— Мы сегодня же собираем вещи, сегодня же покупаем билет, даю тебе слово офицера. Вместо причала надежды и семейной любви мы попали в змеиное гнездо, я понятно выражаюсь?

Говорилось это с сильным южным, украинским акцентом и потому казалось монологом из оперетты, вроде «Запорожца за Дунаем». И лишало Лидочку возможности встать на котурны — окажешься в компании клоунов.

— Ну кто вас гонит? Кто вас гонит? — повторял Слава и все отводил руку с водой, а рука упорно возвращалась. Тогда он вскочил и закричал: — Какого черта вы мне суете эту жидкость?

Лида отступила поглубже в коридор, ей хотелось раствориться в полутьме, вписаться в стену, остаться лишь наблюдательницей, не более.

Почувствовав, что победа клонится на их сторону, Кошки из Краснодара принялись жаловаться на Иришку, и оказалось, что ее прегрешения не ограничиваются сегодняшним хамством, а включают некоторые выпады против Василия и Валентины в предыдущие дни, зафиксированные памятью родственников. В конце концов Слава сбежал к себе и хлопнул дверью. Родственники победителями уплыли в другую сторону, и Лидочка, никем не замеченная и, к счастью, никому не нужная, поднялась на второй этаж.

На площадке было тихо. Только Иришка рыдала за дверью в своей комнате. Но рыдала не громко и даже не демонстративно, а как положено рыдать юной девице, которая поняла, что никто ее не любит, никому она не нужна и, главное, никто ее не боится.

Лидочка не стала зажигать света.

Она подошла к окну. Кто-то должен был взять себя в руки и идти на кухню готовить обед. Можно предположить, что Слава и Иришка исключаются, потому что переживают. Валентина с Василием ленивы и избегают любых работ по дому, тем более не выносят тратить деньги на пищу. Дома, так поняла Лидочка, они едят много и вкусно. Но здесь они оказались травмированными промышленным изобилием. Нетрудно было пересчитать шиллинги с капусты и мяса на рубашки и ботиночки, и тогда мясо терпело сокрушительное поражение.

Сад и поле за ним заволокло легкой дымкой, видно, собирался дождик. Ветра не было, он быстро разогнал бы мглу, но, по-видимому, берег силы к началу дождя. Футболисты вдали не бегали, а ходили за мячом. Двое из них, нет, не футболисты, а просто отдыхающие, шли вдоль кустов, которые ограничивали садики домов на Вудфордж-роуд, и рассматривали, как глядятся эти особняки с тыла. Лидочка подумала, что и ей как-нибудь надо выбраться туда, в поле, если удастся пробиться сквозь живую изгородь. Пробиться и посмотреть на жизнь домов со стороны огородов.

Двое мужчин, одетых в светлые брюки и белые футболки, что выдавало в них людей, склонных к занятиям спортом, поравнялись с живой изгородью дома Кошко. Лидочка, скрытая стеклом полуоткрытого окна, была им не видна.

Один из мужчин наклонился, словно увидел гриб или завязывал шнурок на ботинке. Второй стоял рядом и глазел на особняк. Лидочка с запоздалым удивлением узнала в нем Геннадия. Зачем Геннадию гулять по зеленому полю? Неужели он в самом деле живет где-то по соседству?

Лидочка хотела помахать ему, окликнуть. Теперь объяснилась и тайна его появления в машине на Вудфордж-роуд. Соседи!

Но тут Лидочка спохватилась. Ведь она уже решила, что уедет из этого дома. И вообще ей сейчас не до случайных знакомых!

Второй мужчина, в котором Лидочка узнала водителя машины и того молодца, что встречал Геннадия в Хитроу, что-то искал в кустах живой изгороди. Кусты шевелились и раскачивались. Потом он выпрямился.

Они пошли дальше, потеряв интерес к домам и мирно беседуя.

«Как сузился мир, — подумала Лидочка. — Ну кто мог подумать, что ты полетишь в самолете и увидишь в нем Геннадия, а потом встретишь его в этом районе? А какая-то Галина звонит из соседнего квартала, спрашивает, когда приезжает Алла, — трепет перед заграницей, ощущение ее как страшного и странного мира, откуда можно возвратиться, только выучив все заклятия и особые слова, которым учат в специальных организациях, уже пропал. Лондон… Ну и что? Мы бывали и на Канарских островах. Теперь будет нелегко снова загнать людей в бутылку и заткнуть их пробкой. Трудно, но не безнадежно. Если очень захочется, то и заткнут, и затыкальщиков-добровольцев найдут. К тому же наберут этих самых затыкальщиков из тех, кто больше всех любил ездить в Венецию. Вот они и будут вылавливать тех, с кем катались в гондолах по каналам.

