Когда я вышел из лагеря на поселение в 1948 г., я отыскал Фрея, который остался совсем один и бедствовал. С тех пор мы худо-бедно живем вместе. Мне кажется, что гений — это сочетание человека и обстоятельств. В первом рождении обстоятельства благоприятствовали Л. Во втором — они были неблагоприятны для Фрея. Новый, второй, возрожденный Ленин — это существо совершенно аморальное, бездушное, умелое в интригах, но в чем-то беспомощное и никчемное. Очевидно, сочетание личности и обстоятельств — явление редчайшее. Из Володи Ульянова, вернее всего, не должен был выйти правитель России, но ход ее истории сделал это возможным. На это совпадение был один шанс из миллиарда. Он выпал. Второй раз этого получиться не могло. Шанс стал микроскопически ничтожен.

Мне представилась уникальная для ученого возможность — много лет наблюдать феномен всемирного значения, все более убеждаясь, что наблюдаю банальность, воздушный шарик.

Ленин-2 стареет, хворает, трепещет, что его узнают, и ужасается тому, что его не узнают. Он прочел до последней строчки все, написанное им в предыдущей жизни, ему было самое место — служить старшим научным сотрудником в Институте марксизма-ленинизма, но он никогда на это не осмелится. В последние месяцы он нервничает все более, мне даже приходится тайком потчевать его успокоительными, чтобы он не погубил себя стрессами. Он осознал, что на четырнадцать лет уже пережил первого Ленина. Тот умер, то есть родил младенца, шестьдесят восемь лет назад, а было ему пятьдесят четыре года.

Чует мое сердце, что, стоит мне отпустить вожжи, он что-нибудь натворит. Боюсь заболеть. И именно на этот случай оставляю Вам письмо.

Хоть я изучаю этого человека несколько десятилетий, он остается для меня энигмой. Это несбывшийся гений узкого профиля — гений-заговорщик. Я убежден, что ему по силам развернуться даже здесь и вовлечь в заговор кота, девиц или младенцев… Простите, Лида, у меня сегодня тревожно ноет сердце. Лучше я завершу письмо как оно есть, а о младенцах, если еще когда увидимся, побеседуем в следующий раз… Сергей».

— Вот тут его и шлепнуло, — с каким-то торжеством сказал Фрей. — Он стал конверт надписывать, а мне хрипит: «Вызывай «Скорую»!» Смешно? Другой бы на моем месте труповозку вызвал!

Фрей захохотал высоким срывающимся голосом.

Лидочке было невозможно смириться с тем, что она разговаривает с состарившимся Лениным. Она мысленно продолжала называть его Фреем. И никогда Лениным не назовет, хотя каждая клеточка его тела — ленинская.

Фрей досмеялся и закашлялся. Он старчески вздрагивал и отмахивался, чтобы Лида на него не смотрела. «Интересно, — подумала она, — а хватит ли его гениальных сил, чтобы возродиться вновь, подобно большевистскому фениксу?»

— Чай на столе, — объявил Фрей.

И Лидочка удивилась, увидев, что на журнальном столике не без изящества приготовлен чай: печенье и конфеты в вазочках, синие с золотыми каемками чашки, варенье, которое еще тем летом варила Галина и которое Сергей берег.

— А вы Сергея видели? — спросила Лидочка. Надо же было о чем-то говорить.

— Ни слова об этом недостойном человеке! — Фрей уже одолел приступ злого веселья и снова заговорил «под Ленина», чему, видно, учился по фильмам и картинам. — Все, что вы прочли в письме, — ложь от первого до последнего слова. Он не имеет права вмешиваться в частную жизнь окружающих!

«Господи, — подумала Лида, — чудовище Франкенштейна критикует своих создателей! Хотя Франкенштейн здесь ни при чем. Ленин сам обрек себя на бессмысленное повторение жизни».

— Он не знал, — продолжал Фрей, потирая сухие ладошки, — он не знал, что я готов к великим действиям, — я умею ждать! И вы еще пожалеете о том, что держали меня взаперти.

— Что, броневик подали? — Лида не удержалась от сарказма.

Он сначала не понял, а потом принялся хохотать, закидывая голову. В горле булькало и тоненько клокотало.

— Это смешно! — заявил он, отхохотавшись. — А теперь за стол, моя дорогая, за стол! И вы узнаете немало нового, да-с! Нет-нет, сначала надо помыть руки! Вы помните, где туалет?

