— Ну уж, какие это случайности, — возразил Исаев-старший. Он не хотел, чтобы случайности командовали его поступками. — Как только мы все узнали, то действовали без всяких случайностей.

— Ну хорошо, без случайностей, — согласился Глущенко.

— У меня есть еще один вопрос, — сказал майор Львин. — В кармане Роджерса мы обнаружили вот эту записку, вернее, план. Она написана, очевидно, на русском языке. Интересно, как она попала к нему? Может, она связана с тем, что Роджерсу удалось найти наконец место клада. Ведь что ни говорите, как ему это удалось, мы не знаем.

Майор Львин достал листок бумаги и разложил его на столе.

Игорь все понял с первого взгляда — это и была та записка, которую Роджерс вынул из ручки меча. На записке был нарисован грубый план: дорога, пагодка, квадратик — Дом трех разбойников — и несколько надписей: «Здесь лежитъ грузъ», «Пагода Трехъ Духовъ», «дорога на Промъ», «река Иравади».

— Удивительно! — сказал Евгений. — Это же план, по которому можно найти клад.

И Глущенко обернулся к Игорю.

Игорь понял, что погиб. Теперь у него наверняка отнимут медаль.

— Он не виноват, — сказала Бригитта, — мистер Роджерс его обманул. Он, честное слово, ни в чем не виноват.

— Может, сам расскажешь? — спросил Евгений.

— Расскажу, — сказал Игорь. — Он обещал, что мы с ним напишем научную статью, и тогда я пришел…

И Игорь, не поднимая глаз, рассказал историю с пропажей меча, рассказал о полой рукояти и о том, как план попал в руки Роджерса.

И ничего не случилось. Никто даже и слова упрека не сказал Игорю. Как будто всем приходилось не раз попадаться на такие удочки. Только когда уже все выходили из кабинета, чтобы ехать к Исаевым есть пельмени, отец совершенно серьезно, как взрослому, сказал Игорю:

— Все мы учимся на ошибках. Иногда это бывает даже полезно.

— Видно, Исаев перед смертью нарисовал этот план, — сказал Данчев.

Когда шли через зал, то директор подвел их к большому стенду. Посреди стенда висела картина. Высокий человек с желтыми волосами и с мечом в руках стоит среди бирманских пушек, а снизу на холм карабкаются солдаты в красных мундирах.

Под картиной висел меч в серебряных ножнах, меч генерала Бандулы.

За четыре дня до конца смены, когда все уже думали, что месяц обойдется без происшествий, в пионерском лагере «Огонек» случилось чрезвычайное происшествие.

После обеда пионеры второго отряда Юра Семенов и Олег Розов по прозвищу Розочка поймали на поляне за кухней кошку Лариску и хотели привязать к ее хвосту консервную банку с гвоздями и в таком виде выпустить кошку на эстраду, где репетировал хор. Идея принадлежала Розочке, а исполнял это черное дело Семенов. На вопли кошки из кустов выскочила пионерка третьего отряда Юля Грибкова и без предупреждения начала молотить Семенова по голове книжкой Дж. Даррелла «Зоопарк в моем багаже», в которой рассказывается, как надо охранять животных. Семенов решил не сдаваться и, как только опомнился, подбил Грибковой глаз и расквасил нос. К тому же Грибкова исцарапала ему правую щеку. Книжка тоже пострадала. Розочка был свидетелем, а потом стал разнимать врагов и тоже получил свою порцию синяков.

Вечером Юля Грибкова сидела на той же поляне со своим приятелем и одноклассником Фимой Королевым. Ужинать она не пошла, не хотелось. Она ждала, когда после кино соберутся вожатые у директора и ее выгонят из лагеря. Всем почему-то было интересно поглядеть на Юлю, девочки ругали Семенова и Розочку, а ребята смеялись.

— Твоя бабушка не переживет, — сказал Фима. — Она такая нервная.

Юля не ответила: и так было все ясно.

— Придется тебя спрятать у меня дома, — сказал Фима. — Мои все равно в отпуске. А если приедут, передадим тебя кому-нибудь еще из класса. И чего тебя потянуло в бой? Кошке от этой шутки ничего плохого.

— А нервы? — спросила Юля. — А унижение? Ведь нервные клетки не восстанавливаются.

— Какие нервы у кошки? — удивился Фима.

— Если звери не могут сказать, значит, с ними можно делать что вздумается?

