— Ай-ай-ай! — завопил несчастный Погосян. — А как же презентации? А как же общественная деятельность?

Третье из неудачных изобретений Минца было связано со стариком Ложкиным, человеком вздорным и пожилым.

Хоть и не хотелось Ложкину идти к Минцу на поклон, ввиду того, что Минц был лицом еврейской национальности, почти чеченом, но склероз замучил. Старуха смеялась и издевалась, пенсионеры не брали в лото играть, да и сам чувствовал, что теряет хватку. А Ложкин занимался общественной и непримиримой политической деятельностью. Ему была нужна память.

Так он и заявил Минцу. Со всей прямотой.

Минц сказал:

— Любопытно. А вы не пробовали записную книжку завести?

— Пробовал, три раза в автобусе забывал, остальные разы дома или на скамейке.

— Значит, вам нужно такое напоминание, которое нельзя забыть?

— Ну хоть разовое! — взмолился Ложкин. — Чтобы я из дома когда ухожу, вспомнил, куда ухожу.

— Это можно сделать, — ответил Минц. — Я завтра к вам зайду.

Когда Минц назавтра зашел, Ложкин не сразу вспомнил, зачем это лицо к нему явилось, и сначала решил, что Минц пришел сдаваться. Минц напомнил, Ложкин смутился.

— Покажите, — попросил Лев Христофорович, — как вы покидаете квартиру.

— А просто, — ответил Ложкин. — Галоши надеваю, причесываюсь перед зеркалом…

— Всегда?

— А как же непричесанным на улицу выйдешь?

— Замечательно. На это я и рассчитывал. — Минц достал из кармана тюбик и тряпицу. Выжал из тюбика немного мази.

На голоса вышла Матрена Ложкина. Спросила, чего мужики расшумелись.

— Сейчас я сделаю для вашего супруга антисклерозник, — сказал Минц. — Но нам нужна ваша помощь. Это зеркало будет теперь работать по принципу записной книжки. Вечером или с утра, неважно когда, вы этому зеркалу будете сообщать, куда вашему супругу надо идти, с кем встречаться. А когда он будет перед зеркалом причесываться на предмет ухода из дома, лицо, к которому он идет, будет появляться в зеркале и сообщать… Впрочем, к чему лишние слова! Смотрите.

Минц смазал из тюбика большое зеркало и сказал:

— Сегодня Ложкин должен пойти в универмаг и купить пасту.

— Зачем мне паста? — рассердился Ложкин.

— Это условность, — сообразила его жена. — Ты иди, иди к зеркалу, проверять будем.

Ложкин подошел к зеркалу, автоматически вынул расческу и стал приводить в порядок редкую седую поросль. И тут же в зеркале возникло, как живое, изображение Ванды Казимировны из универмага, которая сказала: «Ждем, ждем, паста «Сигнал» уже приготовлена».

— Ясно? — спросил Минц. Он спрятал тюбик и ушел.

Два дня жизнь Ложкиных протекала спокойно. По сведениям, сообщенным Матреной, Ложкин стал другим человеком. Никуда без совета с зеркалом не выходил. Матрена лишь боялась, что мазь кончится, но Минц обещал, что мазь стойкая.

На третий день случилась беда.

Минц возвращался домой и увидел у подъезда «Скорую помощь». Оказалось, она приехала к Ложкину. Ложкина вынесли из дома на носилках, при виде Минца он принялся ругаться, отчего Минц понял, что жизнь Ложкина вне опасности.

Профессор поднялся к Матрене Ложкиной. И первое, что он увидел — из зеркала на него таращилось страшненькое изображение смерти с косой в руке.

— Что? Почему? Откуда? — накинулся перепуганный Минц на Матрену.

— Сам ее и спрашивай! — гневно ответила Матрена.

Смерть в зеркале повторяла, словно испорченная пластинка:

— Жду тебя в три, Николай Ложкин. Не забудь, Николай Ложкин!

Минц присмотрелся к смерти и крикнул:

— Сними маску, глупец!

Смерть послушно сняла маску. Под маской было молодое, прыщавое, розовое лицо Раечки, воспитательницы детского садика.

— Куда вы его ждете? — грозно спросил Минц.

