— Разумеется, — не удержался Андрей и показал, что информирован лучше, чем от него ожидали. — Если учесть, чьи это драгоценности.

— А чьи? — удивился Ильич, словно ему никто не сказал об этом.

Впрочем, не исключено, что он не знает правды. Ну и пусть не знает.

— Государственные, — уклонился от ответа Андрей.

Бухгалтер спереди, Мистер-Твистер сзади провели делегацию дальше, на этаж вниз, где тоже были коридоры и двери по сторонам, но модерном там уже не пахло — скорее было похоже на военную базу; даже цвет стен, покрашенных шаровой масляной краской, напоминал о бортах военных крейсеров.

В очередном помещении, аскетичном, как анатомический театр, их поджидали две молчаливые женщины, не знавшие личной жизни и радостей материнства.

Они усадили Ильича на жесткий табурет лицом к компьютеру. Экран был черно-зеленым, на нем вспыхивала надпись «FUCK». К счастью, Фрей не был до такой степени обучен английскому, а мадам думала о другом.

Ильич положил ладонь правой руки на матовое стекло.

Под указательным пальцем вспыхнула лампочка.

На экране появилось графическое изображение подушечки указательного пальца.

Все смотрели на экран. В комнате царило глухое тревожное молчание.

Изображение было негативным — белым на черно-зеленом фоне. Затем сбоку на экран въехало еще одно изображение подушечки. Черное.

Андрей догадался, что видит оригинал — отпечаток пальца вождя, сделанный в 1918 году.

Отпечаток поехал к центру экрана и начал совмещаться с белым отпечатком.

Ильич закашлялся, дрожь передалась изображению пальца, и подушечка на экране вздрогнула.

Одна из женщин прикрикнула на вождя по-шведски.

— Я же нечаянно, — сказал Ильич виноватым голосом.

Андрей не стал переводить.

Наконец два отпечатка окончательно совместились, и женщины принялись искать в них различия. Впрочем, они были не одиноки, так же смотрели, но без измерительных приборов, и все остальные.

Затем все повторилось с другим пальцем. Всего, как оказалось, следовало изучить четыре пальца.

Андрею было понятно, что Ильич победил. Конечно же, отпечатки совпадали, и если были различия, то только в малых деталях. Но женщинам был противен столь дилетантский подход к серьезной проблеме. Они удалились в дальний угол комнаты и принялись возиться с отпечатками.

Мистер-Твистер Юханссен занимал гостей разговорами совершенно дикого свойства. Его интересовало, какая в Москве погода и как гостям представляется погода в Стокгольме — не правда ли, она сильно изменилась к худшему за последние десять лет?

Бухгалтер кивал, но так, словно не соглашался.

Никто ни слова не говорил об отпечатках и дальнейших действиях. Андрей пытался понять, последний ли шаг к шкатулке они сейчас совершают, или им скажут, что теперь, после процедуры сравнения отпечатков, они должны будут выехать в город Мальме, где живет столетний ветеран социал-демократической партии, который знает, где зарыта коробочка. Наконец одна из женщин поднялась и протянула Мистеру-Твистеру лист с выводами их небольшой комиссии. Она стала объяснять свою точку зрения, а вторая женщина все кивала и выражала единодушие.

Наконец Мистер-Твистер передал лист бухгалтеру, и только тут Андрей заметил, что бухгалтер прижимает к боку тонкую папочку в цвет пиджака. Лист перекочевал в папочку, а Мистер-Твистер сказал:

— Что касается отпечатков пальцев, то они нас временно удовлетворили.

Почему временно — Андрей не понял.

— Поэтому, — продолжал Юханссен, — мы перейдем в кабинет президента нашего банка.

— Это банк? — удивился Андрей.

— Причем банк с длительной и почетной историей, — ответил Мистер-Твистер. — Мы финансировали и поддерживали шведских социал-демократов с начала этого века.

С этими словами он пошел вперед, к лестнице.

Процессия повторила путь в обратном направлении и поднялась затем на этаж выше, где царила богатая и достойная хорошего мужского клуба атмосфера, пахло сигаретным дымом, мужскими духами, отбивными и хорошей кожей.

