Заревели моторы дрезин, и обе, все еще соединенные лучами прожекторов, покатились назад. Казалось, они старались разделиться, оборвать светящуюся нить.

— Ну вот и обошлось, — сказала Ирка. — А я думала, что не обойдется. Счастливый ты, Тим.

Я удивился — меня давно уже никто не звал Тимом. Я был Ланселотом.

— Меня Ланселотом в школе зовут, — сказал я. — Я под этим именем в боях выступал.

— Ланселот?

— Это был древний отважный рыцарь, — сказал я. — Он защищал обиженных и боролся со злыми волшебниками.

— Хорошо, пускай будет Ланселот, — согласилась Ирка.

Стук колес обеих дрезин затихал в глубине.

— Подождем, — сказала Ирка. — Сейчас наши вернутся. Чего менты тебя искали?

— Наверное, потому что я убил спонсора.

Ирка ответила не сразу. Видно, решила, что ослышалась.

— Ты? Жабу убил?

— Он раздавил моего товарища, — сказал я, оправдываясь.

— А о других ты подумал?

— Так я виноват, а не другие.

— Не знаю, — сказала Ирка, спрыгивая на рельсы, — спонсоры жутко злые. Они могут заложников взять. Был такой случай, еще до тебя одного спонсора нашли мертвым. Это не в Москве было, а в Твери. Тогда они набрали заложников — человек двести и всех расстреляли.

— Он хотел меня убить, — сказал я. — Что же было делать?

— Бежать, — сказала Ирка. — Мы должны бежать и прятаться. Мы пока слабые, и нас мало.

— Я не люблю бегать, — сказал я.

— Но пока что только этим и занимаешься! — Ирка безжалостно засмеялась.

Стук колес приближался.

За нами возвращалась дрезина.

Путешествие на дрезине показалось мне очень долгим. Может, потому, что меня подавляла и удручала бесконечность этих туннелей, страшная гулкая темнота редких, едва освещенных мраморных станций и сознание того, что все виденное мной — лишь малая часть подземного города, частично затопленного, частично разрушенного, но в большей своей части сохранившегося.

Этого я, конечно, тогда не знал, но масштабы подземного города мог ощутить, не подозревая еще, что эти подземелья не раз еще дадут мне приют.

У дрезины был бензиновый мотор, но так как с топливом было плохо, большую часть пути мы ехали, пользуясь мускульной силой, качая рычаги, соединенные с колесами, — как бы тащили сами себя за уши.

В основном в этой части подземного мира рельсы сохранились прилично — только в одном месте пришлось остановиться перед уходящим вперед озером, на краю которого рельсы обрывались. Два человека спрыгнули с дрезины и вытащили из воды отрезок рельса — оказывается, его нарочно убирали, чтобы остановить милиционеров, ловивших жителей подземелья.

Разговаривали на дрезине мало — спешили доставить раненого к своим. Ирка кое-как перевязала его в темноте, на ходу, но рана, видно, была серьезной, и раненый стонал.

От темноты и однообразной тряски я задремал.

Меня растолкала Ирка.

— Пора, — сказала она. — Приехали.

Замедляя ход, дрезина выехала из туннеля в невероятных размеров дворец, освещенный слабо и таинственно.

Непонятным для меня образом туда поступало электричество.

Дрезина затормозила у платформы, раненого понесли на руках к низкой двери у начала платформы, а я вышел в зал, о подобном которому мог лишь мечтать какой-нибудь древний король. Могучие, но легкие колонны, расширяясь, вливались в своды потолка, и они были подобны могучим дубам в лесу — лишь вместо неба я увидел мозаичные картины, очевидно, изображавшие исторические сцены.

В одном конце зала начиналась и вела наверх широкая дворцовая лестница — по ней Ирка и повела меня. Через тридцать ступеней мы оказались в другом зале — меньшего размера. Здесь Ирка оставила меня, велев ее дожидаться.

Я присел на корточки у стены и положил свой меч на каменный отшлифованный пол, стараясь не шуметь — такая торжественная тишина царила в том дворце.

Ждал я недолго. Нельзя сказать, что дворец был совершенно пустынным. Я слышал, как подъехала еще одна дрезина, и по лестнице взбежали три тепло одетых человека, не обратившие на меня внимания. Затем по крутой узкой тройной лестнице вниз сбежал милиционер без фуражки, прижимавший ко лбу окровавленный платок.