Это было необычное в устах Фрея предложение, но он весь был в тот день необычен — мальчик, обретший волю, когда родители отъехали на дачу.

Лидочка послушно пошла в ванную, отделенную от кухни кривой перегородкой, а Фрей, обогнав ее, поспешил к плите снять кипящий чайник, и в последний раз Лида увидела его у плиты; солнце светило в окно, ярко отражалось в желтоватой, как старый бильярдный шар, лысине и ореолом подсвечивало седой пух над ушами.

Лидочка закрыла за собой дверь в ванную и пустила воду. Видно, из-за того, что шумела вода, она не услышала, как он закрыл дверь снаружи на засов.

Лидочка мыла руки и ни о чем особенном не думала, у нее была пустая, легкая голова. Она лишь знала, что хочет поскорее уйти из этого дома.

Потом, уже вытираясь, она отметила, что дети перестали плакать. Наверное, заснули.

Она дернула дверь. Дверь не открылась.

Дверь была старая, плотная, дореволюционная.

Еще не сознавая, что случилось нечто неприятное, Лидочка подергала за ручку.

Никакого эффекта это не дало.

Лидочка потянула дверь сильнее.

— Эй, — сказала она негромко, — я захлопнулась.

Кроме себя, она в этот момент никого не винила.

— Эй! — крикнула она погромче. — Фрей!

И тут она поняла, что не знает, как зовут нынешнего Ленина. Но, вернее всего, ему привычно откликаться на традиционное обращение.

— Владимир Ильич, отворите, пожалуйста!

Лидочка услышала смех. Совсем близко, словно он подслушивал у двери.

— Вы здесь?

— Здесь, голубушка.

— Так откройте же!

— Не открою.

— Я сломаю дверь! Предупреждаю, я сломаю эту чертову дверь! — Лида ничего не понимала. Почему ему вздумалось с ней шутить, да еще в такой момент?

Так как он не отвечал, она принялась колотить в дверь кулаками, но дверь даже не задрожала, а кулакам стало больно. Лида прекратила стучать и прислушалась.

За дверью лилась вода. Словно Фрей решил помочиться. Это поразило Лиду. Она отступила от двери: «Фрей ненормален. Может быть, он — сексуальный маньяк? Сейчас он ворвется… Чем-то надо вооружаться…»

Но она не вооружилась, потому что принюхалась — ей показалось, что она улавливает запах керосина. И не успела подумать, с чего бы вдруг в ванной пахнуть керосином, как лужица, сотворенная Фреем, несмелым язычком устремилась в сторону Лидочки.

Лида вела себя как любопытная кошка — присела на корточки, принюхалась, потом даже коснулась пальцем лужицы и убедилась окончательно, что Фрей мочится керосином.

— Сейчас, — послышалось из-за двери. — Вы потерпите, Лидия. Это совсем не больно. Две-три минуты — так меня убеждали знающие люди.

И тут Лидочка очнулась от шока. Она вскочила и закричала:

— Вы с ума сошли! В доме дети!

— Вот именно, товарищ Лидия, — прокартавил Владимир Ильич. — Все у меня отлично продумано. Планирование заняло годы, вы меня слышите?

— К сожалению, слышу и с каждым моментом все больше убеждаюсь, что вы — псих. Но что вы хотите сделать? — Лида уже догадалась, хотя не смела себе признаться, что Фрей хочет устроить пожар, в котором ей уготована роль Жанны д’Арк.

— Я хочу ликвидировать это логово. И всех, кто в курсе дела.

Лидочке был отлично слышен его надтреснутый, но сильный голос.

— Я ждал этого шанса долгие годы, а годы, скажу я вам, — невосполнимы. Кто знает, сколько лет теперь отпущено мне, чтобы завершить начатое и исправить чужие архиглупости?

— Вы хотите заняться политикой?

Лужица керосина расширилась во всю щель под дверью, а внутри ванной разбилась на потоки. Воняло отвратительно.

— А вы уже списали меня со счетов? Нет, нет и еще раз нет! Именно сейчас, когда с каждым днем ухудшается положение трудящихся масс, народ требует не только и не столько экономических реформ, сколько восстановления социальной справедливости. Но у него нет опытного, закаленного в партийной деятельности вождя.