— Нет во мне и в моих словах никакого волховства, а знания мои не от шайтана или дьявола, а от других людей. Много среди моих друзей и родственников в жаркой Индии, иссушенной жаром Аравии и далекого Катая тех, кто сохранил и приумножил древние знания, — начал я излагать свою историю.

В какой-то момент (спасибо, нашему телевидению, а особенно, каналам ТВ-3 и Рен-ТВ) я уже ничего не придумывал. Когда-то прочитанные книги и просмотренные передачи и фильмы о древних цивилизациях, пришельцах и т. д. и т. п. превращались в слова, которые сами собой складывались в предложения, предложения — в абзацы, абзацы — в целую историю.

— Там, за тысячи и тысячи верст, куда конному добираться едва ли не год, а пешему и трех лет мало, еще недавно располагались могущественные империи, обладавшие миллионными армиями и громадными флотом, строившие огромные города и дворцы. Жители этих империй были искусными механиками и лекарями…

В какой-то момент своего рассказа, когда я особенно добавил голливудских красок, до меня вдруг дошло, что возле моей лежанки было не протолкнуться. Прямо напротив меня на небольшом бочонке, сидел Иван Васильевич, выглядевший одним большим ухом. По обеим сторонам от него столбами застыли его рынды; два здоровенных лба с бердышами, совсем забывшие про службы, тоже пялились на меня. Вокруг же всех них, едва не вися друг на друге, плотно стояла почти вся команда струга, включая его медведеообразного капитана с выпученными глазами. «Опять похоже прокол… Черт, давай-ка Деня, ты язык свой немного придержи, а то совсем местных в ступор введешь. Эта же история бьет по ним похлеще чем добротно скроенный голливудский блокбастер на неподготовленного советского зрителя! Наповал…».

— … И много лет в нашей семье с караванами и купцами собирают эти знания и лечат с помощью них своих людей. Мне известно немного, но и этого немало, Великий Государь. Я прямо сейчас поделюсь кое-чем, что может спасти жизни, — я осторожно, стараясь не растрясти голову, приподнялся на своей лежанке. — Вот он, к слову…

Я уже давно приметил «добровольца», худосочного парня с красными воспаленными глазами, баюкавшего свою руку. Естественно, вытаскивая из толпы этого малого, я отнюдь не мнил себя великим врачом, хирургом-терапевтом-стоматологом и т. д. и. т. п. Совсем не обольщался я и по поводу своего уровня медицинских знаний, который хорошо если дотягивал до базового нулевого — до знания правил и навыков оказания первой медицинской помощи. Рассказать же я хотел, прежде всего, о фундаменте — о главных причинах смертности в эти времена.

— Эй, малой, подойди ближе. Давай, давай, не тушуйся, — взгляды почти трех десятков человек уставились на парнишку с какой-то котомкой за плечом; тот нерешительно потоптавшись, сделал шаг вперед. — Что с рукой?

— Татарва из лука пульнула, — хриплым голосом выдавил из себя тот. — В самое мясо, гад попал. Думал стрелу не вытащу. Руды натекло страсть…, –

— Сам что ли перевязал? — я кивнул на кое-как сделанную повязку из бурой тряпки, вдобавок чем-то испачканной. — Сам, значит. А что лекарь? — парнишка насупился. — Денег нет? Понятно. Рану мазал чем? Тоже, нет… Вставай обратно.

После этого быстрого разговора, я повернулся к царю, продолжавшему внимательно следить за мною.

— Вот об этом обо всем я и хочу сказать, Великий Государь… Не лютые враги или непогода сражаются с тобой, а невежество наше общее. Вот стоит перед тобой ратник с пораненной рукой, чуть дальше — с раной на ноге. Им бы отдохнуть немного, сил поднабраться и снова можно в бой идти, с твоими ворогами биться. Ан нет! Раны им не почистили от грязи или кое-как почистили, мазью не смазали, перевязали плохо. А сколько в твоем войске с такими ранами? Сколько тяжелыми ранами? Сколько неходячих? Сколько в войске хороших лекарей, чтобы у воинов гроши последние не забирали?

Судя по скривившемуся Ване вскрытая мною «мозоль» оказалась не просто большой, но и самой любимой.

