Она почувствовала, что не хватает воздуха.

Когда вода поднялась на метр, Лидочка стала терять сознание. Правда, к тому времени она наломала достаточно досок, чтобы взобраться на них. Доски были скользкими, ненадежными и норовили ускользнуть из-под ног.

Ноги закоченели, потом закоченело все тело — она поняла, что попросту умрет от переохлаждения. Надо же — ее убили, заморозив в середине лета! Ей стало страшно, что кто-то рядом шумит. Лидочка не сообразила, что шумит она сама. Вдруг погас свет — лампочка исчезла, видно, Марина решила, что без света Лидочка потеряет ощущение пространства. Она уже не могла собирать доски и строить из них что-то вроде плота, она не знала, где верх, где низ и где сами эти доски.

Она занималась рассуждениями пустыми, но успокаивающими: когда вода поднимется к самой крышке, она всплывет вместе с ней и тогда толкнет эту проклятую крышку — станет тепло и светло, и она выберется… В ее туманных и неясных мечтаниях не было места плохой Марине, потому что если вспомнить о ней, то придется представить себе Марину Котову, тихого редактора солидного издательства, женщину совершенно безобидную, сидящую с сигаретой на стуле над закрытым водяным гробом, над утонувшим «Титаником», в котором мечется последний пассажир.

Ей захотелось спать — надо улечься в воду. Тогда не будет плохо и страшно. Все обойдется, обязательно обойдется, только дайте мне заснуть, не мешайте… там в степи глухой… кто там поет за нее?

Волки лают. Почему бы волкам лаять? Эй, волки, не смейте лаять!

Лай исчез, чтобы снова возвратиться, но окоченевший мозг отказывался понять, что же происходит. Ведь все уже вокруг стало сном, и лишь астральное тело Глории уносило ее куда-то на вершины Гималаев, где очень холодно…

Евгений Александрович Глущенко, просмотрев роман Сергея Спольникова, сделал для себя два вывода. Первый: роман ему крайне не понравился и граничил с графоманией, что, к сожалению, случается среди ученых, которые решают на старости лет побаловаться беллетристикой. Второй вывод был куда более актуален и серьезен: последняя глава романа, в которой герой Григорий, между прочим, названный пару раз Сергеем, становится жертвой собственного распутства и ревности матери своей невесты, ему показалась написанной иначе, другой рукой. У Жени был достаточный редакторский опыт, чтобы сразу уловить, что усеянное красивостями (это вызывало недовольство издательского редактора) повествование неожиданно уступает место сухой гимназической прозе. Даже описание сексуального общения героя с Дарией изложено сухо и скучно, будто автору и глядеть в ту сторону противно. Что было странно, словно вошел новый автор, который не желал писать эротических сцен.

Следующее умозаключение Глущенки касалось редакторских замечаний. В конце замечания исчезли. Редактор отныне был удовлетворен текстом. Наконец, еще одна важная, хотя и не решающая деталь обратила на себя внимание Глущенки: новые по стилю страницы были написаны на свежей ленте.

Эти несуразности были столь очевидны, что он позвал Итусю, которая уже принялась готовить обед, и произнес странные слова.

— Итуся, — сказал он. — Мне кажется, что Марина Котова, помнишь, такая серенькая редакторша Сергея, или его сама убила, или знает, кто это сделал. Когда Лидочка вернется, мы должны будем ей об этом сказать.

Итуся ахнула, выслушала все аргументы мужа, а сама проглядела последние страницы и сделала неожиданное для Жени заявление:

— Бог с ним, с обедом, пошли искать Лидочку.

— Ты хочешь показать ей эти страницы? Но она же их читала.

— Вот именно. И она наверняка пришла к таким же выводам.

— Вот и хорошо, пускай поделится с Анатолием Васильевичем.

— Она очень давно ушла.

— Значит, ждет следователя.

— Женя, — строго сказала Итуся, — я тебя редко о чем-нибудь прошу, но сейчас у меня плохое предчувствие.

— Итуся!

— Женя, если ты не пойдешь, я пойду с Пуфиком.

— Итуся, ты только посмотри, какой идет дождь, — сказал Женя и встал с дивана.

— Пускай дождь.

