Отвлекшись от воспоминаний, я старательно стал вычислять автора. Англоманов у нас, к сожалению, хватает (кстати, теперь в моду начинает входить стиль джентльменов), а потому гадать можно довольно долго.

– Не утолите любопытство? – осторожно, словно ступая по тонкому льду, спросил я нейтральным тоном. – Нет ли среди авторов… э… банкиров. Вы меня понимаете?

– Хм, Сергей Петрович… – Гернгросс отлично понял мой намёк.

Финансисты, заводчики и торговцы некоей национальности весьма раздражали служилое дворянство. Слишком уж быстро и прочно врастая в высокие сферы, куда большинству великороссов было не пробиться, а эти, занося нужным людям, делали моментальную карьеру.

– Алексей Александрович, вспомните, пожалуйста, одни похороны в Северной Пальмире…

Судя по изменившемуся выражению лица, генерал до сих пор переживает тогдашнее унижение. По крайней мере, он так считает. Нас (в смысле, батальон не трогали, даже наоборот, приказали не высовываться), слава богу, чаша сия минула.

– Кто у нас здесь «флотский кормилец»? – Называть имена Гернгросс не стал, а вот намекнуть… почему бы и нет?

– Благодарю. – Это я произнёс так, что собеседник поёжился.

Однако вскоре мы перешли к более интересным темам, например, к собственности цицикарских и мукденских чиновников (губернаторы – это уже ДРУЛЖуровень), в конце концов, их никто не заставлял поддерживать бунтовщиков, всегда можно «снельсонить»! А потому «горе побеждённым»!

Этот город-порт имел много названий: китайцы называли его Люйшунь, англичане, заглянув мимоходом и не желая ломать себе язык наречием туземцев, назвали его по имени капитана, что командовал крейсером, – Артур. Как появилось слово «Порт» перед ним, никто и не помнит, но теперь на русских картах он именовался Порт-Артур, правда, все опускали первую часть его названия. Сколько национальностей в нём проживали, мог сказать лишь полицмейстер – это он должен знать по долгу службы. Хватало тут и служивого люда, солдат и матросов, полицейские, ну и жандармы были, куда же без них. Потому шедший отряд не должен был вызвать ажиотажа, но нет, встречные старались оказаться как можно дальше от него, и даже офицеры не позволяли себе привычных презрительных гримас и снобизма. Нет, местных они и в грош не ставили, нередко дерзя даже младшим офицерам. Но связываться с пешими или конными командами, а тем более с батальоном… право слово, не стоит. Так что шедший впереди Дуббельт удивлялся одному – сколько же дали «на лапу», чтобы здесь не было пешей команды (конных и так не хватает). Объяснения, мол, и охранная стража вполне справляется – не более чем сказочка: хунхузы творят что хотят, а местные их покрывают. Плюс китайские части, которые возглавляют генералы, отличившиеся в войне с Японией: хотя флот и показал себя отвратительно, армия несколько раз довольно чувствительно потрепала островитян. В свете аннексии (а по-другому и не назовёшь) Северной и теперь Южной Маньчжурий любви к русским они не испытывали. Путь сюда был достаточно длинным, но весьма познавательным. Сперва планировалось добраться до Владивостока и уже оттуда на судне прибыть в Артур. Но после оживлённой переписки с тамошним управлением было решено не связываться с «купцами», а добираться через Корею. Вот тут и начались мелкие неприятности, посланник Павлов гадил, словно мы были не русский отряд, а бурские команд о, а он – британцем. Весьма интересно и поучительно было видеть деятельность японских купцов. Практически подмяв под себя торговлю, они довольно успешно строили железные дороги, опутывая ими Страну утренней свежести. С немецкими и британскими дорогами не сравнить, но вот с «маньчжуркой» они оказались на равных. По технической части лидируем мы, а вот по порядку… увы.