А почему, кстати, я решила, что Геннадий гуляет вокруг этого дома совершенно случайно? Из десяти тысяч лондонских улиц он выбрал для проживания именно нашу? А вдруг кому-то не нравится, что советский ихтиолог покупает дом в Лондоне?»

Такая мысль была настолько отвратительна, что Лидочка отмахнулась от нее, как от злобной мухи, потому что не хотела так думать. Боялась. Но отойти от окна, прежде чем Геннадий скроется за кустами, она не смогла. И страх, вселившийся в ее душу, заставил Лиду умолчать о Геннадии.

Зато она сказала Славе о звонке Галины, а Слава поведал об этой Галине вот что.

Галина — московская подруга Аллы. Они вместе где-то раньше работали. Были они лимитчицами, как в фильме «Москва слезам не верит», искали свое девичье счастье. Алла отыскала Славу с его маленькой квартирой и маленькой зарплатой, но с московской пропиской. Несколько лет они немирно прожили, как живет большинство российских неудовлетворенных жизнью и партнерами семей, и союз этот держался не столько родившейся дочкой, сколько непреходящей страстью Славы к Алле и невезением Аллы — у нее за эти годы, возможно (Слава с неохотой допускал этот обидный факт), были любовники, но ни одного, который бы весомо поманил. А потом такой возник, не без дурного влияния распутной Галины, Галочки-щеночка, всем любезной сплетницы. Алла рискнула и кинула надоевшего бесперспективного Славу ради Георгия. С Георгием она прожила несколько месяцев, но тот так и не бросил семью, оставшуюся в Кутаиси. Они снимали квартиру, и в конце концов Георгий семью бросил, но ради женщины с хорошей трехкомнатной квартирой на Котельнической набережной. А Галина все это время продолжала искать свое счастье. И ей повезло, потому что с концом восьмидесятых в Москве все в большем числе стали появляться иностранные фирмачи, для которых розовые и чистые кожей, полногрудые русские бабы были сладким лакомством после своих перекрашенных, недокормленных девиц. Вот Галина и взяла самца — мистера Джерри Стюарта, финансиста. Она вышла за него замуж в Москве и поехала с ним в Лондон. Все было бы хорошо, но мистер Джерри Стюарт оказался трагически небогат. Так что обе подруги — Алла и Галина — оказались на бобах. А так все хорошо начиналось!

Слава Галину не выносил. Он полагал, что она была именно той подружкой, которая наушничает, нашептывает, подсказывает худшие из ходов и поступков. К тому же Галина с первого дня невзлюбила Славу. Может быть, она хотела доказать подруге, что та сделала ошибку, польстившись на прописку, приложенную к столь худому и нескладному представителю московского мужского племени.

— Лидия, — попросил Слава, — не уезжайте от нас, умоляю! Мне вас будет страшно не хватать. Вы словно стержень здравого смысла, ума, интеллигентности, наконец! Без вас рухнет дом.

— Дом Эшеров, — сказала Лидочка.

— Да, — согласился Слава, не вспомнив литературной аналогии. — Потерпите, пожалуйста…

Алла звонила из Москвы на следующий день, часов в одиннадцать. Лидочки не было дома. Когда она вернулась, Слава, чем-то встревоженный, насупленный, возился на кухне. Никого больше в доме не было.

— Не беспокойтесь, — пожалела его Лидочка. Ей казалось, что Слава относится к тем относительно недавним по стажу холостякам, которые кормят себя шпротами и вчерашней горбушкой, запивая соком киви. — Я сейчас умоюсь и займусь обедом.

День был жаркий, и Лидочка давно мечтала о душе.

— Как вы поездили с Валери? — спросил Слава, когда Лидочка через десять минут спустилась в столовую. Он сидел за столом, послушавшись в ожидании, ничего не делая, будто с облегчением покинул кухню после прихода Лидочки, но чем заняться, не знал.