— Сам знаешь чего! — Мой Шауро рассердился. — Я же не прошу тебя лишнего говорить! Я боюсь, что стенка тонкая!

— Да ты сдурел! Она в три кирпича.

— Пойдем проверим, не нравится мне это.

Он пошел к тупику, за которым находились замурованныe помещения. Я наклонился поднять сумку и потерял контроль над Хромым. И когда выпрямился, он уже прижался к стене спиной — он перепугался всерьез.

— Пошли, пошли. — Мне пришлось взять его локоть, физический контакт усиливал мой контроль.

Хромой покорно пошел к стене.

Он бормотал невнятно, но смысл был ясен.

— Ты, это… не понимаю, кто тут и как тут, что говорить, ты хотя бы объяснил…

— Вот тут? — спросил я, не отпуская его локтя.

— Ты же знаешь? — В голосе звучал вопрос.

— Что я знаю — тебя не касается. А с той стороны, там надежно?

Я предположил, что если часть этого подземелья ими замурована, то никакого входа отсюда нет. Замуровать нечто и скрывать его от Москвы означало достаточно серьезную тайну. Но к тайне надо иметь доступ. Иначе она уже не твоя тайна. А доступ мог быть с другой стороны.

В то же время я боялся задавать прямые вопросы, на которые Шауро наверняка знает ответ, — сознание Хромого не настолько мне подчинялось, чтобы не вырваться из-под моей власти, как только я ослаблю хватку, и толчком к этому может быть неосторожный вопрос.

— Ты лучше знаешь, — сказал Хромой. Он дернул руку, стараясь освободить локоть.

Я решил — бывает же вдохновение! — задать вопрос совсем уж дикий:

— А людей оттуда убрал?

— Каких людей?

Мы стояли у самой стены. Я чувствовал, что там, по ту сторону стены, кто-то есть. Как чудовище, замурованное в горе… я чуял живое присутствие.

Ну не мог я раздвоиться! Я переключил внимание на то, что происходит за стеной…

Хромой рванулся, отскочил от меня.

— Стой! — Я кинулся было за ним, но он, находясь в полном смятении, кинулся бежать по коридору, проскочил мимо лифта и побежал вверх по винтовой железной лестнице.

Я за ним.

Нельзя было его отпускать. Черт их знает, как тут все организовано…

Я поднялся на лифте, но не догнал его. Человек грузный, немолодой, нетренированный… и все же он бежал, как заяц.

Он выскочил из бункера и начал наваливаться на дверь, стараясь замуровать меня внутри.

Он был вне себя, иначе подумал бы о возможных последствиях для своей карьеры.

Я навалился на дверь изнутри, он кричал солдатам:

— Давай сюда, изолируй его! Враг, враг!

«Почему враг? — подумал я. — Неужели он ничего лучше не придумает?»

Вдруг я увидел, что в широкую и расширяющуюся щель — ему меня все же не одолеть — влезла рука с пистолетом.

Ну сумасшедший, прямо сумасшедший!

Я отпрянул к стене, и пистолет начал стремительно вспыхивать, стрелять. Я слышал странный звук, как пули ударялись о бетон. Я считал выстрелы.

Потом снаружи загремели, искаженные преградой, голоса, дверь в бункер, способная выдержать атомное попадание, замкнулась… я остался графом Монте-Кристо, узником подземелья, железной маской…

Тишина.

Я даже и не думал, что бывает такая тишина.

Вот дурак… эта мысль относилась и ко мне, и к майору. Два дурака — пара. Я дурак — попался. Он дурак — себя разоблачил.

Интересно, что за чудовище таится там?

Что ж, пойдем еще раз посмотрим на перегородку — зачем терять время попусту? Надеюсь, у него нет шлюза, чтобы меня затопить? Это было бы красиво, как в американском боевике.

А может, они сейчас устроят за мной охоту? Что у них есть? Один «калашников». Этого недостаточно, чтобы меня выловить. Три человека…

Но они не посмели сунуться за мной. Все-таки майор Хромой не был по-настоящему боевым фельдмаршалом. Трусил он. Сейчас помчится в Максимовку советоваться с полковником.

Они выбрали третий путь, который не исключал и бегства к полковнику.

Трень!

