— Мальчик, говори культурно, — попросил его местный врач.

— А я культурно, — ответил мальчик без уважения к старшему. — У меня своя культура… Значит, профессор с катушек долой, а тетя Кура, простите, его жена, как упадет на его тело и как завопит: «Прости меня! Зачем я это сделала!» А тут бежит вот этот, — мальчик показал на Орсекки. — Бежит и кудахчет: «Что такое, что такое?»

— Вы ужасно выражаетесь, — сказал Орсекки.

— Ладно уж, — мальчишка чувствовал, что находится в центре внимания. Потому он был неуправляем. — Как умею, так и рассказываю. Значит, добежал этот самый до убитого куры и начал свою бабу успокаивать. «Не тужи, — говорит, — никто не узнает…» Ну и так далее. Как в детективном романе.

— Она так казнила себя! — сказал Орсекки. — Я не мог ее успокоить. Я ее уговаривал, чтобы она берегла себя хотя бы ради наших детей. Но она боялась, что, когда дети родятся, они все равно меня выдадут своей окраской. Нет, она готова была на все ради меня…

— Тогда и последний акт драмы мне становится понятен, — сказала Кора. — Гальени-папа узнала, что приезжает инспектор, и поняла, что я могу распутать это дело и погубить… нет, не ее, а Орсекки.

— Да, — согласился археолог, — она мне об этом говорила в последний день жизни. Но я опять не уследил за ней.

— Она отправилась на космодром, — продолжала Кора. — Она подложила бомбу в кадку с пальмой. Она нажала на кнопку, когда я поравнялась с пальмой. Все получилось, как она и рассчитывала… Но нервное напряжение последних дней было таково, что у нее разорвались сосуды в мозгу — она не могла более жить.

— Она не хотела жить, — поправил Орсекки.

— А так как никто не подозревал в покушении несчастную вдову, то не догадались обыскать ее сумку, где был спрятан миниатюрный передатчик. И если мы осмотрим сумку сейчас, то найдем это взрывное устройство.

— Нет, не найдете, — сказал Орсекки. — Я его выкинул.

И все замолчали.

Ибо ужасно было преступление, но и ужасна судьба той, что его совершила.

— Она так и не увидела своих детей, — произнесла наконец медсестра.

— Мы с папашей возьмем их к себе в магазин — вот реклама будет! — сказал Хосе.

— Ни в коем случае! — ответила Кора. — Вы же их поджарите!

Может, это была и шутка, а может быть, нет. Но все обиделись на Кору. Нельзя быть такой неделикатной в такой деликатный момент.

— Я им дам лучшее образование, — сказал тогда Орсекки. — Я посвящу остаток своих дней заботе о детях…

— Но вам будет нелегко на вашей планете, — сказал местный доктор.

— Я не буду на нее возвращаться, — ответил Орсекки. — Мы будем жить в Галактическом центре. Там можно затеряться…

— Я помогу вам устроиться на первое время, — сказала Кора.

— Не надо, — возразил Орсекки. — Вы слишком напоминаете мне мою несчастную любовь.

— Не думайте, что я останусь в этой шкуре надолго, — ответила Кора. — В следующий раз вы увидите меня… более адекватной.

— А может быть, останетесь в этом теле? — робко попросил Орсекки. — Мы с детьми вас будем любить…

— И не надейся, — сказал циничный мальчик Хосе-джуниор. — Она себе такое тело подберет, что ни одной курице не снилось.

— Постараюсь, — коротко ответила Кора и погладила Чука по затылку.

«Я — убийца», — мысленно повторяла она и обернулась к зеркалу. В зеркале отразилась добрая куриная физиономия.

Июль 2094 года на Вологодчине выдался неровным, скорее прохладным и дождливым, нежели жарким и сухим. Но немало случалось и теплых, солнечных дней.

В один из таких дней Кора Орват, впервые за два года вырвавшаяся на родину в отпуск, лежала на траве на берегу лесной речки Гусь, подставив северному солнышку красивое обнаженное тело. Будучи человеком принципиальным, Кора считала, что загорать в купальнике нецелесообразно, так как загар ложится неравномерно.

Деревня Пьяный Бор широко и вольно раскинулась по высокому берегу, дома в ней все как на подбор рублены из вековых сосен.

