— Я боюсь за папу, — сказал он. — Папу могут убить или посадить в тюрьму.

Игорь ничего не ответил. Ему совсем не было жалко мистера Роджерса с его улыбочками и разными голосами.

— Он очень несчастный, — сказал Джонни, — и я плохо поступил, оставив его.

— Вы это про кого? — спросил вернувшийся отец Франциск. — Неужели вы пожалели своего отца? Зряшное занятие. Ваш отец недостоин жалости. Он слишком любит деньги, но совсем не приспособлен к тому, чтобы иметь их много. Он жадный и неумный человек.

Говоря так, отец Франциск перенес ребят в развалины и опустил их на плиты пола. Пол был грязный, заваленный листьями, трухой и свежей землей, выброшенной из провала в середине комнаты. В развалинах было полутемно, потому что дыру в крыше давным-давно затянули лианы и в трещинах стен выросли кусты, корни которых свисали сверху, как сталагмиты в пещере. Здесь было куда прохладнее, чем снаружи.

Отец Франциск свалил ребят на пол, будто это были не люди, а мешки с картошкой. Потом осмотрелся, привыкая к полутьме, и спросил Джонни:

— Где лопата?

— Не знаю, — ответил тот.

— Нет, ты знаешь, выродок! Или помочь тебе вспомнить?

— Она в углу.

— Правильно. Вот видишь, как хорошо постараться и вспомнить. Твой папочка копал прямо посередине. Мы же потратим еще две минуты на то, чтобы посмотреть, не осталось ли здесь другого сундука. Ведь мы и так рискуем, так почему бы не рискнуть основательнее, коли уж мы ввязались, к сожалению, в эту авантюру. Вот сейчас мы копнем здесь… Да, пожалуй, здесь…

Игорь думал, вот трепач, все говорит и говорит, будто зубы заговаривает. Как бы он не убил Ко Ко.

— Ко Ко! — позвал он.

Тот не откликнулся.

— Без разговорчиков, дети! — сказал отец Франциск. — Вы еще успеете наговориться за вашу долгую и счастливую жизнь. Причем на всякий случай я прошу учесть, что это я собственноручно отнес вас в это тихое, безопасное местечко и сберег вашу жизнь, которая могла так прискорбно оборваться в руках моего неразумного друга по имени Роджерс. Он такой неуравновешенный человек! Вы просто не представляете, до чего он неуравновешенный человек.

В проеме двери показалась тонкая фигура Роджерса.

— А, вот и вы! Как только помянешь черта, он уже тут как тут, — весело сказал отец Франциск. — В углу, как я успел заметить, стоит вторая лопата, берите ее и помогите мне копать. А тем временем расскажите, чем окончилось ваше долгое путешествие.

— Все в порядке, — сказал Роджерс, тяжело дыша. — Я бы хотел отдохнуть немного, меня ноги не держат.

— У вас будет еще масса возможностей отдохнуть. И в бирманской тюрьме в Инсейне, и на том свете. А сейчас я бы настойчиво рекомендовал вам все-таки взять лопату и чуть-чуть потрудиться.

— По дороге ездят машины, — сказал Роджерс, беря лопату.

— Нашли чем меня удивить! Копайте. На то и дорога, чтобы по ней ездили машины.

Отец Франциск копал быстро, сильно ударяя лопатой по слежавшейся земле, перемешанной с обломками кирпичей, упавших сверху, с сучьями и гравием. Он отбрасывал землю в сторону, и иногда комья ее больно ударяли Игоря и Бригитту, которые лежали ближе к яме.

— Берите левее, — командовал миссионер. — Если он тут, то должен лежать недалеко. А он где-то здесь. Если бы кто-нибудь побывал в развалинах раньше, то взял бы оба сундука. Не ленитесь. Сундук потащу я сам.

С минуту ничего не было слышно, кроме тяжелого дыхания мистера Роджерса и ударов лопат о камни. Вдруг издалека донесся резкий гудок. Еще один.

— Машина, — сказал Роджерс тихим-тихим, тоненьким голосом.

— Здесь много машин, — ответил Франциск, но тоже выпрямился и опустил лопату.

Гудки раздавались снова и снова.

— Это Миша! — крикнул Игорь, позабыв обо всем. — Это его машина. Это Миша гудит. Он здесь. Ми-и-ша!

— Молчать! — крикнул страшным голосом отец Франциск. — Пристрелю.

