Зоя Платоновна открыла альбом. Настоящий. Тридцатых годов девятнадцатого века…

Поэт положил пачку писем без марок, с замысловатыми росписями фамилий, и замер у стола, словно ждал приказаний.

— Ну, пошли? — сказала Зоя Платоновна.

— Ладно уж, — сказал поэт почти миролюбиво. — Твоя взяла. Бери, неси, делай что хочешь.

— Правильно, — сказала Зоя Платоновна. — Раскаяние — шаг к исправлению.

Интересно было пролистать плотные, с золотым обрезом страницы альбома. Голоса тех времен… Почерки разные. Видно, друзей у владелицы альбома было немало. Альбом надо отвезти в Москву. Мало ли что там может быть? Например, варианты, разночтения. Знакомый почерк. Чей почерк? Почерк Пушкина. Могло быть и такое? Господи, что я делаю? Я гляжу на страницу с автографом Пушкина!

— Ты чего? — спросил подозрительно поэт. — Сто рублей между страницами нашла?

— Нет, — сказала Зоя Платоновна, медленно закрывая альбом. Только не выдать себя… Если он узнает, он не остановится ни перед чем, он не остановится перед убийством…

— Пошли, — сказала Зоя Платоновна.

И сразу повернулась к двери. И шмыгнула в нее, не глядя, идет он следом или нет. Сзади стучали его мелкие шаги. Зоя Платоновна сбежала по лестнице, а он закричал вслед:

— Ты куда! Все равно догоню.

Но Зоя Платоновна уже стояла на улице. В безопасности. Вокруг ходили люди, можно было в случае чего закричать. Под мышкой у нее был альбом с автографом Пушкина и неизвестно еще чьими автографами. Открытие мирового значения, которое следовало вырвать из лап поэта-самозванца.

— Никуда я не бежала, — сказала Зоя. — Письма не забыли?

— Здесь они.

Труднее оказалось найти хозяев альбома. Дома в том переулке оказались такими похожими, что никак не поймешь, из какого же вчера вечером выскакивал возмущенный Митя.

Зоя прошла переулок из конца в конец, вглядываясь в одинаковые фасады, в одинаковые цветы на подоконниках, а когда повернула обратно, старьевщик взбунтовался.

— Отдавай альбом, — сказал он.

— Не отдам, — в отчаянье ответила Зоя Платоновна.

— Тогда гони за него полсотни, — сказал старьевщик.

— Почему полсотни? — спросила Зоя Платоновна. — А то отниму, — сказал старьевщик.

— Я буду кричать, — сказала Зоя Платоновна.

— Кричи, а я скажу, что ты меня обокрала. Меня знают, а ты приезжая. Придумала ты про хозяев.

— Они здесь живут!

— Никто здесь не живет. Давай полсотни, и молчим. Ты молчишь, я молчу — все молчат.

Полсотни. Это все, что она взяла с собой из Москвы. Но промедление смерти подобно — старьевщик уже вышел из-под контроля.

— Сорок, — сказала Зоя Платоновна. — Мне надо на обратную дорогу оставить.

— Пятьдесят, — сказал старьевщик и протянул руку к альбому.

— Держите, — сказала Зоя Платоновна, стараясь достать деньги из сумки и при том не выпустить альбома.

Старьевщик принял две лиловые бумажки и сказал:

— Надо было сотню просить, что-то ты легко согласилась. Он тихо засмеялся, а Зоя Платоновна увидела, как по переулку бредет Митя, уже не в пижаме, а в джинсовом костюме.

— Здравствуйте! — закричала Зоя Платоновна, поднимая альбом, как знамя. — Узнаете?

Не может быть! — закричал владелец альбома и бросился к ней.

— Ах да, — вспомнила тут Зоя Платоновна. — А где письма? Письма лежали на мостовой, аккуратной пачкой. Но старьевщика рядом уже не было.

Уже начало смеркаться. Они положили альбом на стол у открытого окна на улицу и не спеша листали его.

— Грех какой, — повторял Митя, — не будь этих событий, он мог бы до скончания века в чулане пролежать. Стыд, понимаете?

— Я же тебе говорила, — радовалась обретению молодая жена Римма. — А ты ругался.

— А вот эта подпись? Как вы думаете, это может быть Лев Толстой? — спрашивал Митя. Ему очень хотелось, чтобы в прапрабабушкином альбоме отметилась вся русская литература.

