— Вы были освобожденный пролетарий, — сообщила Лидочка Алмазову.

— Давайте не будем валять дурочку, — сказал Алмазов. — Ты совершенно в своем уме. Будешь одеваться или мне тебя одеть?

Лидочка посмотрела на докторшу и поняла, что та не хочет встречаться с ней взглядом. Значит, ей тоже страшно! Лидочке стало жалко добрую Ларису Михайловну.

— Мне надо в уборную, — сказала Лида.

— Обойдешься ночным горшком! — воскликнул президент.

— Как так? — удивилась Лидочка. — Здесь?

— А мы поглядим! — Из президента буквально сочилась радость от того, что он мог унизить Лидочку.

— А ну отставить! — сказал Алмазов брезгливо. — Пускай одевается и идет, куда ей надо.

— А если она уничтожит улику?

— Ей же хуже, — сказал Алмазов.

— А такой худенький, — сказала Лидочка вслух, с сочувствием. Президент догадался, что она говорит о нем, и выругался, а Лариса Михайловна сказала:

— Постыдились бы женщин.

Президент хотел ругаться и дальше, но Алмазов сказал:

— Доктор права, не надо переходить границ.

— Выйдите, пожалуйста, — сказала Лидочка, — мне же надо одеться.

— Еще чего не хватало! — даже обиделся президент. Можно было подумать, что он играет в игру, а Лидочка все время норовит нарушить правила.

— Правильно, — сказал Алмазов. — Давайте выйдем, Филиппов.

— Ей не во что одеваться, — сказала Лариса Михайловна. — Все было мокрое и еще не просохло.

— Дайте ей свои туфли — у вас вроде нога побольше. Чтобы через три минуты она была полностью одета.

— Но ей же нельзя!

— Я это слышал, Лариса Михайловна. Но поймите — мы на работе, мы не в бирюльки играем. К сожалению, нам известно, что гражданка Иваницкая, надеюсь, не по своей воле, оказалась втянута в грязные интриги наших врагов. Так что шутки в сторону, Лариса Михайловна. Или вы нам помогаете и этим помогаете Лидочке, к которой я отношусь с симпатией. Или мы с вами будем вынуждены говорить иначе.

Лариса Михайловна поддерживала Лидочку, ведя ее по коридору к умывальной, а остальные шли сзади и громко разговаривали.

— Вы слишком либеральны, — сказал президент. — С ними так нельзя, товарищ комиссар.

— Дурак, — ответил Алмазов. — Зато она сама оделась, а теперь как ей доказать, что она больная?

Лидочка понимала, что этот разговор ведется специально, чтобы она его слышала и трепетала. А ей было все равно. Даже интересно — что же они подозревают? Будь она здоровой, испугалась бы куда больше, а сейчас она боролась с кашлем и головной болью и в конце концов не выдержала и, повиснув на руке Ларисы Михайловны, зашлась в приступе.

Краем глаза Лида увидела, как приоткрылась дверь в девятнадцатую палату и оттуда выглянула Марта. Лицо у нее было жалкое и испуганное, а из-за ее плеча выглядывал Максим Исаевич. Дверь захлопнулась…

Пока Лидочка была в умывальной, где докторша помогала ей привести себя в порядок, чекисты молча стояли снаружи.

— Что с ним? — спросила Лида шепотом.

— Ума не приложу! — слишком громко ответила докторша.

— Все в порядке? — спросил Алмазов с издевкой, когда женщины вышли из туалетной. — Полегчало? Тогда я предложу вам совершить маленькое путешествие.

— Я ее одну не отпущу, — сказала Лариса Михайловна.

— Ради бога, — сказал Алмазов. — Мы же не садисты. Если ваш медицинский долг велит вам сопровождать ваших пациентов куда ни попадя — сопровождайте. Только чтобы потом не плакать.

Филиппов рассмеялся высоким голосом.

— Скажите ему, чтобы перестал вилять хвостом, — сказала Лидочка.

Президент осекся — с надеждой посмотрел на Алмазова.

— Я прослежу за этим. — Алмазов засмеялся. — Да не обращай внимания, — сказал Филиппову, — не обращай. У тебя тоже будут маленькие радости.

Путешествие по лестнице, а потом по нижнему коридору было долгим. Лида шла и гадала — куда ее ведут. Оказалось — к Александрийскому.

— Может, вы вернетесь? — предложила Лида Ларисе Михайловне.

