Тысячник ответил не сразу. Его лицо, обтянутое темной словно дубленной кожей, смотрело в сторону видневшихся на горизонте башен. Эти каменный колонны в лучах восходящего солнца казались настоящими монстрами, надежно перекрывающими вход в долину клана. Под стать им были и зубчатые многометровые стены, взобраться на которые будет непросто.

— Первыми на стены бросим гномов. Хватит этим дармоедам прятаться за спинами моих людей, — наконец, Чагарэ заговорил, продолжая внимательно изучать стену и поле перед нею. — Вместе с ними пошлешь и тех, кто бросил своих товарищей при первом штурме…, — Квин, скрипя зубами, опустил голову; он прекрасно понимал, что и его можно смело записывать в это число. — Легион никогда не бросает своих на боле боя, а я до сих пор слышу стоны моих легионеров на этих колючках. Ты понимаешь? — вновь начал заводиться Чагарэ. — Собери их всех и пусть своей кровью докажут, что достойны называться бессмертными алой тысячи Великого Шамора! И еще… те, кто полезут на стены первыми пусть снимают все лишнее железо. Наручи, наколенники, набедренники, набрюшник — все прочь. Глядишь, налегке, так и взберутся на стену, а там помогай им боги — Квин тяжело вздохнул, прекрасно понимая, снимая часть защитных доспехов он отнюдь не повышает дух штурмующих. — Понял? Да, не криви рожу-то. Ты знаешь, не хуже меня, что крепость надо брать во чтобы то ни стало. Припасы либо сгорели, либо уже съедены. С амуницией беда. Еще пару дней таких морозов и все, амба. Каждое утро у нас будут десятки ледяных статуй… Словом Квинт, на тебе первая волна штурмующих. Я поведу резерв, едва ворота дрогнут, и никак иначе… Ясно?! Все, иди обрадуй наших коротышек.

Сотник кивнул.

— И вот еще что сотник…, — Чагарэ вдруг вновь заговорил, придерживая Квина. — Ты ничего не чувствуешь эдакого? — в усталых глазах тысячника мелькнуло что-то странное и немного безумное; правда это сразу же исчезло. — Хм… Своими глазами видел, как к лесу по полю бежали какие-то хорьки. С добрый десяток. По грязи, снегу… За ними лисы. Облезлые, худые и какие-то обреченные…, — Чагарэ говорил все тише и тише, будто забыв про своего собеседника. — И все эти дни ком какой-то в груди стоит. Пытаюсь его вытолкнуть, а он не в какую, — он повернул голову к сотнику и после недолгого молчания кивнул ему головой. — Иди.

Меся грязь и снег своими прохудившийся сапогами, Квин и думать забыл об этом непонятном разговоре. Его больше занимал предстоящий штурм. Он совсем не обольщался по поводу судьбы нового штурма. Сейчас, когда все уловки защитников были хорошо известны и никаких новых сюрпризов не ожидалось, падение крепости было всего лишь делом времени… И, конечно, новых жертв.

— А, недомерки явно не в духе, — пробормотал он, подходя к их лагерю и замечая в нем странное бурление. — Значит, не нас одних сегодня пощипало.

Гномов, державшихся в стороне от шаморцев, действительно, лихорадило. Все они, и даже те, кому в первом штурме пустили кровь, стояли в плотном медленно движущемся кругу и внимательно за чем-то следили.

Едва же Квин сделал несколько шагов, чтобы рассмотреть что это там такое в центре твориться, как на его пути встала коренастая фигура с угрюмым лицом, недвусмысленно поигрывающая массивной секирой в руках.

— Что ты здесь вынюхиваешь, гаер? — при этих словах гном с наглой гримасой сплюнул в грязь. — Тебе здесь не место, — сотник побагровел, молча проглатывая оскорбление; слово «гаер» у подгорного народа означало не просто чужой или другой, а что-то вроде выродка, и Квин прекрасно знал второе значение этого слова. — …

— Мне нужен старший, — ну не поворачивался у Квина язык назвать посланника владыки Кровольда титулом благородного, принятого в Шаморе. — Послание от тысячника.

Наглый гном засунул пальцы в бородищу и с наслаждением начал начесывать спутанные колтуны сальных волос, не торопясь отвечать.

