Зарат с ожесточением растер руки, пытаясь избавиться от склизкого ощущения на них.
— Что командующий? — прервал он, легионера.
— Победоносный был ранен, — понизил голос комтур. — Когда мы брали штурмом этот проклятый лагерь Роланда, ему в лицо попала…, — он на мгновение замолк, но тут же продолжил. — Драконья слюна… Победоносный лишился глаза, но он по-прежнему силен и, так же как и всегда страстно жаждет победы.
Глаза у кади от удивления расширились. Такого он еще не слышал.
— Что здесь вообще твориться? Великий султан, да правит он нескончаемое число лет, знает о том, что здесь происходит? — однако, поняв, что о таком обычный комутр вряд ли бы знал, недовольно поджал губы. — Отправляемся! А ты, отправишься со мной и все расскажешь по дороге… Думаю, Великому будут интересны все подробности…
Во время поездки Зарат действительно выяснил такие подробности, что часто не в силах сдержать свои эмоции начинал прищелкивать языком, демонстрируя свое восхищение…
То бледнеющий то краснеющий комтур рассказал о таких событиях последних дней, которые очень сильно разнились с красивыми и победными посланиями от Сульде к султану. Цокающий в восхищении кади, с трудом сохранявшие свое удивление воины-телохранители, услышали и об оставленном королем Роландом городе с отравленными колодцами и полностью вычищенной городской казной, и о многочисленных, подстерегающих воинов за стенами лагеря, ямах-ловушках, и о ставшей «дерьмовой» солдатской кормежке, и о частых поджогах в захваченных селениях и городках, когда дома со спящими легионерами сгорали от кошек и собак с пучками горящей соломы и травы.
И когда уже казалось, что поток новостей иссяк и легионеру нечем удивить, он выдал такое… Валяющееся прямо на земле золото и серебро; разрывающие бессмертных страшные камни, названные солдатами драконьими яйцами; пожирающие людей страшный белый песок; недомерок гном, сумевший призвать из глубин земли ужасного монстра — огнедышащего дракона.
Комтур после этого еще долго рассказывал обо всем, что у него выспрашивал кади. Но в какой-то момент беседы, когда бедняга комтур вынужден был коснуться одной скользкой темы, кади вдруг приказал свои телохранителя держаться от них на расстоянии.
— Все назад! — лицо Зарата словно окаменело и стало до боли похоже на мраморную статую. — Слово и дело Великого султана, — зловеще прошипел он, шикая на одного из замешкавшихся всадников. — …
Поэтому всадникам из внутреннего круга телохранителей кади пришлось держаться на довольно значительно расстоянии от них, отчего до них доносились лишь некоторые обрывки разговора.
— Ты разговариваешь с Верховным судьей… Думай о чем говоришь! — от зашкаливавших эмоций кади натянул поводья и сбил ход жеребца, отчего телохранители услышали чуть больше, чем им следовало. — И если утаишь хоть одно слово, то позавидуешь мертвым… Значит, ты этого сам не видел?
Тот сначала отвечал тихим голосом, но потом очередной порыв ветра вновь донес до скачущих чуть в стороне всадников новую порцию страшных слов.
— … Это все ложь, господин! Не было никакого нападения на лагерь! — комутр чуть наклонил голову вперед, отчего со сторону напоминал бодающего бычка. — Моя турия в тот день была в охранении. Я могу поклясться, что весь день и всю ночь было все спокойно. Не было никаких лазутчиков Ольстера…
Жеребец задумавшийся кади, словно почувствовав состояние своего наездника, снова замедлил шаг.
— Этот, что все тебе рассказал, из твоей турии? — теперь те из телохранителей, кто скакал сразу же за ними, прекрасно слышали каждое слово. — Он еще кому-нибудь это рассказывал?
— … пьяница, — голос комтура звучал то громко, то снижался до шепота. — … Это он лишь через пару дней выболтал, когда мы вошли в Кордову и распотрошили запасы вина парочки трактиров… Он так напился, что потом вообще ничего не помнил…
— Вечером пришлешь его ко мне…, — произнес кади вполголоса. — И смотри, если хоть одна душа узнает об этом…
Их беседа утихла лишь тогда, когда при очередном подъеме показалась небольшая речка с пологим и замерзшим болотистым лугом, за которым виднелись крепостные стены Кордовы, крупнейшего купеческого центра восточной части Ольстера.