Они проглядели альбом начерно. Автографов Пушкина там было два и даже один рисунок — женская головка. А вдруг Пушкин чувствовал к прапрабабке сердечное влечение?

Римма собрала на стол, они выпили по маленькой за литературное счастье. Время от времени они кидали взгляды на альбом, как на живого друга, зашедшего в гости. Они обсуждали, Как повезут его в Москву и какое там будет удивление. Приятный час провели за разговором.

— Все-таки хорошо, что у вас с собой полсотни было, — сказал потом Митя. — Вы не думайте, мы вернем, мы же понимаем.

— Конечно, Митенька, — сказала Римма. — Я из своих отдам, которые мне мама на холодильник дала. Ведь я во всем виновата…

— Ну что вы, — сказала Зоя Платоновна. — Как можно. Ей показалось, что от окна послышалось какое-то шуршание. Она обернулась и не поверила глазам. Альбома на столе не

было.

— Митя! — закричала она.

— Митя!.- закричала молодая жена.

— Это он, подлец! — закричал Митя. — Он подслушивал! Он все понял!

Митя бросился к окну, но наткнулся на край стола, свалил его и этим помешал вскочить Зое Платоновне. И пока они разбирались в ногах, руках и битой посуде, похитителя и след простыл.

Когда они добежали до дома, в котором жил поэт Крымский-Москвич, уже почти стемнело. Они будто на крыльях мести взлетели на второй этаж. Митя грохнул кулаком в дверь.

— Сейчас я ему! — прорычал он.

— Нет его, — сказала Зоя Платоновна. Она показала на запертый висячий замок. — Ничего, — сказал Митя. — Он от нас не скроется.

Они спустились вниз. Они молчали. Молодую жену била нервная дрожь. Неподалеку гуляли ребята с транзистором и гремела веселая музыка. Мигая огоньками, пролетел самолет.

Под уличным фонарем возникла фигура старьевщика. Руки его были пусты. Он смело подошел к ожидавшим его мстителям.

— Еще чего? — спросил он скучным голосом.

— Отдавай альбом, — сказал Митя. — Хватит.

— Какой альбом? — удивился старьевщик.

— Мой альбом, пушкинский.

— Я как расстался с этой бабкой, — сказал старьевщик, — альбома в глаза не видал. Истинный крест. Не мешайте мне домой вернуться..

— Я его из тебя вытрясу, — сказал Митя.

— Тряси, — предложил старьевщик, чуть расставляя руки, чтобы Мите было его удобней трясти. — Но я альбом вот этой москвичке отдал. Так что лучше ты ее потряси.

Митя ринулся было уничтожить старьевщика, но Зоя с Риммой его удержали. Ясно было, что альбома у старьевщика нет.

— Пропустите его, — сказала Зоя Платоновна.

— То-то, — сказал поэт и прошел между ними к дверям, как броненосец сквозь вражескую эскадру.

Стало тихо. Даже музыка замолкла. Было влажно и холодно. Подуло от леса.

— Чего тут стоять, — сказала Зоя Платоновна. — Пошли домой.

— Нет, я не уйду, — сказал Митя.

— И до утра будешь стоять, да? — спросила жена. — Я замерзла.

Зоя Платоновна ущипнула Митю за руку, и тот вдруг понял.

— Ладно, — сказал он. — Придется уйти. Денег жалко. Не надо было вам полсотни отдавать.

— Пошли, чего уж, — сказала Зоя Платоновна, и ей показалось, что из-за двери послышался сдавленный смешок.

Отойдя шагов на сто, они остановились в черной тени деревьев.

— Ясно, что альбом он оставил где-то по дороге, — сказала Зоя Платоновна. — Но где? Может, у кого из друзей?

— Будем подстерегать, — сказал Митя.

— Времени у него было мало, — сказала Зоя Платоновна. — Вряд ли он к знакомым забегал. И никому он не доверяет, не такой человек. Значит, он спрятал альбом в безопасном месте.

— Чтобы ночью взять, когда мы уйдем, — сказал Митя.

— Как он сюда бежал? — подумала вслух Зоя Платоновна.

— По нашему переулку, — сказал Митя, — потом мимо Троицкой церкви, через парк. Самый короткий путь.

— Церковь… парк… — сказала Зоя Платоновна. — Как в фильме ужасов. Что же, придется нам повторить его путь. В обратном порядке. Но оставлять его без присмотра тоже опасно.