Меня клонило в сон, но, как назло, стоило мне смежить веки, как сразу перед глазами вставала громада спонсора, достающего пистолет, чтобы меня убить. Я снова кидался на него с мечом и просыпался…

Я не знаю, сколько прошло времени, прежде чем меня растолкала перепуганная Ирка.

— Вставай! — закричала она. — Ты что, с ума сошел? Ты что наделал?

— Я? Я ничего…

— Ты столько людей подставил!

— Да ты скажи толком!

— Сейчас скажу, сейчас скажу, сейчас узнаешь! — голос ее звучал угрожающе.

Она втащила меня в дверь, за которой был белый коридор. В конце его стоял вооруженный автоматом человек в кожаном костюме. Ирка не стала отвечать на его вопрос, оттолкнула его и мы оказались в комнате.

В креслах вокруг низкого овального стола, на котором стояли бутылки и стаканы, расположились Маркиза, надсмотрщик Хенрик и незнакомый мне клоун, похожий на Ахмета. Ирка остановилась в дверях, не отпуская моей руки.

— Он ничего не понимает, — сказала она решительно. — Он совершенный и законченный идиот.

— Погоди, не все сразу, — Маркиза, не вставая с кресла — в кресле она была куда больше похожа на красивую женщину, — протянула мне руку с очень длинными пальцами. — Положи на пол свой меч. Садись, любимец. И расскажи сначала, что ты натворил на стадионе.

— Все же видели, — сказал я. — Это был честный бой. Он раздавил Добрыню и хотел меня убить. А я не люблю, когда меня убивают.

— Как ты заговорил, — ухмыльнулась Маркиза. — Еще недавно был щенок-щенком.

— Прошло почти полгода, госпожа, — сказал я, — полгода как я — гладиатор.

— И ты убил спонсора?

— Я защищался.

— А потом?

— Он убежал, а я его увидела, — сказала Ирка.

— Значит, ты не знаешь, что было дальше на стадионе? — спросила Маркиза.

— А что?

— К счастью, я сидел у самого выхода, — сказал Хенрик. — Иначе бы не уйти. Спонсоры приказали милиции оцепить стадион, чтобы никто не убежал.

— Значит, вы видели, как они по мне стреляли! И слона убили!

— Мента перевязали? — спросила Маркиза.

Хенрик открыл дверь во внутреннее помещение. Вошел виденный мною милиционер, голова его была обмотана бинтом.

— Где кассета? — спросила Маркиза.

— Кассета здесь.

Он вытащил из-за пазухи кассету и протянул поднявшемуся Хенрику.

— Болит голова? — спросила Маркиза.

— Плохо, — сказал человек.

— Тебя не засекли?

— Им было не до меня.

Хенрик подошел к телевизору с большим экраном, стоявшему в угу. Вложил кассету в плейер.

Все молчали.

Хоть никто об этом не говорил, я уже понял, что каким-то образом эти люди записали то, что произошло на стадионе.

Хенрик включил телевизор.

Мы смотрели на стадион сверху.

— Мы включили только в конце, раньше не было нужды, — сказал милиционер.

— Вижу, — сказала Маркиза.

Камера быстро спускалась вниз. И я увидел лежащего на земле мертвого спонсора. И себя — только маленького. И слона, стоявшего у кромки.

Звука не было, только чуть-чуть шуршала пленка.

Я увидел себя: вот я бегу с поля; спонсоры рвутся с трибун, вытаскивая пистолеты. Я увидел, как зеленые нити протянулись от пистолетов на трибунах к разбегающимся с арены гладиаторам.

Некоторые падали. Мне показалось, что я вижу, как упал Батый.

Несколько лучей вонзились в слона. Слон покачнулся и упал на колени, он старался поднять хобот, но тот его не слушался. Слон медленно лег набок и замер.

В комнате все молчали, не отрывая взгляда от экрана.

Видно было, как зрители — ярко одетые люди, пригибаясь, бегут к выходам, толпятся там, но милиционеры не пускают их, блокируя выходы. Ворота с арены и выходы медленно закрываются толстыми решетками.