— Мастер войны еще утром ушел к предкам, — наконец, соизволил ответить гном, оставив в покое свою бороду. — И лишь круг равных сможет выбрать достойного вести в бой дружины подгорных кланов… Так, что жди, человек.

Произнеся это, он тут же присоединился к остальным, влившись в медленно движущийся круг из гномов.

Заинтригованный Квин, решив не отставать, подошел ближе к столпившимся гномам. Он нашел небольшой возвышение, откуда с высоты его роста было прекрасно видно, что происходит внутри круга.

… А там, друг против друга медленно кружили двое гномов, настороженно ловивших движение друг друга.

— Ты посмеешь пойти против хранителя? — с угрозой шипел первый — худой гном с едва пробивавшейся бородой, облаченный в развевающийся на ветру темный мешковатый балахон с откинутым назад капюшоном. — Видно, Хольвур, тебе окончательно отбили голову и все, что в ней было, — хранитель медленно обходил своего противника, скрывая руки в разрезах балахона. — Опомнись, и отступи. Воля хранителей должна быть исполнена. Отступники должны быть наказаны.

Второй же являл собой полнейшую противоположность своему сухопарому и молодому противнику. Это был зрелый кряжистый воин, своей осанкой напомнивший Квину ветеранов легиона, отслуживших два, а то и три срока в строю. Он был широк в плечах, очень массивен, особенно за счет внушительно по размерам нагрудника. И двигался он соответственно — расчетливо, экономно, словно собираясь закончить этот спор всего лишь одним ударом своего боевого молота.

— Ты слишком много на себя берешь, хранитель, — усмехнулся воин, скаля в ухмылке щербатый рот. — Воля хранителей мне не указ. Перед лицом Подгорных богов равны все кланы…, — он остановился и оглядел круг равным, встречая одобрительные взгляды. — И как гласит Великая книга памяти… В круге равных нет лжи. И каждый, кто в нем солжет, будет отвечать перед всем Подгорным народом… Надеюсь, это ты не забыл?

Лицо молодого в этот момент сморщилось, словно он надкусил что кислое.

— … И я, Хольфур Молотобоец, мастер войны из клана Сломанной Секиры, спрашиваю тебя, Чове, хранитель из клана Хранителей Великой книги памяти, — Хольвур остановился в нескольких шагах от своего противника. — Почему мы нападаем на своих братьев как воры и разбойники? Став отступниками, клан Черного топора не перестал быть частью Подгорного народа. Ты слышишь меня, хранитель? — он вновь начал медленно обходить молодого гнома, буравя его глазами. — Почему мы штурмуем древнюю твердыню Подгорного народа, не услышав голос своих отступивших братьев? У них есть право оправдаться…

С хранителя же в эти мгновения можно было смело писать картину лопающего от еле сдерживаемой злости гнома. Его напряженное лицо пошло красными пятнами, из груди раздавалось тяжелое прерывистое дыхание. Казалось, вот-вот и с него слетит эта его маска высокомерия и он, взорвавшись, начнет визжать.

— Вы слышите меня, братья? — не отводя взгляда, Хольвур громко крикнул в толпу молчавших гномов. — Разве там, за стенами живут какие-то выродки? Или мы уже не помним про древние обычаи? — и тут же продолжил он громким речитативом произносить фразы из Великой книги памяти. — Ежели скажет кто, что другой не по правде делает, то следует спросить обоих… Не след хаять, коли другой ответить не может… Ты, хранитель, дал топорам сказать свое слово?

Хранитель же, находясь в смятении, продолжал молчать. Такое явно открытое пренебрежение волей хранителей он встречал впервые. На протяжении веков слово представителя его клана никогда не подвергалось сомнению и не требовало доказательств, а тут такое…

— Как ты смеешь требовать от меня ответа? — не сдержавшись, взъярился хранитель. — Ты, смердящий пес, не знающий ни одной священный руны, решил, что можешь мне указывать?! — он резко вытянул из разрезов балахона пару ритуальных клинков, что могли носить лишь представители особой касты в клане — вершители воли хранителей; обладание, аж двумя такими мечами, говорило о немалом ранге этого тщедушного на вид гнома в клане. — Твое дело молчать и слушать, молчать и слушать. А о древнем законе можем говорить лишь мы — хранители!