— Твоя правда, княже, — угрюмым голосом заговорим Иван Васильевич, недовольно поглядывая на прижавшегося к царскому шару иностранного доктора. — Мало в моем воинстве лекарей и лекарок. От того и убыток в людях. А ты, княже, знаешь как лекарское дело лепше сделать? За казной дело не станет.

Обещание царя растрясти свою казну прозвучало столь внушительно и многообещающе, что стоявшие вокруг меня люди разволновались. Побежали шепотки, разговоры. Пара соседей даже тычками и зуботычинами обменялась в пылу спора.

— Знаю, Великий Государь. Только очень дорогое это дело, — скрепя зубами, ответил я. — И тяже…

В этот момент один из спорщиков в толпе, грузный красномордый мужчина, никак не хотевший успокоиться, вдруг потерял равновесие и с воплем полетел за борт, в студеную воду. Почти сразу же рулевой потянул весло резко в сторону, пытаясь затормозить движение струга. Одновременно с борта в воду сиганули двое или трое в одних нательных рубахах. Остальные с напряжением всматривались в темную воду, готовясь сразу же ухватить мелькнувшее тело.

— Какой там, у Тырьки же армяк с жалезом был, — махнул рукой один из ратников, перегнувшись через борт. — Как камень на дно пошел. Ищи тапереча…

Рядом встал, медленно дрейфуя к берегу, следующий струг, люди с которого тоже стали всматриваться в воду. Но вдруг раздался чей-то крик. С обратной стороны струга кто-то всплыл. Показавшаяся на поверхности вихрастая башка отчаянно молотила по воде руками, стараясь удержаться на плаву и снова не пойти под воду.

— Цапляй ево, цапляй!

— Куды прешь, зараза!

— Копьем, давай! Не туды, не туды…

Наконец, на наш струг вытащили троих-двух судорожно дрожащих и третьего, бездыханного. Царский доктор в попытке реабилитироваться в глазах царя носился вокруг третьего, как наскипидаренный, выкрикивая что-то на немецком. Он то поднимал руку утопленника, то прикладывал ухо к его груди, то пытался открыть ему глаза.

— Капут, Великий Государь. Есть конец, — после минутного метания возле тела, красный как вареная свекла, доктор развел руками. — Поздно, Великий Государь. Медикусы знаменитого Лондонского университета говорить, что…

— Эй! Какой к черту капут? — тут же взъярился я, едва только до меня дошло, что пытался сказать этот хлыщ. — Ты что такое говоришь, патлатый?

Морщась от головной боли, я с трудом с полз со своей лежанки и, словно подбитый журавль, поковылял к лежавшему.

— А ну разошлись все! Ты, мордатый! — я дернул за рукав какого — то не успевшего убраться с моего пути мужика. — Переворачивай его на живот! Давай, давай! Ну! — почему — то испуганно пригнувшийся мужик присел на корточки и начал переворачивать утопленника. — Под живот ему клади! — я кинул подвернувшейся бочонок. — Ноги немного приподними! Быстрее!

Сам же, тоже встав рядом на колени, открыл рот вытащенному из воды. Вода оттуда потекла почти сразу. «Б…ь, порядочно он водицы хлебнул. Хотя вода холодная, да и пробыл он под водой вроде не так долго… Может и вытащу его оттуда».

— Обратно, теперь давай. Переворачивай, говорю, — после я попытался расстегнуть его армяк, но мокрая ткань никак не хотела поддаваться. — Режь здесь! Быстрее, черт косорукий! Чтобы грудь была чистая! Бегом, бегом!

Мои вопли подействовали не хуже царского приказа. Ножом в мгновение ока взрезали ткань и обнажили грудь утопленника. «Как уж там было-то? Рот! Проверить ротовую полость! Вроде чисто. Теперь запрокинуть голову назад! Б…ь, холодный весь! Дальше что там? Искусственное дыхание…». Зажав ему нос, я глубоко вдохнул и наклонившись резко выдохнул воздух в рот лежавшему ратнику. Потом еще раз и еще раз. От глубоких резких вдохов и выдохов у меня уже начала кружиться голова.

— Мать твою, очнись! Очнись! — заорал я в лицо утопленнику, заставляя стоявших вокруг людей со страхом отпрянуть назад. — Я же массаж сердца не потяну! Не потяну, слышишь! Очнись!

И тут тело под моими руками, вдруг резко скрючилось, а спасенный начал судорожно с хрипами дышать. Ратник дышал так, словно никак не мог надышаться.