Видит бог, не знаю как, но слезы у меня полились настоящие. Мне и правда стало жалко и отца своего, и буренку, которых побили и забрали мифические «немчины».

– Идуть, идуть с лавры. Видимо-невидимо идуть, – не переставал голосить я.

Первым стал по сторонам озираться крепыш, видимо искавший тех самых грабителей «немчинов», которые для местных были самым настоящим бедствием. Это только в красивых сказках проходящие через село солдаты особо не бедокурили, довольствуясь крынками с холодным молоком от черноволосых селянок. В реальности же каждое такое пришествие военных оборачивалось едва ли не разорением. Те же самые стрельцы сейчас гуляли с таким размахом, что грозили оставить село вообще без всякой живности.

– А ну, айдать по домам! – Крепыш вдруг прикрикнул на остальных, и тут же вся троица засверкала пятками.

Я же, быстро оглядевшись по сторонам в поисках других свидетелей моего очередного концерта, ринулся на холм, где между кустами дикорастущей малины нашел своего конька. Взнуздать его и дать голыми пятками в бока было делом нескольких минут.

…Возвращение мое было триумфальным. Еще при подходе к лавре меня встретили с десяток преображенцев в узнаваемых короткополых камзолах, перегородившие телегами дорогу. Мою тушку тут же стащили с коняги и, запеленав, потащили под белы ручки к руководству, которое, как оказалось, меня уже списало.

– Лексашка! – удивленно вскрикнул при виде меня сам государь. – Живой?! Отпустить! – это он уже бросил моим конвоирам. – Рассказывай! Далече ли стрельцы? Заряжать ли фузеи?

Судя по взъерошенным лицам собравшихся и куче оружия на столе – десятка каких-то допотопных пистолей и дедовских сабель, – они собрались сражаться. Лефорт и его товарищ по службе в полках нового строя генерал Гордон в углу трапезной ворочали бочонок с порохом. Перед Петром на столе лежал клинок, который он, по всей видимости, то ли точил, то ли протирал.

– Еле утек от вражин, государь, – не смог я устоять, чтобы не прихвастнуть. – Верст тридцать отселе стоят. Боярин Федор Шакловитый у них наиглавнейший. Все стрельцы его за отца почитают.

Оба «немца» уже стояли возле стола и внимательно меня слушали. То, что стрельцы оказались на расстоянии одного дневного перехода, им явно не понравилось.

– Сколь их, счесть не случилось. Они где по хатам сидят, где по лескам кашеварят. На глазок сотен двадцать, а можа, и тридцать есть. Они, государь, сильно бражничают. Кажись, такими им долгонько к нам шагать…

– Это есть гут, государь, – встрял в разговор Лефорт. – Ваши полки будут здесь ам абенд… к вечеру. Думать, нужно только усилить посты, чтобы не стать жертвой неожиданного нападения.

Дальше совещание «большого начальства» пошло без моего присутствия. Они еще там долго судили-рядили, что и как делать. В конце концов решили сидеть в лавре тихо, как мыши, и ожидать прибытия помощи из Преображенского, где базировалась маленькая армия Петра.

Ближе к вечеру я был найден неугомонным Лефортом и приставлен к делу – с помощью кузнеца мастерить свой необычный штык на фузею. Оказалось, швейцарцу очень уж понравилась эта идея, которую я брякнул на той, первой встрече с Петром.

– Сроку вам до захода солнца. – Он выразительно поглядел на медленно садящееся солнце. – Сделать годный для стрельбы всем фронтом штык.

Напугал, думаете? Черта с два! Тонкой работы тут самый мизер, так что с ней справится и сельский кузнец. Выслушав мою задумку, приставленный ко мне кузнец, пузатый детина в пахнущем дымом фартуке, это подтвердил.

Штык он сварганил, наверное, за час, а может, и еще быстрее. Правда, выглядел он довольно неприглядно. Не было в нем той смертоносной изящности и изумительной функциональности, как на старинных снимках или на выставках в музеях. Здесь у меня в руках лежала чуть теплая неровная длинная заготовка с толстой трубкой.

– Еж-мое, это что за урод такой? – хмыкнувший мастер, похоже, ничуть не обиделся за такую оценку его труду. – Почистить бы его и поточить, а то Петр свет Алексеевич и тебя, и меня за такое на тополях повесит. Рядышком, чтобы смотрели друг на друга.

И действительно, через полчаса энергичных усилий я навел на штыке такой марафет, что его уже было не стыдно показать.