— Смотрите, господин, — комтур, все еще скакавший рядом с кади, махнул рукой в сторону берега реки, где полу обвалившимися валами и неглубокими рвами рисовались узнаваемые черты шаморского походного лагеря. — Здесь была наша ставка, а вон там стоял шатер победоносного.
Однако, Зарата, десятки если не сотни раз видевшего и самолично принимавшего участие в разбивке такого лагеря, заинтересовало совершенно другое, на что он и указал легионеру.
— Что это? — на реке стояло примерно с десяток легионеров вперемешку с местными жителями, судя по их одеждам, и что-то делали, энергично размахивая топорами. — …
— Лед вырубают, господин, — равнодушно проговорил комтур; для него этоа совершенно обыденная с некоторых пор картина совершенно не представляла никакого интереса. — В городе осталось лишь два чистых колодца, из которых можно брать воду. На всех не хватает. Поэтому, победоносный приказал для кухонных котлов бессмертных брать воду только из реки.
Уже у самых ворот города — крепости на глаза Зарату попалось еще нечто, что также вызвало его интерес. Это были виселицы, которые длинным рядом стояли прямо при въезде в город. Высокие прямые бревна с короткими лапами — перекладинами стояли почти через каждый шаг, отчего повешенные казались передовым строем какого-то дьявольского мертвого войска.
— Это те самые лазутчики, поджигатели…? — кивнул кади на одного из мерно раскачивающихся тел. — Что-то здесь почти одни… дети, — за несколько десятков шагов до первых виселиц он заметил, что почти все повешенные дети. — Они травили колодцы? И может из лука стреляли тоже они? — его стало пробивать на откровенный смех от такого нелепого предположения; Зарат был уверен, что таким способом Сульдэ лишь избавляет город от бродяг. — Вон этот же даже тетиву натянуть не сможет.
Его жеребец недовольно повел головой, когда наездник потянул поводья на себя. Остановившийся всадник с недоверием показывал на одного из повешенных — полураздетого худого мальчонку, из под дырявого трепья которого выглядывало синее почти черное туловище с повисшими плетьми руками — палками.
Стоял он так не долго. Через несколько мгновение отряд вновь продолжил движение к городу, у ворот которого их уже ждали. Первый всадник из корпуса Верщителей правосудия еще даже не подъехал к подъемному мосту, как легионеры у ворот уже опустились на колено, приветствуя Верховного кади Великого Шамора.
— …, — Зарат с натянутой на лицо маской спокойного равнодушия чуть приподнял руку, обозначая ответное приветствие воинам. — …, — побывав в шкуре легионеров, он ценил этих «псов войны». -…
Кони, стуча подкованными копытами, проскакали через опущенный мост и воротную башню, за которой сразу же открылся вид на высокие двух и трех этажные каменные дома. С небольшого свободного пятачка от ворот расходились две узкие улочки, над которыми шапками нависали вторые этажи каменных домов.
Разглядывая все это каменное великолепие, Верховный кади довольно ухмылялся. Еще бы! Этот крупный город стоял на пересечении нескольких двух торговых путей, что сразу позволяло Шамору контролировать потоки товаров с юга и севера.
В этот момент с одно из улиц до него донесся странный шум — какое-то дребезжание, грохот от падения чего-то большого и… лай?! Следом начали раздаваться громкие крики, больше напоминавшие вопли загонщиков при охоте.
— Держи его! Держи! — орало сразу несколько голосов. — А-а-а-а! Укусил! Где эта тварь?! Вон он! Вон он! — к первым голосам присоединилось еще несколько. — Удирает… Хватай его! Хватай! А-а-а-а-а! Огонь! Воды!
Перед кади Заратом едва крики стали слышны всадники уже выстроили плотную стену из щитов и обнаженных мечей, готовясь встретить приближающуюся опасность.
— Ушел! Ушел! — тут из угла дома, стоявшего шагов в пятидесяти от городских ворот, с болезненным скулением вылетел рыжий пес, к хвосту которого было привязано какое-то пылающее огнем тряпье. — Да, стреляйте же кто-нибудь! — Лохматая дворняга с ввалившимися внутрь худющими боками, зад которой был объят пламенем, словно обезумевшая неслась прямо на вставших стеной всадников. — Уйдет! Уйдет!