— Тогда ты никуда не пойдешь. Ты останешься дома. Я не желаю, чтобы ты простужалась.

В результате они спешно собрались и побежали по лужам в милицию, потому что думали, что Лидочка старается пересидеть дождик в милиции, ей ничего не угрожает. Ей может что-то угрожать, только если она не в милиции. А где?

Они бежали под двумя разными зонтиками, струи дождя хлестали их по ногам, Пуфик метался между зонтиками, но ничего у него не получилось, и он уже проклинал на своем собачьем языке тот момент, когда увязался за хозяевами. И вольно же ему было!

Не доходя до милиции, Глущенки свернули на Школьную улицу. Дом № 5 был тих и пуст. Разумеется, там никого не было. За исключением одного человека.

Этим человеком была невысокого роста весьма полная женщина в прозрачном плаще, которая стояла у входа на веранду спиной к улице.

Женя распахнул калитку и издали крикнул:

— Простите, вы не видели Лидочку?

Женщина обернулась. Это была библиотекарша Ольга, соседка.

Она сказала:

— Я только что вошла. Смотрите, как странно!

Ольга показывала на шланг, который был надет на кран для поливки огорода. Шланг был толстым, круглым и вздрагивал, вода шла по нему под полным напором.

— Что это значит? — спросила Ольга.

Пуфик метался возле двери в сарай, пронзительно лая. Он кинулся к людям, потом снова помчался к сараю.

— Посмотрим? — с дрожью в голосе произнесла Ольга.

— Подождите меня здесь, — сказал Женя и сорвал шланг с крана. Потом, не обращая внимания на бившую струю — все равно промок, — завинтил кран. И тут же побежал к двери сарая. — Где ключи? — закричал Женя. Он был очень зол и боялся, что может опоздать. Бывает, ты еще не можешь точно объяснить, что же произошло, но значение происшедшего уже понимаешь.

Именно в этот момент помутневшим сознанием Лидочка услышала лай собаки. Раньше она не могла его услышать сквозь дверь, потому что очень громко шумела вода из шланга. Но сейчас шланг молчал. Лидочка этого не поняла, но собачий лай услышала.

Женя ударил плечом обшитую дверь, дверь не поддалась.

— На себя, — сказала Ольга и резко потянула ручку двери на себя. Ручка отломилась.

— Топор! — воскликнул Женя, как хирург требует пинцет. Он не стал ждать, пока кто-то принесет топор, а сам кинулся в открытый дом, дверь была отворена, схватил в сенях топор и прибежал с ним обратно. Женщины ждали его, прижавшись к двери, прислушивались и звали Лидочку.

Их голоса Лидочка тоже услышала, но не поняла, что зовут именно ее.

Женя воткнул лезвие в щель и с такой силой нажал на него, что дверь, взвизгнув от боли, открылась с первого раза, послушно, как будто и не была заперта.

Они увидели, что шланг исчезает в углу люка, который закрывает подвал. Ольга обогнала всех и резко потянула крышку на себя. Женя помог ей, поддев мокрую крышку топором.

Крышка откинулась.

Внизу была черная гладкая вода. Она покачивалась в полутора метрах от пола. Ольга зажгла свет.

Женя первым увидел заставленную за шкаф железную лестницу и опустил ее в воду.

— Женя! — вдруг вспомнила о его здоровье Итуся. — Осторожнее, ты промокнешь.

Женя отмахнулся и опустился в воду. Вода была так холодна, что все внутри у него сжалось от боли.

Он сразу увидел Лидочку — она полулежала в углу, к счастью, наваленные там доски позволяли ей держать грудь над водой. Лидочка была без сознания.

Женя рывком вытащил ее холодное, как будто мертвое тело из воды и, стоя по пояс в воде, поднял его наверх. Как только голова и плечи Лидочки показались над крышкой, Ольга с Итусей подхватили тяжелое тело и выволокли наверх. Женя подталкивал Лидочку снизу.

А потом Ольга побежала в милицию, там был ближайший телефон, а Итуся с Женей перетащили Лидочку в дом, раздели и начали растирать сухими полотенцами. Они боялись делать что-нибудь еще, чтобы не навредить. Итуся нащупала у Лидочки слабый пульс. Дыхание было редким, Лидочка была без сознания и ни на что не реагировала.