— Меня, конечно же меня! — рассмеялся Уайт. — По приказу самого герцога Глостера!

— А почему вы такой веселый и здоровый?

— Потому что он хитрец и жулик! — проворчал констебль. — Потому что обдурил самого герцога Глостера.

— И вас? — удивилась Алиса.

— Меня ему не обдурить, — сказал констебль. — Мне он приличные деньги платит. Потому и живой.

— Значит, вы тоже ослушались герцога?

— Я?! Да ни в коем случае! Я точно выполняю указ: сэра Уайта не кормить, пока он не умрет своей смертью.

— Значит, я зря старалась, — вздохнула Алиса. — Мне нужно было поговорить с сэром Уайтом и принять его последний вздох.

— Ой, долго придется ждать! — произнес констебль.

— Надеюсь, что долго, — согласился Уайт.

— Так что же случилось? — спросила Алиса.

— Сначала все было ужасно, — сказал узник. — Меня заперли в этой башне и сказали, что мне суждено умереть от голода. И я начал умирать.

— Он умирал безобразно, — заметил констебль. — С криками и жалобами.

— Я же не совершил никакого преступления, — возмутился Уайт. — Меня задержали на берегу пролива, где я отдыхал и наслаждался свежим воздухом.

— Никто не дышит свежим воздухом в пустынном месте на берегу пролива, за которым лежит Франция, где скрывается враг престола и королевства, злобный бунтовщик некий Генри Ричмонд, — отрезал констебль. — Так что вас правильно арестовали.

— У меня ничего не нашли. Меня не в чем обвинить!

— Вас обвинили в дурных намерениях найти лодку и переплыть пролив, чтобы передать Ричмонду какое-нибудь письмо или еще чего похуже.

— Но ведь не было письма! — воскликнул Генри Уайт.

— Значит, плохо искали. И вообще, вы — известный друг Ричмонда. Так что вам и голову отрубить было бы правильно. А вас всего-навсего посадили в башню. Причем в хорошую башню, в Зеленую, тут и камера проветривается, и вид из бойницы прямо на газон…

— И сколько же времени прошло? — спросила Алиса.

— Скоро две недели, как я здесь, — вздохнул сэр Генри.

— И ничего не ели?

— Мне ничего не давали.

— А почему вы живой?

— Из-за кошки.

— Убью! — взревел констебль.

— На третий или на четвертый день, когда чувство голода уже пропало, я увидел, как ко мне в камеру вбежала кошка. Серая кошка, обыкновенная. Как пробралась наверх, не знаю, у них свои ходы. Пришла, легла рядом со мной. А я уже совсем ослаб, даже пожаловаться как следует не мог. Она пригрелась у меня на животе и грела меня всю ночь. А утром стала мяукать, чтобы я ее накормил. Потом сообразила, что кормить не будут, и убежала. Я подумал: «Вот последнее существо на божьем свете, которое обо мне подумало, — и то убежало». И вдруг — вы не поверите! — появляется кошка и тащит в зубах голубя! И кладет его к моим ногам. И ведь не крысу, не мышь, а голубя! Я был так голоден, что попытался съесть его сырым, но не смог. И тут я подумал…

Рассказ сэра Генри подхватил констебль:

— Прихожу я к сэру Уайту, чтобы проверить, живой ли он. Ведь герцог приказал, чтобы все его просьбы, кроме еды, выполнялись. А он сидит, держит в руках дохлого голубя и говорит: «А ну-ка, поджарьте мне эту птицу!»

— И при этом я предложил тебе гинею!

— Сначала я отказался, — продолжал констебль. — А потом понял, что запретов герцога я не нарушаю. Ведь никто не запрещал мне жарить голубей, если сам заключенный мне их выдает по штуке каждый день.

— И кошка продолжает носить вам голубей? — недоверчиво спросила Алиса.

— Когда выйду на свободу, — сказал сэр Генри, — отплачу ей добром. Она ведь не только подкармливает меня, но и согревает ночами.

— А мы эту кошку видели, — сказал принц Дик. Принцы незаметно поднялись на второй этаж — так заслушались удивительной историей сэра Генри Уайта.

И хоть свеча давала мало света, голос Дика показался узнику знакомым.

Он схватил свечу и, прежде чем Брендбьюри успел его остановить, кинулся к мальчикам.

