— Теряете в зарплате?

— Нет, мне не за это платят. Чес-слово.

Он не скрывал того, что обрадовался возможности снова поговорить с Лидочкой.

— А за что вам платят?

Геннадий посмотрел на Лидочку сумасшедшими мокрыми глазами и нормальным голосом сказал:

— За убийства.

— Как?

— Я не люблю это ихнее слово «киллер», — сказал Геннадий. — Не наше, жестокое какое-то, без мысли. Вы меня понимаете?

— Нет, — сказала Лидочка. — Я вас совершенно не понимаю.

— Вы не думайте, что я какой-то там банальный убийца, — сказал Геннадий. — Я организатор. Мне лично участия принимать не надо.

— А там, — Лидочка показала на «дипломат», — пистолет, и поэтому вы его на полку ставить не хотите?

— Нет там пистолета, — ответил Геннадий. — Если мне ствол понадобится, я его в любом месте куплю. Это только в кино стволы с собой возят.

— Вы шутите? — спросила Лидочка. — Или хотите произвести впечатление на дамочку?

— Хочу произвести впечатление на дамочку, — согласился Геннадий. — Женщины любят, когда им нервы щекочут. Даже такие, как вы. Порядочные.

Последнее слово прозвучало неприлично. Будто Геннадий подсмотрел, какое на ней нижнее белье. Но не придерешься.

— Вас за это не посадят? — спросила Лидочка. Не из кокетства. Она в самом деле подумала, что Геннадий совершает с точки зрения конспирации непростительный промах.

Геннадий посмотрел на нее мокрыми глазами и тихо произнес:

— Шутка. Самая обыкновенная шутка. Чтобы произвести впечатление. А еду я за запасными частями. Для инвалидных колясок. От союза афганцев. Успокоилась?

Он пробовал почву, чтобы перейти на «ты». Этого Лидочка не хотела.

Беседа на время прервалась, потому что пришла очередь обедать, а количество маленьких упаковочек, вилочек, пакетиков, блюдечек требовало заботы и внимания. После разговор возобновился, но лишь гастрономический.

— Где кормят лучше всего, — заметил Геннадий, — это на сингапурской линии. Не летали?

— Не приходилось.

— Там местные приправы дают — обалденные!

Геннадий совершенно не мог все время поддерживать разговор на уровне «джентльмен беседует с дамой своего круга». Тем более что он не был уверен в том, насколько правильно повел себя, выступив убийцей-организатором, который не любит слова «киллер». На всякий случай об этом лучше было забыть — всегда полезно забывать о глупостях и оговорках случайного собеседника.

— Прилично кормят в Аргентине, — сообщил Геннадий.

Лидочка кивнула. В аэрофлотовском самолете кормили тоже прилично, по крайней мере эта пища вызывала ностальгические чувства — сколько раз она за свою жизнь ела аэрофлотовский обед!

— Один раз мне подсунули устриц. Не ели? Я не знал, начал жевать. Чес-слово! Ластик школьный. Вы где обычно отдыхаете?

— На этот раз в Лондоне, — призналась Лидочка.

— В Лондоне не отдых, — сказал Геннадий. — Как-нибудь рванем с вами на Канары. Не пробовали? Море — синева, небо — синева, гостиница пятизвездочная. В пароходе берем люкс. Ну как, устраивает?

— Это рассуждение или предложение?

— Считайте, предложение. — Геннадий вроде бы шутил.

— Нельзя, — сказала Лидочка. — Я на отдыхе, а вы на работе.

— На вас мне времени не жалко.

— Не выполните задания — вас самого порешат. Или как это у вас называется? Зачем мне безутешно плакать?

Геннадий замолчал. Он сказал лишнее — независимо от того, были ли его слова шуткой, или несли в себе долю правды. Не надо было ему так себя вести. Не мальчик ведь!

Геннадий зашуршал газетой, и под это шуршание сразу после того, как стюардесса забрала подносики, Лидочка задремала.

