— Я пошла погулять… — Лидочка шмыгнула носом и закашлялась. — Я… поскользнулась и упала… а я ужасно выгляжу?

Алмазов смотрел на ее ботики, измазанные желтой глиной.

— Вам надо тут же переодеться, — сказал он. — Обязательно. У вас есть лекарства? А то боюсь, что наш доктор тоже отплясывает за свободу пролетариата.

Алмазов подошел ближе — от него сильно пахло водкой. Сказал, наклонившись:

— Нашли время бегать по улицам и падать в лужи… нашли время.

Но тут же он засмеялся, подхватил Альбину под руку и потащил, не оборачиваясь, в гостиную, откуда доносилось пение «Марсельезы».

Удостоверившись, что Альбина с Алмазовым ушли, и не дожидаясь, пока появится кто-нибудь еще, Лида поспешила к Александрийскому.

Лидочка была почти убеждена, что профессор, узнав, куда направляется Матя, возвратился к себе. Но с каждым шагом ее уверенность падала и вместо нее рос страх, что профессор не откликнется на стук и ей придется снова идти под холодный ночной дождь — искать Александрийского в лесу. И не к кому обратиться за помощью. Пастернак уехал еще утром.

Лидочка коротко постучала в дверь, ее знобило, как будто она стояла на зимнем ветру. Дверь отворилась сразу — видно, Александрийский ждал визитов.

— Лидия! Что с вами! Куда вы делись! Я схожу с ума! — Старик был взволнован — у него даже кончики губ опустились и зло дрожали. — Почему вы не вышли? Что вас задержало?

— Господи, — сказала Лидочка, — какое счастье! С вами ничего не случилось!

— Что могло со мной случиться, кроме простуды?

Выглядел старик ужасно — вокруг глаз темные тени, щеки ввалились, руки дрожат, — словно за то время, пока они не виделись, профессор постарел на десять лет. Сейчас он был похож не на Вольтера, а на древнего пророка из Библии.

— Можно я сяду? — спросила Лида. Если бы он не разрешил, она бы все равно села — на пол.

Александрийский только тут понял, что ей плохо.

— Конечно, — сказал он, словно выпустил злой дух и сразу подобрел. — Конечно. Вы вся дрожите. Вы промокли. Лида, скажите, что произошло?

— Какое счастье, — сказала Лидочка. Она не могла сдержать слез. Сидела мокрая и грязная на стуле и поливала слезами ковер. — Какое счастье! — бормотала она между приступами кашля и потоками слез. — Я уже думала, что он вас убил… он вас убил, а потом за мной бежал, до самого дома…

— Погодите, погодите, вы можете рассказать внятно?

— Еще бы… Я пошла за вами, а вас нет. Я пошла за ним, я думала, что вас убили. А вы где были?

— Вы мою записку нашли?

— Нашла.

— Я ждал вас до девятнадцати часов. Как было уговорено. Было уговорено?

— Но они все разговаривают… маскарад…

— Я ждал вас до девятнадцати пятнадцати. И рад бы ждать далее, но, к сожалению, у меня не было на это сил. И я не мог понять, что с вами произошло… — Александрийский подошел к ней и навис, как аист над лягушкой. Но не клюнул, а погладил по мокрой голове. — С ума сойти! — сказал он. — Зачем вы купались?

— А Матя? Убийца?

— Он не вышел, — сказал профессор. — Наверное, он выйдет позже, когда все в доме заснут.

— Значит, вы его не видели?

— Я повторяю — я вернулся и стал искать вас, и я был, к сожалению, бессилен что-либо сделать, только ждать и злиться на вас.

— А я все знаю, — сказала Лидочка, глупо улыбаясь. Ей стало тепло, даже жарко, и ей было приятно сознавать, что доктор Ватсон опять оказался проницательнее самого Шерлока Холмса. — Я все знаю, мистер Холмс. Я пришла — вас нет, я полезла в погреб, а Полина исчезла… нет Полины.

— Во сколько это было?

— Потом. Потом… я пошла за ним до пруда…

— Вы видели убийцу?

— Я не хочу его видеть… я вообще никого не хочу видеть. Я буквально провалилась — видите, как я одета? Я монахиня, честное слово, только из эксплуататорских классов — вы можете представить, что я из эксплуататорских классов?

— Лидочка, сейчас вы пойдете к себе, ляжете и будете спать. И все пройдет. Вы мне только скажите — вы видели убийцу?