В Чемульпо отряд принял на борт клипер «Джигит»… Сказать, что нам не рады, будет приуменьшением, поэтому, сходя в Дальнем, Дуббельт отметил, что все восприняли конец «путешествия» с облегчением. Оттуда добирались по недавно проложенной железной дороге. На вокзале их уже ждали (не зря дали телеграмму) два местных «лазоревых» мундира… Данные, предоставленные Митрохиным, и личные наблюдения заставляли серьёзно задуматься о правильности всей политики на Дальнем Востоке. Отказ ротмистра был для Афанасия понятен – шею свернуть в этом гадючнике можно запросто. И тут на первый план выходит личность «проштрафившегося». Одно дело – прямой потомок «отцов-основателей», по выражению Дроздова-старшего, другое – мелкопоместный дворянин, о котором и в Иркутске-то не все уже помнят. Полковник выражался по такому случаю прямо: «Эй, ты, ротмистр и господин ротмистр», – да, по-раблезиански, но, увы, верно. Владимира такие тонкости по молодости лет (и, главное, по отсутствию звёздочек) пока не волновали. Зато он подметил ускользнувшую от глаз начальства гремучую смесь, переполнявшую практически всех встреченных им офицеров (хотя, возможно, Афанасий Михайлович очень хорошо скрывает свои эмоции): не воевавшие, зато жадные до чинов и наград, не верящие в свою смерть, хотя и допускающие её (геройскую, разумеется), они просто жаждали войны. Причём среди них хватало не только молодых поручиков и мичманов, но и штаб-офицеров. А вот нижние чины в бой отнюдь не рвались, им и так хватало чудачеств начальства. Погрузившись на борт клипера «Всадник», отряд отплыл навстречу разгоравшейся войне, которую все почему-то принимали за обычные для Китая беспорядки.

Ворота в сердце Поднебесной встретили отряд давящим страхом. Страх присутствовал везде: Владимир заметил его в глазах французского чиновника, добравшегося до стоящих у Тонку союзных кораблей. На протяжении всего пути он, словно червь, подтачивал изнутри экипажи снующих туда-сюда буксирных пароходиков. Даже у капитана-англичанина, делающего свой маленький «бизнес» (30 долларов содрал, собака, с нашего чиновника), и то мелькает его тщательно скрываемый отблеск. В глазах китайцев, что имели дела с иностранцами, сквозило не особо скрываемое отчаяние и какая-то обречённость.

Сопровождает отряд встретивший нас штабс-капитан Нечволодов, крепыш со щеголевато загнутыми кверху усами и просто излучающий энергию. В отличие от моряков он охотно делится с нами последними известиями. Слушая его, Владимир лишь убедился в правильности своих чувств: проходя мимо китайских деревень, он буквально ощущал ненависть. Взгляды, бросаемые на него стоящими у воды крестьянами, буквально подымали волосы. Подобно матёрому зверю, ему с сослуживцами хотелось высадиться и уничтожить дерзких, посмевших бросить им вызов. По словам штабс-капитана, им уже приходилось участвовать в деле. Не удержавшись, он подпустил шпильку, но ротмистр, сохраняя полнейшую невозмутимость, посетовал на ослабление и без того небольших сил батальона.

– Поверьте, господин капитан, мы практически не имеем передышки с апреля месяца. Нас здесь быть не должно. Ведь после разгрома трёхтысячного отряда полковника Ванна открывался прямой путь на Цицикар… – соловьём разливался ротмистр.

Услышав такое, наш чичероне смутился, а Дуббельт, пользуясь моментом, небрежно поведал об искоренении у нас лазутчиков. Судя по задумчивому лицу армейца, с этим дела здесь обстоят плачевно. Проводив отряд во французский сеттльмент, Нечволодов сообщил, что зайдёт за нами, дабы представиться нашему военному агенту в Северном Китае полковнику Вогаку. Русское консульство, куда определили отряд, занимало большой двухэтажный дом. Сам консул и его домочадцы приняли жандармов очень приветливо. Видимо, опасность для собственной жизни здорово прочищает мозги, по крайней мере, Владимир, несмотря на отсутствие офицерского чина, был представлен хозяину дома. Вообще международный квартал (хотя в нём тон задавали британцы) и не пребывал в благодушии, ходившие патрули местных европейцев, вооружённых ружьями, смотрелись, на взгляд Дроздова, несколько опереточно. Дуббельт согласился с мнением своего зама, ибо бои в Северной Маньчжурии показали, что мятежникам сочувствуют и помогают губернаторы провинций. Переводчик (крещёный по православному обряду) Иван Фёдорович Ли просветил Владимира.