— Ничего подобного, — ответила та. — Вы у меня единственный пациент.

Она тоже догадалась, куда они идут.

Дверь к Александрийскому была раскрыта. В дверях стоял рабфаковец Ваня. Везет же Марте с любовниками, подумала Лидочка. А на вид — фанатик физики.

— Как он? — спросил Алмазов.

— Терпимо, — сказал Ванечка.

Александрийский сидел в кресле, закутанный в плед и схожий с очень старой вороной, — никакого Вольтера в нем не осталось.

Он неуверенно повернул голову в сторону Лидочки.

— И вас привели, — сказал он.

— А чего вы ожидали, Павел Андреевич? — удивился Алмазов, входя в комнату. — Мы же не дети, мы занимаемся серьезными делами.

Он оглядел комнату.

— Уютно, — сказал он, — мебель княжеская. Мне такую пожалели. Придется поговорить в Президиуме — о кураторах надо заботиться.

Алмазов умел менять тон и улыбку столь стремительно, что за ним не уследишь, — он всегда опережал тебя.

— Проходите, Иваницкая, — сказал он, — садитесь на стул. Как вы себя сейчас чувствуете, профессор? Присутствие доктора не требуется?

— Обойдусь, — сказал профессор и спросил у Лидочки: — Как вы себя чувствуете? Вам надо лежать.

— Кому лежать, а кому стоять, где лежать и стоять, с кем лежать и стоять — решаем здесь мы!

— Решает Господь Бог, — сказал Александрийский.

— Все его функции на Земле взяло в руки наше ведомство, — сказал Алмазов совершенно серьезно. — Итак, все посторонние, покиньте помещение. Лариса Михайловна и Филиппов — вы останетесь в коридоре и следите друг за другом — чтобы не подслушивать! — Алмазов опять рассмеялся. — Ванечка, побудьте на улице, у окна, чтобы никто не приблизился.

— Слушаюсь, — сказал Ванечка. — Одеваться?

— Оденься, может, потом придется погулять по парку.

Когда комната опустела, Алмазов подошел к двери и плотно ее закрыл.

— Ну вот, — сказал он, — теперь остались только свои. Замечательно… — Он широко взмахнул руками, как бы ввинчивая себя в кресло, впрыгнул в него. Он был игрив. — Я собрал вас, господа, для пренеприятного известия — к нам едет ревизор. Ревизор — это я, поросятушки-ребятушки. А вы будете говорить мне правду. Первое, что мне нужно: узнать, как в вашем дуэте распределяются роли и кто, кроме вас, здесь работает.

Лидочка начала чихать — ее зябко трясло. Алмазов терпеливо ждал.

Потом сказал только:

— Ну, сука!

— Вы не имеете права!

— Помолчите, профессор, вы мне уже надоели — вы слишком типичный. Честно говоря, мне жалко Иваницкую. Она хороша собой, она молода, я был бы рад взять ее себе, но боюсь, что не рискну. — И уже обращаясь к Лидочке: — Мне надоела ваша подружка Альбина — она обливает меня слезами и соплями, ну сколько можно! Пришлось даже показать ей сегодня приговор ее супругу — по крайней мере она не выйдет из комнаты.

— Ой! — сказала Лидочка. — Как вы смели так сделать!

— Не жалейте ее, она слабый человечек, и у нее не было выхода. Она была обречена с самого начала. Выход, который я ей предложил, — наилучший. Я освободил ее от мужа, от чувства вины перед ним. Она боялась, что я сдержу свое слово и освобожу ее мужа, больше всего остального. Потому что ее муж по правилам игры, в которую она играла, должен задушить ее как изменницу. А она очень хотела жить. Теперь же она порыдает еще недельку и найдет себе нового мужчину и новую жизнь. Я к ней замечательно отношусь и надеюсь, что именно так и случится. Если, правда… — Тут Алмазов сделал довольно долгую паузу и совершенно неожиданно закончил фразу так: — Если вы, конечно, не потопите ее, как члена вашей контрреволюционной группы.

— Как так? — не понял Александрийский.

— Иваницкая, — обратился Алмазов к Лидочке, — скажи, деточка, как к тебе попал мой револьвер? Мой револьвер?

Лидочка ждала такого удара. Несмотря на болезненное состояние, она поняла, что именно в револьвере и заключается главнейшая угроза. Это вооруженный заговор, это кража оружия… Лида в панике обернулась к профессору. Неужели они сделали тут обыск или запугали профессора?