Но Игорь уже не слышал его, он кричал: «Ми-и-и-ша!» И Бригитта закричала тоже. Она кричала: «Миша!» — тонким, высоким, пронзительным голосом. «Ми-и-и-ша!» — так громко, что, казалось, лопнут перепонки. И Джонни тоже закричал. Непонятно было, кричит ли он или плачет, но он тоже кричал: «Ми-и-и-ша!»

Первым не выдержал мистер Роджерс. Он пнул ногой Игоря, зажал руками уши, выскочил из развалин и исчез. Отец Франциск выругался и бросился к ребятам. Он бил их ногами, ругал, уговаривал, дергал за волосы, старался заткнуть рты, метался, будто сошел с ума, потом тоже бросился к двери, налетел с размаху на косяк, отшатнулся и забухал ботинками по оврагу.

А ребята все кричали и кричали. Они уже не могли остановиться, и, наверно, прошло несколько минут, прежде чем замолчала Бригитта, потом Джонни с Игорем. И тут они поняли, что остались одни.

— Папа! — всхлипнул Джонни. — Что будет? Что будет?

В овраге стояла тишина. Не доносились гудки, смолкли шаги, и только пчела, заблудившаяся в развалинах, мерно жужжала среди лиан.

— А вдруг это был не Миша, — спросил Игорь, — и они вернутся?

— Надо развязать руки, — сказала Бригитта.

— А как? Они крепко связаны.

— Найти бы какой-нибудь острый камень.

Игорь с трудом перевернулся на живот — никогда он не думал раньше, что так трудно перевернуться со связанными руками, — и постарался подползти к выходу. Он извивался, как змея, но дверь не приближалась. Только камни царапали живот…

— Ко Ко, — позвала Бригитта. — Ко Ко, ты жив?

Игорь замер. Как он мог забыть о товарище?

— Ко Ко, отзовись! — сказал он. И тут ему в самом деле стало страшно, страшнее, чем в лесу, страшнее, чем когда мистер Роджерс направил на него свой пистолет.

Но тут же Ко Ко, будто услышав их, тихо застонал и пробормотал что-то по-бирмански.

— Что он сказал? — спросил Игорь.

— Не знаю, — сказала Бригитта, — я не поняла.

— Он хочет пить, — сказал Джонни.

— Потерпи, сейчас наши придут, — сказал Игорь.

Но наши все не шли и не шли.

Трах! — послышалось от дороги. Трах!

— Стреляют, — сказал Джонни. — Стреляют!

Игорь еще отчаяннее пополз к дверям. Он отталкивался ногами от ускользающего пола, но им не за что было зацепиться. И рукам было очень больно.

— Слушайте! — прошептала Бригитта. — Шаги.

По оврагу кто-то бежал. И не один.

— Если это Роджерс с Франциском, притворимся мертвыми, — сказала Бригитта.

— Они догадаются.

— Игорь! — послышалось снаружи. — Игорь! Бригитта! Где вы?

— Евгений! — закричал Игорь. — Мы здесь! Мы не можем выйти!

— Бегу! — раздалось в ответ, и в тот же момент темная фигура заслонила белый четырехугольник входа.

Евгений остановился на секунду, приглядываясь к полутьме. Но тут же его оттеснили другие люди. Тут были и отец, и товарищ Данчев, и бирманские военные — в развалины набилось сразу человек десять.

— Гады! — сказал по-русски Глущенко, распутывая веревки на руках Игоря.

— Осторожнее с Ко Ко, — сказал Игорь, — он ранен. Его отец Франциск по голове пистолетом стукнул.

— Поднимайте его, — сказал знакомый голос. Ну конечно же, это майор Львин. — Где врач?

— Я здесь, — сказал другой военный. — Лучше я посмотрю его на свету.

— Ты можешь идти? — спросил отец, положив голову Игоря себе на колени, пока Евгений возился с веревкой.

— Конечно, — сказал Игорь. — Они ничего со мной не сделали. Это Миша гудел?

— Он самый.

— Я узнал его гудок. И мы закричали, а они испугались и убежали.

— Ну вот, а ему влетело от майора Львина. Он боялся, что мы их спугнем или они что-нибудь с вами натворят. Мы не знали, где поворот. Потом один старик подсказал. И он же сказал, что сюда уже три машины проехали.

— А мы ждем, ждем, а вас нет. Мы думали, что это они возвращаются.

Отец крепко прижал Игоря к себе, и они, обнявшись, вышли на свет. Это хорошо, что отец его обнял. Оказалось, что ноги совсем не держат Игоря.