Грузчики восточного типа, которые трудились на заводике, весьма удивились, увидев, как по проходу между ящиками шагают неизвестные люди, включая армянского полковника. Но работать не прекратили.

— Дурак Хромой застрелился, — сказал дядя Миша. — Это им и спутало все планы.

— Это ужасно, просто ужасно, — сказал Овсепян.

Он первым подошел к солдату, который стерег вход к Али-Бабе, и сказал:

— Выпусти-ка нас.

— Слушаюсь! — Солдат вскочил и нажал на что надо — ворота раскрылись.

Он смотрел нам вслед. Грузчики тоже смотрели нам вслед.

Мы вышли на высокий берег реки.

Я вынул из сумки аппарат и сделал два удачных кадра.

— Мы пойдем прямо на аэродром, — сказал дядя Миша. Потом обернулся к Овсепяну и предложил: — Если вам нужно, то оставайтесь.

— Нет, это не по моему ведомству, — вежливо ответил Овсепян вовсе без акцента. — Пускай военная прокуратура занимается.

До аэродрома пришлось пройти километра три, но нас никто не обогнал и не увидел.

В самолете дядя Миша сказал:

— Может, и лучше, что мы ничего не нашли.

В мире без времени нет автомобилей, и огонь зажигается нехотя, горит так, словно ему не хватает кислорода. А может, и в самом деле не хватает.

Если ты простой человек, то ходи пешком, благо что никто здесь не устает, никто не может проголодаться, испытать жажду или желание заснуть. Можно обойти за два-три года весь материк, такие попытки бывали, но никто из путешественников не возвратился назад.

Чумазилла говорила, что есть мнение: Земля уже не круглая, а так, дощечка в океане.

Особы высокопоставленные — даже в Чистилище такие водятся — ногами ходить не любят. Для них есть два вида транспорта: телеги или кареты, запряженные велосипедистами, и портшезы — крытые носилки.

У Лаврентия Павловича был автомобиль «Паккард» 50-х годов. Спереди сидел водитель, он командовал четырьмя велосипедистами, а на заднем сиденье располагался сам консул, порой он сажал к себе кого-то из нужных людей, чтобы поговорить. Иногда с ним рядом ездил охранник. Велосипедисты набирались из бывших сотрудников органов и были вооружены хорошими боевыми арбалетами. Лаврентий Павлович брал охранника лишь в крайне опасном случае.

В тот день велосипедисты устали: четыре ездки из города на Взморье — любой завоет.

Они вяло нажимали на педали, и Берия, хоть и очень спешил, потому что им владело чувство мести и оскорбленного достоинства, свойственное проигравшему игроку, понимал, что ему ничего большего из «коней» не выжать. Хоть и сотрудники.

В мире без времени трудно заставить человека делать то, что тебе хочется, а ему вовсе не нужно.

Но методы есть.

У всех сохранился страх перед болью.

Память о боли.

И ее можно возвратить. Об этом лучше всех знали бывшие сотрудники Лаврентия Павловича, попавшие сюда в страхе перед своими бывшими коллегами и жертвами. Неизвестно, кто страшнее. Пожалуй, свои.

Наверное, для нормальной жизни четвертое путешествие Лаврентия Павловича за один день — немыслимое предприятие.

Но кто мерил день в мире без времени? Там никогда не наступает ночь и никогда не встает солнце. Раз нет времени, то нет температуры, нет дождя и снега, нет ветра и облаков. Если бы Лаврентий Павлович возил с собой песочные часы, они могли бы рассказать объективно, сколько миновало отрезков времени. Они умеют мерить уровень воды в пересохшей речке.

Лаврентий Павлович чувствовал, что устал. Устал от того, что не имел возможности прервать череду дел, интриг, споров и передвижений.

Но отдыхать нельзя.

Потому что каждое поражение рождало в этой удивительной натуре не смятение и не упадок сил, а немедленное желание вновь ринуться в бой.

Кто бы ни был врагом Берии, тот всегда проигрывал ему в беспощадности.