— На репетицию детского утренника, — ответила Раечка. — По мотивам сказок. Он у нас обещал консультантом быть.

— На репетицию его не ждите, — сказал Минц. — Если Ложкин пробился в больницу, его оттуда не выжить, пока он все лекарства не попробует.

— Так это Раиса! — спохватилась Матрена. — А он-то решил, что его туда, наверх, к трем часам вызывают! Побегу в больницу, разъясню дураку.

Ничего нельзя предсказать.

Поэтому самые лживые люди — футурологи. Они надувают свои умные щеки, морщат свои крутые лбы и сообщают нам, что человечеству грозит гибель от перенаселения. К двухтысячному году на Земле останется мало свободных для жилья мест, люди примутся толкаться локтями, возникнут кровопролитные войны за место в очереди за водкой, и земные ресурсы будут вычерпаны до дна.

Есть и другие прогнозы. Экологические и индустриальные об увеличении озоновой дыры или о наступлении зимы из-за замутнения атмосферы.

Вы об этом читали? Вы об этом слышали?

Не верьте!

Разумеется, Земля погибнет. И в ближайшем будущем. Но ни один футуролог не догадывается, отчего. Потому что действительная угроза Земле сегодня не очевидна. Она, можно сказать, путается под ногами, отчего и разглядеть такую мелочь трудно.

Укус каракурта опаснее, чем укус слона!

Ввиду трудностей, переживаемых городом Великий Гусляр вследствие неразумно проведенной ваучеризации, либерализации и приватизации, властям приходилось искать способы раздобыть денег. Тем более что оставшиеся без зарплаты работники секретного предприятия № 12, о существовании которого в городе стало известно лишь в последние годы, особенно после первой демонстрации его сотрудников, постоянно стоят с красными флагами у Гордома, требуя возвращения старого гимна Советского Союза под названием «Интернационал». Демонстранты даже поют порой первые строки гимна:

Вы жертвою пали в бою роковом

Отмстить неразумным хазарам…

А у окна своего кабинета стоит демократично выбранный новый главгор Леонид Борисович Мощин, патриот, русофил, радикал, глава движения за возвращение Шпицбергена в Великогуслярский район, известный не только в Вологде, но и в Москве.

Денег в городе нет, идеи иссякли, рейтинг падает…

В кабинет вошел пенсионер Ложкин, сохранивший острый критический ум.

— Пора отмечать юбилей, — сказал пенсионер. — Пополним казну, прославимся.

— Ты о чем, хороший мой человечище? — спросил Леонид Борисович.

— Надвигается дата.

— Подскажи какая, старик, — попросил Мощин, указательным пальцем поправляя очки, съехавшие на кончик острого носа.

— Судя по Андриановской летописи, — продолжал Ложкин, отбивая такт своим словам ортопедической тростью, — в 1222 году от Рождества Христова потемкинский князь Гаврила Незлобивый «пришех и истребих» непокорных обитателей города Гусляр.

— Так давно? — удивился Мощин.

Он подвинул к себе органайзер и записал в него дату. Потом поинтересовался:

— А он почему потемкинский? Фаворит?

— Это от села Потьма, соседнего района, — ответил Ложкин. — В те времена Потьма была центром небольшого княжества.

— Любопытно, очень любопытно, — сказал Мощин и занес сведения в органайзер. — Продолжайте.

— Сейчас в разгаре какой год?

— Девяносто седьмой.

— Теперь вычитаем!

Мощин долго шевелил губами, нажимал кнопочки в своем органайзере, и родил интересную идею:

— Нашему городу исполняется 775 лет!

— Это юбилей, — сказал старик Ложкин.

— Какой такой юбилей? Разве это тысяча лет? Разве это сто лет?

— Москве 850 как отпраздновали! Весь Кремль зайками и мишками обставили, — возразил Ложкин. — Нам тоже допустимо. Бейте в набат! Вызывайте главного редактора городской газеты, давайте интервью кому ни попадя. Ищите спонсоров.

Мощин ходил по кабинету, заложив руки за спину и горбясь от мыслей.

— А в какое время года? — спросил Мощин.

— Князь Гаврила Незлобивый в декабре нас штурмом брал, — ответил Ложкин. — Тогда зимой легче было технику подвозить, летом грязь непролазная.