Дядя Миша погрозил мне тонким пальцем:

— А вот насколько ты, Гагарин, пришелец, еще предстоит разобраться компетентным органам.

— Он молодой?

— Один из самых молодых полковников в органах, — сказал дядя Миша. — Отличник, умница в допустимых пределах. Его отец недавно вышел в отставку в чине генерал-лейтенанта той же службы, только в республиканском масштабе.

— Какая республика? — спросила Калерия.

— Не важно.

— И правда не важно. А ты ему сдавал дела?

— Настолько, насколько это бывает между соперничающими организациями.

— Он много знает?

— Ему известны все основные факты. Только он полагает, что не все факты являются таковыми.

— У него есть план действий?

— Не все решает именно он.

— Ну ладно, не придирайся к словам. У них есть план действий?

— Боюсь, что с каждым днем они все более к нему приближаются.

Мы молчали. И Калерия, и я могли представить себе, какие светлые идеи возникнут в головах двоюродных коллег дяди Миши.

Дядя Миша поглядел на нас, подумал, потом разъяснил:

— Земля круглая. Существуют светлые идеи использовать Нижний мир в геополитических интересах.

— Ясно, — не выдержал я. — Значит, мы копаем под Америку снизу.

— Казалось бы, чепуха, но эта мысль укоренилась в моих коллегах.

— Тогда можно развивать эту игру дальше, — сказала Калерия. — Как замечательно расположить там, внизу, секретные заводы.

— Но учти, — сказал дядя Миша, — кому-то надо на этих заводах работать и ими руководить при условии полной несовместимости тамошних жильцов и нас с вами.

— Значит, надо кинуть все силы биологической науки на ликвидацию разночтений между полями.

— А для этого нужны постоянные базы и постоянная связь. Ни того, ни другого пока нет.

И тут мы все снова замолчали.

Если вы не поняли почему, то я объясню.

Мы получили телеграмму от Егора. Егор здесь. Это может значить, что он решил пожертвовать собой и сгореть за сутки, если не меньше, причем зная заранее, что сгорит, хотя я бы не отнес его к самоубийцам. Мы даже не знаем, один ли Егор или кто-то пришел с ним вместе. Враг это или друг?

Если сейчас мы как настоящие патриоты бросимся сообщать на Лубянку о контакте с неким молодым человеком, мы можем спустить на него целую… как мягче сказать… группу товарищей, которым надо узнать, где находится переходник в Чистилище, как им воспользоваться и как в перспективе устроить там несколько военных баз.

В ходе этой операции, проведенной людьми некомпетентными, но глубоко уверенными в том, что Небо подарило им право и умение решать все проблемы внутри своего коллектива, возможно, погибнет и Егор, и еще черт знает сколько народа.

Дяде Мише хуже всех — он официально причастен к государственной машине, которая столь велика, что с небес не сможет рассмотреть муравьишку-человека. У нее свои интересы.

Я вдруг вспомнил, как по телевизору выступал какой-то главный оружейный начальник и журналист спросил его: «Вот раньше были атомные бомбоубежища, в которых руководство страны и генералитет могли чувствовать себя в безопасности во время войны. Как обстоят дела с этими бомбоубежищами сейчас?» И начальник серьезно, без стыда или юмора, ответил: «Не беспокойтесь. Все эти бомбоубежища существуют. Руководство страны и командование армии будут во время войны в полной безопасности».

Именно такие люди, радетели за безопасность государства в пределах его руководства, и будут решать судьбу Чистилища и бессмертных уродов, которые его населяют.

— Считай, что тебя здесь не было, — сказала Мише Калерия. — Мы сами попытаемся что-нибудь придумать.

— Лера, — возразил дядя Миша, — ну что вы можете придумать? У вас нет ни сил, ни возможностей. Вы даже не сможете перехватить в Бологом Егора.

— А ты можешь?

— Я постараюсь еще одному человеку позвонить, — сказал дядя Миша. — Мы с ним рыбу ловили.

— Это достижение, — сказала Калерия, пока дядя Миша набирал еще один номер и снова ждал, заранее зная, что никто не возьмет трубку.