Вячеслав Кошко встречал Лидочку за барьером. Сначала она шла к нему бесконечными светлыми коридорами, за стеклянными стенками которых нежились под ярким солнцем самолеты, потом стояла в длинной, но быстро идущей очереди к пограничникам. Лидочке достался скучного вида сикх, у которого, кажется, болел живот. Больше всего он боялся, что Лидочка останется в Англии жить и работать и отнимет этим рабочее место у честных выходцев из стран Британского содружества, в том числе и у его племянницы. Дальнейшее произошло без задержек, потому что таможня Лидочкой не заинтересовалась. Она прошла закоулком зеленого коридора и оказалась в просторном, гулком и светлом зале. За легким барьером стоял Вячеслав Андреевич, которого Лидочка не знала, но которому Лидочку описала Марксина Ильинична.

При виде правильно описанной Лидочки он стал махать тонкой длинной рукой.

Почему Лидочка ожидала увидеть жовиального толстяка — уму непостижимо! Видно, Славу Кошко в детстве заставляли есть, заталкивали в него ложечки за папу и за маму, и в конце концов он выработал в себе стойкое отвращение к еде. На всю жизнь.

«Будь я его женой, — непроизвольно подумала Лидочка, — я бы придумала ему толщинки в одежду, чтобы окружающие не заподозрили, что я морю голодом такого милого человека».

Ни о каких толщинках и речи быть не могло, потому что это существо гордо носило на себе советский ископаемый костюм на два размера меньше, чем положено. Относительно чистые манжеты и длинные худые кисти рук далеко вылезали из рукавов.

Вячеслав Андреевич подхватил небольшой Лидочкин чемодан и вместо приветствия сказал:

— Вот, я тележку достал. Знаете, их расхватывают по утрам, я минут десять искал.

— Спасибо, а как вы меня узнали?

— По маминому описанию, — ответил Вячеслав Андреевич. — Я думал, что у вас будет много вещей, вот и стал искать тележку. Хорошо еще, что я приехал сюда заранее. Знаете, даже здесь, при их хваленой пунктуальности, самолеты прилетают, как захотят. Особенно это касается нашего Аэрофлота.

Геннадия Лидочка не видела с тех пор, как они поднялись, чтобы выходить из самолета. Геннадий, не прощаясь, рванулся вперед — хотел оказаться в числе первых. Не видела его Лидочка и на паспортном контроле. А вот сейчас он прошел с другим, похожим на него молодым человеком довольно далеко от нее. Их громоздкие костюмы казались униформой. К таким костюмам придаются сотовые телефоны, прически и походка.

Словно подчиняясь правилам игры, спутник Геннадия вынул из-за пазухи белый сотовый телефон и, не замедляя шагов, принялся бормотать. Его Лидочка толком не разглядела, обратила лишь внимание на то, что он прихрамывал.

— Вы меня слушаете, Лидия Кирилловна? — спросил Вячеслав Андреевич. — Мне так приятно произносить это сочетание…

Он сложил губы и повторил: «Лидия Кирилловна». Если не считать худобы, Вячеслав Андреевич ничем особенным не отличался от русского интеллигента, каким такового изображали, начиная с дореволюционных времен и кончая современными сатириками. Этот тип неистребим, хотя как раз его-то и истребляли с наибольшим рвением.

Вячеслав Андреевич был лысоват и укладывал последние серые волосы поперек узкого желтоватого черепа. Он носил шкиперскую бородку, которая не придавала его лицу ничего мужественного и морского. Ростом он был невелик, пожалуй, чуть пониже Лидочки. Вячеславу Андреевичу суждено было по гроб жизни мало зарабатывать, выносить бесконечные упреки толстой, опустившейся жены, пытаться дать образование бездельнице-дочке, отчего половина ночных и воскресных заработков должна была уходить ей на репетиторов.

Лидочка уже знала, что внешние впечатления чаще всего — правдоподобная ложь.

Мужчина, согбенную спину которого она видела перед собой (Слава толкал тележку, которая была впятеро тяжелее чемодана и сумки), обладал состоянием, солидным даже по здешним меркам. Его красавица-жена, расставшаяся с ним до того, как он разбогател, была бы рада вернуться и больше никогда не пилить мужа за бедность. А вот что касается дочки, то репетиторов Слава, видно, доставал без особого труда.

Выглядел новый знакомый Лидочки лет на сорок, может, чуть больше.

Он уверенно и целенаправленно катил тележку вниз по длинным коридорам. Лидочка торопилась за ним, сбиваясь на семенящий бег.