— В саду она росла, — вторил им Феничка.

На полу что-то шевелилось — и с некоторым ужасом Егор увидел, что несколько крыс тоже танцуют с девочками, перебегая между детских ножек и даже становясь на задние лапки.

Это был веселый, хоть и несколько жутковатый праздник, Егор непроизвольно сделал шаг вперед, не заметив, как покинул спасительную тень, и Феничка крикнул ему:

— Молодой человек, а молодой человек, присоединяйтесь к нам. Судя по всему, вы отличный танцор.

Девочки, завидя Егора, подбежали к нему и потащили на центр танцевального круга, вцепившись в брюки.

И тогда Егор догадался, что это вовсе не девочки, а две одинаковые лилипутки.

— Все в круг, все в круг, с нами наш веселый друг! — распевал Феничка.

Волей-неволей Егор был вынужден принять участие в веселье, правда, душа у него не лежала к танцам, но важнее всего было не испортить отношений с Феничкой.

Они топтались друг против друга, а внизу, дергая за брюки и за пальцы рук, суетились лилипутки.

— Тебе чего надо? — спросил вдруг Феничка.

— Мне надо туда.

— Задание Лаврентия Павловича? Операция «Гадюка»?

Вот тут надо было ответить правильно. Ошибешься — неизвестно, удастся ли достичь цели.

Если не знаешь, что говорить, говори правду — так сказал как-то дядя Миша. А может, прекрасная Тамарочка? Она неожиданно рождала афоризмы вперемежку с очевидными глупостями.

— Нет, — сказал Егор. — Мое собственное задание. Я название операции в первый раз слышу.

— Ну, ты смельчак! — удивился Феничка, он раскачивал желтой блестящей головой, как китайский болванчик, посреди желтого шара блестели маленькие черные глазки. — Я же тебя сейчас сдам охране!

— Ой, не сдавай, папочка, не сдавай! — наперебой закричали лилипутки. — Он хороший мальчик.

— Ты там помрешь, — сказал Феничка.

— Ах, он там помрет! — завопили лилипутки.

— Познакомься, — сказал Феничка, — Анжела и Дездемона, заслуженные артистки республики. Встань на колено.

Егор подчинился.

Он опустился на колено, лилипутки — хорошенькие, круглолицые, но уже немолодые, по очереди сделали книксен и протянули ему махонькие ручки. От них почему-то пахло конфетами, хотя здесь не было запахов.

— Я не помру, — сказал Егор, поднимаясь с колена. — Мне ввели вакцину.

— Ах вот почему Лаврентий Павлович объявил доктора предателем!

— Доктор здесь совершенно ни при чем. Но мне нужно срочно туда попасть.

— Скажи зачем. Постарайся рискнуть и стать дважды честным. — Феничка засмеялся.

— Я хочу их остановить.

— Вот это уже поступок, — сказал Феничка.

— Он герой, герой! — кричали вразнобой лилипуточки. — Ему венок, венок на головку!

— Кому служишь? — спросил Феничка.

— Людям, — сказал Егор.

— Такого не бывает. Людей здесь нет.

— К счастью — есть, — ответил Егор и показал на лилипуток. — Посмотрите — это же настоящие люди, и даже танцуют.

— Вот именно! — закричала тонким голосом одна из лилипуток. — А нас многие не понимают и презирают.

— Тогда скажи мне, какое задание выполняют те двое?

— Зачем вам знать?

— Не серди лектора общества «Знание»!

— Я еще не все знаю, — признался Егор. — Но, вернее всего, они попытаются убить всех, кто живет наверху.

— Это еще зачем? — удивился Феничка.

Он взволновался и принялся чесать свой мохнатый живот.

— Мне кажется, — ответил Егор, — что Берия и его друзья боятся, что перегородки между мирами истончаются и Верхний мир все больше влияет на наш.

— Это точно, — согласился Феничка. — Я уже побаиваюсь, не отравимся ли мы тамошним воздухом.

— Разве это основание для того, чтобы убить всех? Наших детей, наших родных…

— Ах, не говорите так! — закричали лилипутки. — Мы их так любим, мы так туда стремимся.

— Свойственное марксистам желание быть первыми парнями на деревне. В городе все равно не получалось.

