.

– Я тоже, – сказал Тубуз, – я тоже думал, что это бабкины сказки…

– Нет, друзья мои, это не сказки. Не все, что в легендах говорится, правда, а кое-что в них и не сказано вовсе. Но Прорыв – штука страшная, и подробности про это вам знать пока не положено. В свое время все узнаете… Если, конечно, на факультет поступите.

Они остановились на углу невысокой узорчатой ограды, где была калитка, оказавшаяся незапертой.

– Вот здесь и находится мое скромное жилище. – Воль-Дер-Мар толкнул калитку и пропустил друзей вперед.

Дома видно не было, он утопал в гуще фруктовых деревьев. Сливы соседствовали с грушами, яблони особенных северных сортов росли рядом с абрикосовыми и персиковыми деревьями, были среди них и такие деревья, названия которых знал только хозяин этого сада.

Идя мимо них, мимо этих аппетитно свисающих красных персиков и прозрачно-наливных яблок, лекпины еле сдерживались, чтобы не подпрыгнуть и не сорвать вкуснотищу. Они не делали это только из уважения к хозяину. Воль-Дер-Map же, словно не замечая наворачивающиеся у гостей слюнки, вел их по утоптанной песчаной тропинке.

Внимание Железяки привлекло очень необычное дерево: листьев на нем не было, вместо них на сучьях торчали короткие толстенькие отростки с утолщениями на концах. На некоторых сучьях часть отростков была аккуратно срезана.

– Воль, как это называется? – не удержался от вопроса Алеф.

– Воблерное дерево, – пояснил тот. – Таких во всей округе только три. Два в саду у Кшиштовицкого и вот это. Лучшие в Среднешиманье плавающие воблеры получаются именно из него. Но срезать заготовки можно только в определенные дни и в определенные часы. В свое время, если поступите и доучитесь до четвертого курса, вы об этом узнаете. Кстати, дерево охраняется…