— Странная ты, Юлька, — сказал Фима. — Иногда мне кажется, что ты животных любишь без всякого разбора. Ты бы и тигра пригрела. И скорпиона.

— Плохих зверей не бывает, — сказала Юлька. — Все равно что плохих младенцев. Потом уже люди воспитываются, превращаются в разных… А сначала все хорошие.

Юле не хотелось говорить с Фимой. Лучше бы он ушел. В самом деле положение у нее было трудным. Мать с отцом в отпуске, бабушка еле ходит… приедет Юля. «Ты почему раньше, времени?» — «А меня выгнали за драку!»

— Змеи, скорпионы, кошки и всякие гады… — задумчиво произнес Фима. — Я житель города и предпочитаю иметь дело с автобусами.

Сказав это, он поднял голову к небу и увидел в листве большого дерева, что росло у самого забора, что-то очень большое и серое, словно дерево обмотали толстым кабелем. Кабель заканчивался головой, и на Фиму смотрели черные глаза.

— Э, — сказал Фима и осторожно показал рукой на дерево. Что-то зашуршало, и серый кабель пропал.

— Ничего не вижу, — сказала Юлька.

— И не надо, — сказал Фима. — У меня от твоих разговоров в глазах галлюцинации.

Вечерело. Появились первые комары, кружили, вынюхивали. От леса потянуло запахом грибов — лето кончалось. По дорожке шла кошка Лариса, может, хотела сказать спасибо Юльке, но не дошла, а вдруг выгнула спину, шерсть торчком и зашипела, глядя на кусты. Потом повернулась и умчалась.

— Что-то там есть, — сказал Фима. — Кошки чуют.

— Пойду проверю, — сказала Юлька. — Чего сидеть ждать.

Ей тоже показалось, что в кустах у забора что-то таится, большое и незнакомое. Кусты густой стеной прикрывали забор и потому вожатые не догадывались, что в заборе есть удобная дырка, сквозь которую после отбоя можно убежать к реке.

Но стоило Юльке сделать два шага к кустам, как кусты покачнулись и замерли. Тихо.

Тут сзади раздался шум голосов, кончилось кино. Юлька мужественно вынесла все смешки и шутки. Вожатые и другие лагерные взрослые пошли в домик директора, где должны были обсуждать чрезвычайное происшествие. Юлька постояла немножко, потом отправилась в свой одноэтажный голубой дом, села на кровать и стала ждать, как решится ее судьба.

Она даже не знала, сколько прошло времени, — стемнело. С площадки неслась музыка, там танцевали. Кто-то забегал в палату, что-то спрашивал. Юлька пыталась было читать Даррелла, но ничего не получилось. Да и свет зажигать не хотелось.

Потом к окну простучали мелкие шаги. Юлька догадалась — Фима.

— Юлька, — сказал он. — Обсудили.

— Меня обсудили?

— Я под окном подслушивал. Окно открыто, все слышно.

— Ну и что? — Юлька старалась спросить так, чтобы в голосе не было страха.

— Они смеялись, — сказал Фима.

— Почему?

— Они сначала старались серьезно обсуждать, а потом смеялись. А Степаныч, физкультурник, все требовал, чтобы кошку привели как свидетеля. Понимаешь?

— Ничего не понимаю.

— Они решили тебя не выгонять. И Семенова тоже. И наша вожатая Рита очень ругала Семенова, а потом Семенов, который под окном со мной вместе стоял, крикнул, что он в порядке самообороны. А ты как дикая кошка.

— Ну, если он мне попадется… — начала Юлька.

— Тогда второй раз тебя не простят.

Вошли девочки с танцплощадки и начали громко разговаривать на глупые темы — о мальчишках. Фима убежал, чтобы его не увидели. А потом Юля легла в постель и притворилась, что спит.

На самом деле она не спала. Ей совершенно не хотелось спать. Постепенно угомонились соседи по палате, заснул весь лагерь, поднялась луна и осветила кровати. Зажужжал комар. Далеко-далеко загудел на реке пароход.

— Юля, — раздался тихий голос под окном. Тихий, как комариный звон.

Юля вскочила с кровати, хорошо, что та стояла у окна, и высунулась наружу. Никого на улице не было. Дорожки казались светлыми, почти белыми от лунного света, по небу бежали тонкие рваные облака, и вокруг стояла пустынная тишина.