— Про долю ты ничего не знаешь и не должен знать, — рассудительно произнес Бегишев. — Ты получишь свои двадцать процентов, и устраивай революцию в Камеруне.

— Почему в Камеруне? — удивился Ильич.

— А ближе к Москве тебя товарищи по партии не подпустят.

— Погодите, — сказала госпожа Парвус. — Может, сначала проверим, что там лежит. А потом уж поделим. Где нам искать ключ?

— Раз нет ключа, то нужен хороший слесарь, — сказал Бегишев. — У вас есть надежный человек?

— Я могу позвонить в фирму, — сказала госпожа Парвус. — Но будет ли это надежно?

— Это будет очень ненадежно.

— Что же делать? — спросила Антонина, желая показать, что принимает участие в разговоре.

— А может быть, обратиться в мой музей? — спросил Ильич.

— Зачем? — спросил Бегишев.

Андрей перевел.

— Неужели он действительно думает о музее? — удивилась мадам Парвус. — Он сошел с ума. Это же маразм.

— Это не маразм, — Ильич гордо вытянул вперед бородку, — а реализм, товарищи и господа. Если ключ был в моих вещах, то никто не посмеет его выкинуть.

— Какие еще вещи? — взревел Оскар. — Ты из Москвы их присылал?

— Может, на борту есть слесарь? — спросил Андрей. — Я боюсь, что мы зря теряем время.

— Тогда я иду с вами, — твердо сказала госпожа Парвус.

— Еще чего не хватало! — воскликнула Антонина.

— Или вы не покинете шведских вод.

— Я с вами, птичка, — сказал теннисист. — Без меня они вас выкинут за борт через полчаса после отплытия.

— Разумеется, мой мальчик, — сказала мадам и тут же продемонстрировала прозорливость и знание людей. — Конечно, я тебя возьму, иначе тебе не достанется доля и окажется, что ты зря спал со старой сковородкой.

В ответ на возмущенный возглас теннисиста она спохватилась и перешла на непонятный Андрею шведский язык.

— Чего она требует? — спросил Бегишев, и тут Андрей сообразил, что забыл о своих переводческих обязанностях.

— Она хочет, чтобы мы взяли ее на борт.

— Черт с ней, — сдался Бегишев.

Поднялись на борт без приключений, никто не задерживал, никого не было и наверху трапа.

Бегишев даже выразил неудовольствие.

— Всех уволю, — сказал он, — так можно судовую кассу увести.

Прошли в холл.

— Где будем мадам устраивать? — спросил он у Андрея.

— Я не знаю, — сказал Андрей. — Мне нужно к себе сходить, умыться.

— И не мечтай, — сказал Бегишев. — Я тебя ни на секунду не отпущу. Во-первых, я тебе не верю. Я никому не верю. Во-вторых, у нас сейчас нет другого переводчика.

Пришлось всей толпой идти к люксу господина Бегишева.

Там разместились в тесноте.

Бегишев приказал Алику:

— Давай на полусогнутых в машину. Знаешь, кого звать.

— Знаю.

— Сейчас придет слесарь, — сказал Бегишев. — Мастер своего дела.

Мадам поглядела в иллюминатор. Она была напугана.

— А скоро ваш пароход отправится дальше? — спросила она.

— Не бойся, — ответил Бегишев. — Ночью. Время еще есть. — Он обернулся к Антонине: — Кто нас засек или нет?

— Ой, я не знаю, Оскар, — ответила Антонина. — Может, кто-нибудь из-за угла подглядывал. Ты же знаешь, как здесь легко спрятаться.

— Думай, где нам спрятать добро, — сказал Бегишев.

— Как будто ты раньше все не предусмотрел, — улыбнулась Антонина.

— Планы меняются, обстоятельства тоже, — сказал Бегишев.

Говоря, он разглядывал госпожу Парвус.

Забавно, что они были похожи. Две туши: одна помоложе — Бегишев, другая — куда постарше. И друг другу они не нравились.

— Мы договорились на тридцати процентах, — сказала госпожа Парвус.

— На двадцати! — воскликнул Ильич. — Сама же говорила: двадцать!

— Все оказалось куда сложнее, чем мы ожидали, — сказала мадам.

— Для меня тем более все оказалось сложнее! Я же не требую больше моих сорока! — Ильич был искренне возмущен. У него отнимали деньги.

— Получите, сколько я выделю, — сказал Бегишев.