Свет погас.

Простите, я вам не крот, чтобы совершать подвиги в кромешной тьме. И я так надеялся, что наверху нет рубильника… есть, однако!

К счастью, у меня неплохая пространственная память.

Я зажмурился, чтобы не было так темно, и отправился в путешествие к той самой стене.

Добирался я до нее минут десять, включая винтовую лестницу на четыре этажа вниз, и наконец прижался к холодному бетону, за которым мои тонкие чувства улавливали биение биологической жизни. И если вы мне не верите, то вряд ли вам стоит встречаться с нами, братьями по разуму. Контакта не будет!

Я пошел вдоль стены, простукивая ее костяшками пальцев и стараясь уловить волны, исходящие из того пространства.

Майор фактически признал, что в бункере есть второй вход. Надо пробиться вовнутрь.

Эта процедура заняла еще минут пятнадцать.

Спасение все не шло, а ногти я сломал. Хоть я могу сосредоточиться и ударить в нужную точку в нужный момент, мне не мешает иметь инструмент или взрыв-пакет. Руки — хороший инструмент для игры на рояле, но не для проламывания бетонных стен.

На мое счастье, ставили эту стену в высшей степени халтурно, стройбатовцы делали — а вы же знаете, какие они мастера!

Я отыскал методом тыка самый слабый участок стены и смог протолкнуть внутрь висевшую глыбу на проржавевших палках арматуры рассыпчатого бетона.

Потом прополз на ту сторону Тайны.

Там тоже было темно.

Но не так безнадежно темно, как в основном бункере.

И когда я прошел ощупью метров пятьдесят, то увидел вдали свет голой лампочки.

Я утроил осторожность.

Там могла ждать опасность, засада, гибель…

Впереди слышались голоса, придавленные низким потолком. Раздался звон.

Я оказался в небольшом зале, заставленном ящиками.

Ящики давали достаточное прикрытие.

Наконец я смог выглянуть из-за последнего штабеля.

При неярком свете голых ламп несколько человек снимали одинаковые бутылки с не спеша плывущего транспортера и ставили в ящики.

Я сунул руку в ящик рядом.

Мне досталась бутылка водки «Максимовка». Наклейка изображала обнаженную женщину в бане, создание руки народного художника Пластова.

Конечно, можно было бы и посмеяться, но этот подпольный заводик был достаточно осязаемым источником колоссальных доходов, и ради него вполне можно разделаться и с неким Гариком, и с генералом в штатском, заплатив потом за их смерть по существующему курсу в соответствующей прокуратуре.

Наверное, та же мысль пришла в голову и моему отважному дяде Мише, который в этот момент догнал меня.

Его сопровождал полковник Овсепян, который почему-то повторял:

— Ума не приложу… ума не приложу, как я упустил… ума не приложу.

А я уже знал, что Овсепяна потому и послали сюда, что на него была надежда в управлении, без помощи и крыши которого полковнику никогда бы не купить «Мерседес» и не поддерживать деловые отношения в районе.

Дядя Миша был согласен с моим диагнозом:

— Им проще было бы с нами расправиться. Два лишних трупа в такой большой стране — разве это много?

— А я? — спросил Овсепян.

— С вами сложнее, — сердито ответил дядя Миша. — Вас пришлось бы тоже убрать. Вы слишком много знаете. Как в старом шпионском фильме.

— Я тоже так думаю, — печально согласился Овсепян. Он почему-то погладил дядю Мишу пальцами по рукаву.

— Но я вам крайне благодарен, — сказал дядя Миша, может быть, почти искренне. — Вы так испугались за моего юного друга, когда он ринулся за любимой сумкой, что я понял — вам известна тайна страшного подземелья.

— Я как раз намеревался вам сказать, — поспешил с ответом Овсепян. — И как только вы спросили… разве я чего-нибудь скрыл?

— Лучше поздно, чем никогда.

— И лучше войти в дверь, чем ломиться сквозь бетонную стенку, — добавил я.

— Без тебя мне было бы труднее отыскать этот заводик, — сказал дядя Миша, и я понял, что в этой успешной операции моя роль так незначительна, что ею можно было бы пренебречь. Но генерал настолько великодушен, что даже человеку-приманке говорит спасибо.