Сейчас Берия был разгромлен собственными союзниками, которые воспользовались его кратким отсутствием, чтобы не дать ему взойти на трон. Но они не были беспощадны. Они полагали, что он смирится и будет работать вместе с ними, ибо это разумно. Правда, не первым, но оставим ему силу и права второго.

Глупцы, решившие, что одолели невысокого плотного плешивого вождя, который — ну что поделать — раздобыл в этом мире старую шляпу и носил ее, как носил на парадах, стоя рядом с Хозяином.

Дважды велосипедисты останавливались и переводили дух.

Берия не торопил их. Понимал, что они уже износились и следует поискать им смену. К примеру, говорят, что где-то на берегу Рижского залива есть общество «Здоровое тело». Надо проверить.

Затем мысли Берии перетекли в иное русло — к делам более важным. Во-первых, следовало решить, как избавиться от консулов — если они сумели объединиться и единогласно отвергнуть его кандидатуру, значит, будущее ничего хорошего не сулит. Они его не только не выносят, они его заслуженно боятся. И при первой же возможности постараются убить. Нельзя поворачиваться к ним спиной. Ведь не будь они слюнтяями, способными лишь говорить и готовыми тут же переложить грязную работу на его плечи, то давно бы убили. Нашли бы легальное основание… А у них даже нет палача. Честное слово — на все государство нет палача! У Лаврентия Павловича даже среди велосипедистов по крайней мере три бывших исполнителя.

Не додумав важную мысль, Берия вдруг спохватился: кто и почему подслушивал в ресторане на Взморье? Это люди изнутри или снаружи? Разница могла оказаться жизненно важной.

Девицей он займется. Никуда она не денется.

Сначала надо запустить основную машину.

К счастью, жизнь подарила ему удивительных, исключительных агентов.

Пока они у него в руках, пока они в безопасности — черта с два консулы посмеют поднять на него хвосты! Чаянов знает об агентах, но кто они — лишь догадывается.

И такие козыри всегда радуют.

Не зря мы живем на свете, если еще можем вербовать и держать в норме таких людей!

Ни в коем случае нельзя оставлять экипаж возле Шахматного клуба.

Кто за ним следит, кто ему изменил, кому он случайно попался на глаза — все приходится учитывать.

Центральный шахматный клуб располагался в самой глубине Елагина острова — никогда не догадаешься снаружи.

У входа сохранилась вывеска «ЦПКиО им. С.М. Кирова».

Для ленинградцев эта надпись легко расшифровывалась, а для приезжих, наверное, казалась египетскими иероглифами.

Потому все, кто знал, называли парк Елагиным островом.

Берия сошел на землю и велел велосипедистам ехать дальше.

Они знали куда.

Мостик через протоку был ветхим и опасным. Кое-где доски пропали, в длинных дырах виднелась серая вода.

В одном месте Лаврентию Павловичу пришлось замереть и потом прыгнуть вперед. Прыжок вряд ли был красивым. Главное — не попасть в воду. Даже если и вылезешь, промокнешь до нитки, а здесь все так плохо сохнет!

Лаврентий Павлович пошел по дорожке в глубь острова. На дорожке валялись ветки, куски истлевшей бумаги, проржавевшие консервные банки, подметка, рваная зеленая фуражка. Кое-где на голых стволах были прибиты картонные стрелки с надписью «ШК», что означало — Шахматный клуб.

Сам клуб таился на поляне, между Елагиным дворцом и летним кафе.

Это была истоптанная поляна, с эстрадой, длинными скамейками и несколькими столами, видно, притащенными с разных концов парка или из других мест. Далеко не все столики были шахматными, но все раскрашены белыми и черными квадратиками.

Это и был Центральный шахматный клуб.

Людей там оказалось немного: был промежуток между большими турнирами, а Лаврентий Павлович об этом знал, потому что не раз сюда заходил. Он любил поглядеть, как играют другие, но сам не садился: не хотел, чтобы его обыгрывали.

Шахматисты в основном сидели за столиками.

Но не все.

Некоторые лежали или сидели на земле, другие разгуливали между столиками, наблюдая за игрой своих коллег либо просто беседуя.