– Так… – Мой палец ткнулся в сторону кузнеца. – Еще парочка нужна для красивой демонстрации. Такие же сделаешь. И почистить их еще нужно. Чего кривишься? Ты глазенки-то не закатывай. Бегом, бегом!

Сам же я отправился на двор, так сказать, обкатать новое изделие. Именем государя остановил первого же попавшегося солдата-преображенца и стал прилаживать к его фузее новый штык. Попутно, познакомившись, я ему все объяснял.

– …Ты, Андрейка, справный воин. Вона фузея у тоби в чистоте. За припасами огнебойными смотришь внимательно. Эта же штукенция вообще у тебя одного будет. С ней у царя на глазах упражнения показывать будешь. – У него на глазах я медленно надел штык на ствол ружья, стараясь, чтобы он не болтался. – Потряси теперь немного. Держится хорошо. Крепко сел, как влитой. А теперь смотри, что нужно делать…

И прямо тут во дворе на телеге с соломой я показал ему пару-тройку приемов обращения с такой дурой со штыком. Что я, фильмы про Великую Отечественную не смотрел? Там едва ли не в каждом третьем фильме был такой эпизод, где добровольцы с ружьями по чучелам работали. Правда, не все так просто оказалось…

– Ты чё, как Буратино двигаешь? Черт! Говорю, бьешь, как деревянный! – Я забрал фузею у взмыленного преображенца и сам подошел к соломе. – Ты резче бей! Резче! Вот так! Так! – Тяжеленной для моих рук фузеей оказалось не так просто бить. – А ты как колешь? Вот-вот… Что это такое? Подожди-ка! Стой на месте!

До меня, кажется, дошло, в чем была причина некоторой скованности его движений. Его красиво смотревшийся камзол с диким количеством бронзовых пуговиц и каких-то тугих нашивок или петель был немного тесноват. В такой сбруе, действительно, много не наколешь. Критическим взглядом я оглядел и остальное одеяние этого воина.

– Блин, как вы в этом во всем воюете? – вырвалось у меня при виде всего остального. – Это же неудобно. Тесно…

Кафтан, конечно, смотрелся красиво, но определенно не был приспособленным для активной войны – лазанья, прыганья, копания, ползания и остального. В нем и в тесных лосинах-портах с тупоносыми башмачками на ногах было хорошо на парадах красоваться и к мадемуазелям на улицах подкатывать. В вой ну же, как мне показалось, в такой одежде было уж слишком много лишнего. Собственно, это я и высказал преображенцу, пока мы сидели на пеньках и переводили дух после упражнений.

– Чего же вам, Андрейка, портов-то нормальных не дадут? Гольфы еще какие-то… А башмаки, это же смех один! Чуть дождь пройдет, и все. Грязь, сырость, а там и кашель с простудой.

Тот явно не все понимал из моей речи, но в некоторых местах с готовностью кивал.

– Эх, горе-воины, сапоги вам нормальные нужны, чтобы по лужам бегать. А лопатка где? Что моргаешь? Лопатка, чтобы укрепления делать? Вот стреляют в тебя, а ты в него, супротивника, из небольшого окопчика в ответ стрельнешь. Он тебя не видит, а ты его видишь.

Толковый паренек попался, правда в общении со мной немного робевший. Он, видимо, принимал меня за какую-то знатную персону, приближенную к государю, а я его в этом и не стал особо разубеждать. Так проще было…

– А фляжки с тобой почему нет? С водой. В походе ведь и жажда может мучить, – этим «перекуром» я решил воспользоваться на полную, выспрашивая преображенца обо всех особенностях службы; впоследствии мне могла пригодиться любая мелочь. – Нужна ведь фляжка. В обоз-то к бочонкам с водой в походе не набегаешься… Слушай, а карманы у тебя где? Это такие мешочки специальные, нашитые на кафтане, для всяких разных вещей. А рюкзак или на худой конец котомка…

Не знаю, дошел ли бы я в конце концов до ножа-разведчика или тепловизора, но меня остановило негромкое покашливание за спиной. Я развернулся и увидел… Петра с Лефортом, которые, судя по их позам, здесь уже давно грели уши. «Вот же, дубина! Кто же меня все время за язык тянет?! Подумать сначала надо, подумать, а потом рот открывать… Вон у Лефорта рожа аж вытянулась. Непонятно, правда, почему, от природы или от удивления? Я, похоже, уже на парочку смертных приговоров наболтал…»