— Это парадокс, — сказал Егор. — Сколько лет они правили нашей страной.

— И все равно оставались первыми парнями на деревне. Только тебе этого не понять — терпи и подчиняйся. Мы все стали деревней. Впрочем, я все понял, молодой человек. Лаврентий Павлович, который умело использовал меня, боится потерять призрак своей власти. Ради нее он боролся всю жизнь, а попал сюда и понял, что все едино, так он запрограммирован. Есть деревня — будем первыми!

— Можно я уйду туда? — Егор показал на занавес.

— Девочки, что мы ответим этому молодому человеку?

— Пускай идет, только пускай возвращается.

— Если он не вернется, мы… — Первая из красавиц не смогла отыскать слов, и вторая пришла к ней на помощь:

— Если он не вернется, я отказываюсь от компота!

— И я тоже! — закричала вторая.

— Я вернусь. Мне нельзя там долго оставаться.

— Тогда мы напишем письмо, — сказала лилипутка, — а ты отдашь его в наш цирк.

За занавесом начало разгораться зарево.

— Отстаньте от парня. Как тебя зовут?

— Егором.

— Отстаньте от Егора, ему пора уходить, — сказал Феничка.

— Только возвращайся! — закричали лилипутки.

Феничка откинул занавес. Неверный мерцающий свет залил пустой цех.

— Иди, — сказал он. — И скажи им, что название операции отдает пошлостью.

— Спасибо, — ответил Егор. — Я вернусь через три дня.

Он шагнул в свет, и свет окутал его.

Он был теплый.

Доктор Фрейд сказал Гоглидзе, что устал и пойдет подышать свежим воздухом.

Занятие непонятное — воздух везде чистый, и никому он не нужен, но Леонид Моисеевич лучше знает, что такое моцион.

То же Леонид Моисеевич сказал и охраннику у двери.

Охранник у двери, как только доктор скрылся за поворотом лестницы, дернул за шелковый шнур, который вел на— верх, в комендатуру.

В комендатуре сидел сержант и рассматривал книжку с картинками. Книжка принадлежала старинному писателю Толстому и рассказывала о деревянном человечке Буратино. Там были интересные картинки.

Услышав два звонка снизу, сержант отложил книжку и пошел в кабинет к товарищу Берии.

Берия сидел за большим столом, перед ним лежали чистые листы бумаги. В руке карандаш, красный карандаш, которым он что-то вычеркивал на листах.

— Ушел? — спросил он, не поднимая головы.

— Только что, еще из дома не вышел.

— Отпустить его метров на двести и следовать за ним незаметно. Махальщика на крышу!

Сержант побежал на верхний этаж.

Там сидел в одиночестве и очень скучал махальщик. Перед ним лежал наполовину разложенный пасьянс.

— Опять не вышло, — сказал он сержанту.

— Иди на крышу, — приказал сержант, — подавай сигнал рикше.

— А он где сейчас?

— Где и положено, на площади.

Махальщик посмотрел на пасьянс.

— Минутку, — сказал он. — Вроде получается.

— У тебя еще тысячу раз получится! — рассердился сержант и ногой наподдал по картам. Пасьянс рассыпался и безнадежно погиб.

— Ну зачем ты! — обиделся махальщик. — У меня же получалось.

— Ты пойдешь или нет?! — завопил сержант.

— Да не пойду я никуда, — ответил махальщик и стал собирать карты. — Сам иди и махай.

Люди в Чистилище, как правило, куда замедленнее и равнодушнее, чем их собратья в Верхнем мире. Но это компенсируется редкими дикими вспышками ярости, которые охватывают в Чистилище людей.

Такое случилось и с сержантом.

Словно безумный, он накинулся на махальщика, и тот, так и не собрав карт, принялся отступать к стене, отмахиваясь от сержанта, как от осы.

Сержант стремился к ослушнику, стараясь вцепиться в него длинными ногтями, и ногти уже достигли глаз, когда махальщик всерьез испугался, что придало ему смелости.

Вместо того чтобы отдаться полностью на милость сержанта, он ринулся ему навстречу и, продолжая отбиваться от воображаемой осы, ударил сержанта.

Тот от неожиданности остановился.

— Да ты что… — пробормотал он, — да ты как посмел…