— Он спрятался, он смотрел на меня из кустов, а потом бежал за мной до самого дома, вы представляете?

— Нет, — сказал профессор, — я не представляю. Я думаю, что, если бы он хотел, он бы вас догнал.

— А я убежала…

— Хорошо, хорошо. Но главное, вы видели, куда он перепрятал труп?

— Я догадалась — только не смогла туда залезть.

— Куда?

— В ко-ло-дец! Хитро, да?

— Какой колодец? Ну какой еще колодец? Здесь нет колодцев!

Лидочка почти не видела профессора — слезы лились из глаз.

— В пруду, — сказала она, — есть волшебный колодец, там дьявол прячет своих агнцев, смешно?

Как сквозь сон Лидочка видела и слышала, что профессор нажал на звонок, лежавший на столике у его кровати. Он держал его, не отпуская, а Лидочка плакала. А потом прибежала женщина в белом халате — и она стала что-то делать, и было щекотно…

Ночью Лидочка просыпалась несколько раз — почему-то она спала не в своей кровати, а в белой маленькой комнате, где был столик, на столике стояла лампа, женщина в белом приходила и уходила, Лидочка все хотела к себе в комнату, но ее не пускали…

Лидочка проснулась, причем ее будили, и один голос требовал, чтобы Лидочка скорее проснулась и куда-то шла, а другой Лидочку защищал и хотел, чтобы она спала и дальше, потому что она жестоко простужена и не исключено, что у нее воспаление легких. Лидочка с сочувствием слушала второй голос и внутренне с ним соглашалась. Ей очень хотелось пить, но она не смела попросить воды, потому что обладатель паршивого голоса только и ждет, что она проснется. И тогда выскочит из-за кустов.

— Она в первую очередь больная, а уж потом вы решайте свои проблемы, — сказал приятный голос, и Лидочка догадалась, что он принадлежит краснощекой докторше Ларисе Михайловне. Лидочка чуть приоткрыла глаз — дышать носом она не могла, и потому она лежала очень некрасивая, с приоткрытым ртом, и дышала как старуха. «Ага, так я и думала — над кроватью стоял президент Филиппов. Конечно же, от него ничего хорошего не дождешься…»

Лидочке казалось, что она приоткрыла глаз незаметно, но Филиппов заметил и закричал — словно поймал вора:

— Все! Она проснулась!

Раз попалась, можно попросить воды. Все равно уж не спрячешься.

Глаза открылись с трудом, будто к ресницам были привязаны гирьки.

— Пить, — сказала Лида.

— Сейчас, моя девочка, — сказала Лариса Михайловна. Она подвела ладонь под затылок Лиде и приподняла ее голову.

Лида нащупала губами носик поилки, вода была сладкая и теплая.

— Вы ждали, что я проснусь? — спросила Лидочка, стараясь в вопросе передать благодарность докторше.

— Лежи, отдыхай, — сказала Лариса Михайловна.

— Здесь не больница, а санаторий, — сообщил президент. — Если больная, то мы сдадим ее в больницу. Правильно?

Последний вопрос относился к вошедшему в маленький санаторный бокс Яну Алмазову. Алмазов был строг, печален, одет в военную форму с ромбами в петлицах.

— Ну как, наша авантюристка пришла в себя? — сказал он. — Вот и замечательно. Сейчас мы с вами оденемся, Иваницкая, и вы нам поможете. Вы ведь нам поможете?

— Товарищ командир, — сказала Лариса Михайловна. — Больную нельзя поднимать с кровати. Ей нужен полный покой. У нее воспаление легких.

— Это только предположение, а я думаю, что у нас насморк, — сказал президент, и Лидочке показалось, что он при этих словах помахал хвостом.

— Сначала мы решим все наши дела, — сказал Алмазов, — в больницу всегда успеем.

— Я протестую! — сказала Лариса.

— А мы ваш протест запишем куда следует, — сказал Алмазов, — запишем, а потом спросим, почему это вдруг доктор из нашей любимой Санузии так шумно протестовала? Может быть, они с Иваницкой были знакомы? Или дружили даже? Ну!

Последнее слово прозвучало резко, и Лида хотела заткнуть уши, потому что такой Алмазов был беспощаден. Но почему он так сердился на нее, она совершенно не представляла. Его крики мешали сосредоточиться и вспомнить, что случилось. Кажется, был маскарад?