Вдоль берега медленно брело деревенское стадо.

Пастушок Вася, присланный родителями в деревню, чтобы побаловаться парным молочком, увидел лежащую в траве Кору и, подойдя к ней, спросил:

— Не холодно, Кора Игнатьевна?

— Мне приходилось лежать и на льду, — отрезала Кора, которая не терпела назойливости. Она перевернулась на живот и стала рассматривать божью коровку, ползущую вверх по травинке, а травинка все гнулась да гнулась, пока божья коровка не упала на землю. Ей бы отыскать для восхождения травинку покрепче, а то и куст, но божья коровка, подобно человеку, снова полезла по той же самой травинке.

— Кора Игнатьевна, — спросил пастушок Витя, — а вы на Луне были?

— Была.

— А на Марсе были?

— И на Марсе была.

— А в Галактический центр летали?

— Летала.

Божья коровка уже добралась до середины травинки. Кора стала придерживать кончик травинки, чтобы она не согнулась. Ей было интересно узнать, какова конечная цель божьей коровки.

— А я в Галактический центр не летал, — сообщил Витя. — У вас на попке комар сидит.

Кора отпустила травинку, хлопнула себя, комар улетел, а божья коровка упала на землю. Кора поняла, что ненавидит пастушка.

— Кора Игнатьевна, а правда, что вы сыщик? — спросил мальчик.

Кора не ответила. Она снова придерживала конец травинки.

— Я думаю, что это правда, — сказал Витя. — Можно я вас шлепну, чтобы комара убить?

Кора поняла, что готова сдаться.

— Бей! — разрешила она.

Важнее было узнать, чего же хочет божья коровка.

Витя размахнулся и с удовольствием шлепнул молодую женщину.

— Убил? — спросила Кора.

— Пятно осталось, — сказал Витя.

Божья коровка доползла до конца травинки, подумала немного — то ли продолжить путешествие по пальцу Коры, то ли вернуться обратно. Потом, видно, вспомнила и, оттолкнувшись от травинки, упала на землю. Перехитрила Кору.

— А правда, что вы агент номер три ИнтерГалактической полиции?

Божья коровка подошла к травинке и возобновила восхождение.

— И у вас наградной бластер с автографом президента Федерации?

— Иди, мальчик, иди, — сказала Кора. — Слишком любопытные пастухи долго не живут.

— А сколько они живут? — спросил Витя, но пошел прочь за коровами.

Ему было шесть лет, и жизнь только начиналась.

Кора Орват уже потеряла четыре тела, и пятое, выращенное из ее собственных, хранившихся в Первом отделе клеток, было совсем новым, а так как было материализовано лишь неделю назад, то еще совсем не загорело.

— Кора! — послышался от крайней избы голос бабушки Насти. — Куда ты запропастилась, противная девчонка? Немедленно обедать! Суп стынет.

Кора улыбнулась. Она так стосковалась по родному бабушкиному голосу! Жизнь пролетает в трудах и опасных приключениях.

Кора поднялась, накинула легкий плащ и побежала вверх по склону.

Баба Настя, отлично сохранившаяся стройная женщина семидесяти трех лет, без единого седого волоса, все зубы на месте, морщины — только в уголках глаз, уже накрыла на стол. Теперь она хлопотала у печки, доставая оттуда горшочек с борщом.

По комнате расходился сказочный аромат.

Кора забежала на минутку в туалетный блок, привела себя в порядок, затем зашла в свою спальню и мгновенно переоделась к обеду. Деревенская жизнь деревенской жизнью, но опускаться нельзя! Тем более если вспомнить, что фамилия Орват относится к старой шляхте из великопольского селения Кживда, а старая польская шляхта всегда переодевается к обеду.

Переодеваясь, Кора с любовью поглядела на портрет своего прапрадедушки Бронислава, активного участника польского восстания 1863 года, сосланного за это в российскую глухомань — деревню Пьяный Бор Великогуслярского уезда Вологодской губернии. Здесь пан Бронислав женился на русской девушке Параше, народил детей и прожил сто три года. На портрете кисти великого Выспянского бригадный генерал Орват был изображен в пике карьеры — на голове уланская рогатувка, усы достают до ушей, взгляд орлиный, ладонь на гарде сабли.