— Может, там ничего и нет, — сказал Андрей.

Это была крамола, ее так и оценила мадам. А когда Андрей повторил свою фразу по-русски, поднялся общий шум, прерванный только появлением чужого нескладного человека с большой челюстью.

— Пришел, — сказал Алик, оставаясь в дверях.

— Вижу, — сказал Бегишев. — Посмотри, Данилыч, как этот ящик открыть. Только быстро, нам некогда чикаться.

— Пустое дело, — сказал Данилыч.

Оба играли в хозяина — работягу. Вернее всего, не был этот слесарь Данилычем, но и был ли слесарем — тоже неизвестно.

Данилыч постучал по боку ящика согнутым пальцем. Ящик отозвался глухо.

Данилыч приподнял ящик и с тупым стуком опустил его.

— Солидная работа, — сказал он. — Старая, может, даже до революции делали. Золинген. Классная сталь.

Андрей отнесся к словам Данилыча скептически. Даже чуть не спросил вслух: а Золинген здесь при чем?

— Открыть сможешь? — спросил Бегишев.

— Инструмент нужен, — сказал слесарь. — Хороший инструмент нужен. Дома есть.

— А здесь?

— А здесь, понимаешь, нету.

— У кого есть?

— Ни у кого нет. Здесь тонкой работой никто не занимается. А ведь ты посмотри, какой ключик был — тютелька не влезет.

Он покрутил ногтем указательного пальца в замочной скважине.

— А если хорошо заплачу? — спросил Бегишев.

— А если ты хорошо заплатишь, то вызывай Левшу. Читал про такого?

— Значит, не можешь?

— И никто не может.

— Если распилить?

— Сталь, — ответил, не задумываясь, Данилыч. — Сталь высокого класса, танковая сталь, хоть и не было тогда танков. Нет у меня инструмента.

— А в баксах заплачу?

— Ищи другого дурака. Чтобы сейфы брал.

— Почему, простите, сейф? — спросил Ильич.

— А потому, что это и есть переносной сейф. Думаете, папаша, почему он такой неподъемный — это сталь столько весит. А внутри его, может, пустота или несколько бумажек. В сейфы странные вещи кладут. Я свободен?

— Пока свободен, — сказал Бегишев. — И учти, что я тобой недоволен.

— Учту, господин механик. Помнишь морскую песню?

Данилыч вышел из каюты, аккуратно закрыв за собой дверь.

— Плохо дело, — сказал Бегишев.

— Я никуда не отойду от коробки, — сказала мадам. — Как только я отойду, меня вычеркнут из компании. Я имею жизненный опыт.

Бегишев поднялся и подошел к открытому иллюминатору.

Он смотрел вдаль. Погода портилась. Шел мелкий дождь. У борта остановился туристический автобус — писателей возили в музей «Вазы».

Писатели вылезали из автобуса, одежду трепало ветром — они спешили к кораблю.

И тут же из облака посыпался снег. Не дождь, а снег, с опозданием напоминавший, что здесь еще не кончилась зима.

— Надо будет поискать на теплоходе другого слесаря, — сказала Антонина. — Не может его не быть — здесь же сотни людей, включая обслуживающий персонал.

— Разумно, — не без иронии откликнулся Бегишев. — И твой слесарь окажется чекистом.

— Или еще хуже, — поддержал его Ильич, — из этой монархической банды.

Значит, они знают, подумал Андрей. Не то его удивило, что знают — невозможно не заметить конкурентов, но то, что Ильич назвал их монархистами, подтвердило подозрения Андрея.

— И что же делать? — спросила Антонина.

— Сначала выбросим с теплохода наших друзей, — сказал Бегишев, показав на мадам и ее Сержа.

— Что он сказал? — спросила госпожа Парвус.

Андрей перевел.

— Попробуйте, — сказала мадам. — Но предупреждаю, что перед вашим приходом я наговорила кассету и она спрятана в надежном месте. Если со мной что-то случится, рука правосудия до вас доберется.

— Как вы смотрите на то, — миролюбиво (ах, не верьте этому миролюбию борова) спросил Бегишев, — чтобы подождать, пока мы реализуем содержимое шкатулки в России и вышлем причитающуюся долю. Мы заключим договор и дадим вам обещания.

— Обещания — пфьють! — запела соловьем госпожа Парвус. — Почему я должна верить бандитам от коммунизма? Да я порядочным людям не верю. Я должна присутствовать при вскрытии гробницы.