— Тогда, — сказала Лера после того, как дядя Миша прекратил свои бесплодные попытки, — подскажи нам, что делать. Есть задача: козел, капуста и волк…

— Есть задача, — повторил дядя Миша. — Известный нам человек, вернее всего, прибудет поездом на станцию Бологое в пять сорок. У нас нет вертолета, чтобы перекинуть туда Гарика и меня.

— И тебя?

— Не женщину же посылать, — невесело улыбнулся дядя Миша. — К тому же я пользуюсь правом ношения личного оружия. Так что в качестве ассистента я могу пригодиться Гарику. Кстати, у нас с ним уже есть некоторый опыт совместных действий.

— Спасибо, — сказала Калерия.

Мне тоже было приятно, что он будет со мной. Проверенный спутник.

— Давайте действовать, — сказал дядя Миша. — У меня есть еще одна резервная идея. Может быть, сработает.

— Поделишься?

— Тут нет никаких тайн, — сказал дядя Миша. — На Ленинградском вокзале у меня все знакомые. Сейчас тоже. Если повезет и кто-нибудь из них сейчас на дежурстве, я постараюсь по линии железнодорожной милиции связаться с Бологим.

— И что?

— Ничего особенного. Они будут знать, что в Бологом должен выйти наш сотрудник, Чехонин Георгий Артурович. Ему передадут послание — что товарищ Гагарин и сопровождающий его сотрудник прибудут в Бологое позже утром. И в случае, если лейтенант Чехонин знает, куда проследует дальше, он в записке или в устной форме доложит начальнику тамошнего отделения милиции, куда направляется, где встретит наших товарищей, а также всю дополнительную информацию. Если нуждается в средствах, пускай милиция выдаст ему на текущие расходы — я гарантирую компенсацию. Нормально?

— Тогда с богом, — сказала Калерия. — Не теряйте времени.

— А ты? — спросил Миша.

— Разумеется, я останусь в институте.

— Сейчас ночь! Твои домашние с ума сойдут.

— Не сойдут, — сказала Калерия. — Они у меня закаленные.

— Но зачем тебе оставаться здесь? — спросил дядя Миша.

— По простой причине. Может случиться так, что Егор позвонит сюда. Других телефонов он не знает. А потом, и вам может понадобиться связь… конфиденциальная связь.

— Я совершаю должностное преступление, — вдруг сказал дядя Миша.

— Но в то же время совершаешь благородный поступок во имя гуманизма.

— Красиво, — согласился дядя Миша.

Мы оставили Калерию в лаборатории.

В лаборатории есть кожаный диван небольшого размера, на нем можно в случае надобности прикорнуть.

Вагон был неполон.

Егор прошел следом за агентами, но не близко к ним. Они устроились в пустом купе. А Егор — через тонкую стенку от них.

Полка была свободна. Он уселся поближе к проходу. Пока поезд стоял, ему было слышно, как разговаривают агенты.

Но они ничего особенного не сказали.

Лядов сказал, что отлично — можно растянуться на полке и поспать.

— Вам хочется спать? — удивился Майоранский.

— Свежий воздух, — сказал Лядов.

— А я, должен вам сказать, всегда ездил в мягком вагоне. Это удобнее, и чай разносят.

— Каждому свое, как говорили римляне, — сказал Лядов. — Мне и полки достаточно.

«Интересно, — подумал Егор, — как в шпионском фильме. Я — бравый лейтенант, преследую немецких шпионов, которые хотят раздобыть советского завода план».

Сознанию так хочется все разложить по привычным полочкам. А в этой системе ценностей шпион более обычное явление, чем какой-то иной мир без времени.

Пришла женщина неопределенного возраста с двумя мрачными молчаливыми детьми, которые тут же уткнулись в окно и стали смотреть на темный перрон.

— Интересно, где мои сейчас? — сказал Лядов.

— Кого вы имеете в виду? — спросил Майоранский.

— У меня жена была, дочка. Только жена дочку увезла. Не хотела жить в номерном поселке. Прошло четыре года и три месяца.

— Откуда такая точность?