— Это вы, ваше высочество? — прошептал он.

— Ни слова больше! — воскликнула Алиса.

— Ни слова больше! — повторил констебль.

Брендбьюри схватил мальчиков за руки и потащил их прочь, а Алиса, воспользовавшись суматохой, кинула сэру Генри Уайту сразу два мешочка с чищеными грецкими орехами.

— Это посылают вам ваши друзья, — сказала она. — Держитесь!

— А почему принцы…

— Да помолчите вы! Можете все погубить! Вы уже забыли, что видели нас здесь. Поклянитесь!

— Святым духом клянусь! Я никого не видел.

Алиса помахала ему и поспешила вниз по лестнице.

— Молодцы! — громко прошептал вслед сэр Генри. — И скажи королеве: я выполнил ее просьбу и успел передать мешочек.

— Ты идешь? — раздался снизу голос Брендбьюри.

Алиса догнала братьев на полпути к дому констебля. И тут все чуть не погибло.

Раздались голоса, песни и пьяные возгласы.

Окруженная факельщиками, в их направлении двигалась шумная процессия.

Констебль рванулся было к своему дому, подгоняя перед собой мальчиков, как коз, возвращающихся с пастбища. Алиса не успела его догнать, но почувствовала опасность и стала сутулиться еще больше, чтобы стать похожей на Бекки.

И тут она, к своему ужасу, узнала самого герцога Глостера, который в окружении друзей и челяди, пошатываясь, двигался к главному зданию Тауэра.

Семейство Брендбьюри попалось ему на глаза.

— Констебль! — крикнул он. — Ты знаешь о славном решении парламента? Ты слышал?

— Никак нет, ваше высочество!

— Так вот, отныне я не высочество, а величество. Парламент провозгласил меня королем, потому что дети Эдуарда оказались самыми обыкновенными бастардами, дворовыми щенками!

В темноте Ричард не заметил, как замерли при его словах мальчишки, которые уже почти добежали до дома констебля.

— Поздравляю вас, ваше…

— Величество! Привыкай — ве-ли-че-ство!

— Да здравствует его величество! — пьяными голосами закричали вельможи.

— Стойте! — остановил крики Ричард. — Еще никто не знает моего окончательного решения. Не исключено, что завтра с утра я откажусь от титула короля Англии. На что мне английская корона? Нет, вы скажите, на что мне корона Англии?

— Да здравствует его величество! Гип-гип-ура! — кричали придворные.

К счастью для Алисы и принцев, Ричард уже забыл о констебле и его семействе. Толпа вельмож двинулась дальше, горланя песни.

При свете далеких звезд и луны было видно, как блестит от нервного пота лицо Брендбьюри.

— Я думал, мы погибли. Он же знает принцев в лицо! — прошептал констебль.

— Уж это точно, — согласилась Алиса. — Он и меня мог запомнить. Хоть и не часто, но мы встречались.

Шум и крики затихли вдали.

Повозка, устланная соломой, уже стояла перед входом в дом.

Жена констебля ждала их в дверях.

— Ну как они там? — спросила она. — У них мягкие постельки?

Принцы забрались на повозку.

— Постельки, как у принцев королевской крови, — ответил жене констебль.

Жена констебля наклонилась, заглядывая в лица мальчиков.

— Ничего особенного, — сказала она наконец, и было не ясно, нравятся ей их лица или она их осуждает.

Констебль велел поторапливаться. А то Ричард может вернуться или прикажет запереть ворота, никого не впускать и не выпускать.

Брендбьюри сам сел на козлы.

Он стегнул лошадь, и та потащила повозку к воротам.

Стражники у ворот как раз собирались запирать засовы. На счастье беглецов, в тот день ворота закрывались куда позже, чем обычно. Виной тому был принц Ричард и заседание парламента. Гонцы туда и оттуда носились весь вечер, и потому ворота решили не запирать.

Констебля, которого стража отлично знала и почитала за начальника, пропустили беспрекословно.

И вскоре, покачиваясь на выбоинах, повозка покатила к пивной «Белый кабан», где ее с нетерпением ждали леди Джейн и Бекки.

Как ни хотелось бы отвезти принцев к матери, делать этого было нельзя. За аббатством следили. Через полчаса Ричард узнал бы, что птички упорхнули.