— Ах, — сказала прелестная девица с такими длинными ногами, что Андрей — человек выше среднего роста — чуть не уткнулся грудью в ее небольшую крепкую попку, когда девица начала разворачиваться как раз перед его носом.

— Ах, — повторила девица, — прабабушка заждалась. Ей пора пить какао. Сколько можно заставлять ждать?

— Одну минутку, мы уже здесь, — воскликнул Мистер-Твистер. — Сейчас мы проведем сеанс — чистая формальность, клянусь вам, чистая формальность.

— Мы хотели бы понять, — сказала мадам Парвус, — неужели вам не достаточно проведенного испытания?

— Достаточно, — согласился Юханссен. — Это не испытание, а лишь встреча со старым другом.

Он подтолкнул сжавшегося от дурного предчувствия Ильича, и тот первым влетел в роскошную комнату из костюмного кинофильма.

У камина стояло кресло, старинное кожаное кресло с высокой спинкой.

Над спинкой поднималась струйка голубого дыма.

— Вам туда. — Мистер-Твистер подтолкнул Ленина, и тот пробежал по мягкому ковру к креслу.

Когда Андрей следом за Ильичом обогнул кресло, он увидел, что в нем, совсем утонув в мягкой коже, сидит маленькая сухая старушка с большой дымящейся сигарой в лапке.

Старушка была одета в платье начала века, и Андрей понял, что этого испытания Ильич может не выдержать.

Это была какая-то знакомая, приятельница Ильича. И она сейчас его не узнает.

— Нет! — закричала мадам Парвус, которая, видно, рассуждала так же, как и Андрей. — Мы не договаривались. Вам нужны отпечатки пальцев, так вы их получили.

Старушка заговорила по-немецки. Андрей плохо помнил немецкий язык. Он пытался перевести, но Мистер-Твистер остановил его.

— Не вмешивайтесь, — сказал он. — Пускай они сами решат.

— Это нечестно, — сказала мадам Парвус.

— Роза, — сказал Ильич. — Сколько лет мы не виделись!

— Роза? — повторила мадам.

— Разумеется, Роза Люксембург. — Ильич услышал голос мадам Парвус и был готов ей все объяснить. — К счастью, ее не убили, она осталась жива и скрылась в Швеции.

Старушка говорила и дальше, но Ильич не стал ее слушать.

— Я остаюсь на своих старых позициях! — громко заявил он и топнул ногой. — Мы никогда не поймем друг друга, и я уверен, что твоя смерть, хоть ее и считают героической, была заслуженной. Ты сама этого хотела, уклонистка!

Ильич резко повернулся и, обойдя кресло, пошел к выходу. Андрей направился за ним.

Мистер-Твистер догнал его.

— Что говорит ваш джентльмен? — спрашивал он. — Да переведите мне его слова! От этого многое зависит.

— У господина Ленина, — сказал Андрей, — сохраняются идейные разногласия с собеседницей.

— Не может быть! — сопротивлялся Мистер-Твистер. — У них не было идейных расхождений. Фру Цеткин всегда была его сторонницей.

Андрею стоило больших трудов не воскликнуть: «Какая еще Клара Цеткин! Это же Роза Люксембург!»

Он сдержался и спас Ильича. К счастью, Мистер-Твистер не расслышал первых слов Ильича — он совершенно не разбирался в русском языке и плохо в истории Октябрьской революции.

Он не понял, а Андрей не помог ему понять, что Ильич пошел ва-банк, ошибся в попытке угадать старушку, но случайно выиграл.

Андрей догнал Ильича и сказал:

— Шведский господин Юханссен уверен, что у вас никогда не было разногласий с Кларой Цеткин.

— Какая еще Цеткин! — ответил Ильич.

— Подумайте, Владимир Ильич, — настаивал Андрей, опасаясь, что в любой момент кому-то из присутствующих откроется истина, — вы же видели Клару Цеткин, но забыли, что она — ваша союзница по Третьему Интернационалу.

Ильич кинул пробуждающийся взгляд на Андрея и громко произнес:

— Нет, батенька, нет, нет и еще раз нет! Были у нас разногласия с товарищем Цеткин. Я готов вернуться и доказать ей это на простых примерах. Спросите у нашего сопровождающего лица, могу ли я открыто и нелицеприятно объяснить этой Цеткин суть наших разногласий?