Это не должно повториться!

Уборщица из Бредунов не должна стать вице-президентом Фонда.

Даже если ее отдать в руки лучших стилистов и имиджмейкеров столицы.

При условии, что за первые четыре месяца никто ее к стилистам не водил.

Эти месяцы она посвятила укреплению дружбы сначала с вахтером Ахмет Ахметовичем, а затем с охранником Костей.

И отлично подметала контору.

Как только она накопила денег (как из скромной зарплаты, так и из карманов своих первых друзей), она купила духи, кремы с хорошим запахом и краску для волос.

Когда-нибудь я расскажу, что было дальше, но сейчас не буду отвлекать вас от основного рассказа. Главное, что Элина Виленовна к моменту действия повести скромно ездила на «девятке», снимала скромную трехкомнатную квартиру и намеревалась завладеть президентом. И ей это может удаться.

Кстати, об этом известно и сыщикам Борису и Глебу Хватам, и потому они склонны подозревать Элину Виленовну в том, что она состоит в заговоре с целью похитить и убить несчастную Аглаю Тихоновну.

В начале совещания Георгий Георгиевич выслушал сочувствия и соболезнования соратников, а потом перешел к делу.

— Можно ли нас поздравить? — спросил он Василия Коха, директора фабрики детских игрушек.

Василий Фридрихович, подтянутый, усатый, бородатый, расчесанный на прямой пробор мужчина старше средних лет. тут же поднялся и доложил:

— Вы совершенно правы, шеф! Мы интенсивно ведем проходку большой трубы к полости.

— Как идет работа?

— Мы сталкиваемся с некоторыми трудностями, но в целом намечается прогресс. Готовим пробный сброс мертвой воды.

— Когда достигнете полости?

— Встречаются тяжелые породы. Шесть буров уже сломались.

— Переходите на суперлазер!

— Это слишком дорого, экселленц! — воскликнул Кох.

— Фонд оплатит, — ответил Полотенц. — Мы ведем переговоры с миллиардером Гейтсом, он хочет срочно омолодить свою любимую матушку.

— Вас понял, — сказал Кох.

Мелодии оркестра саламандр долго преследовали Севу.

И неудивительно — всем оркестром саламандры плыли следом за ним, и время от времени по пояс из воды выскакивал музыкант и беззвучно спрашивал:

— Хороша ли наша музыка?

— Хороша! — искренне откликался Сева, трудно было найти более благодарного человека. Саламандры притащили байдарку, охраняли его сон и ничего не потребовали взамен — только послушай наш оркестр.

А оркестр оказался недурным — такой и на земле нечасто встречается. Сева немного возгордился, потому что его провозгласили профессором подземной музыки и пригласили жить в Саламандровой впадине, сколько он пожелает, даже сказали, что если он уже взрослый, то ему подыщут самую красивую саламандроску в невесты. Сева скромно отказался. Он объяснил новым друзьям, что предпочел бы жить на солнечном свете, а слепой красавице там не понравится.

Но звание профессора, совершенно незаслуженное, он принял.

Часа через два Севе пришлось попрощаться с саламандрами, потому что доплыл до границы их царства. Ручей в том месте пробивался сквозь каменные завалы, и Севе пришлось потратить много времени, пока он смог перетащить волоком байдарку на чистую воду.

Шел второй день путешествия, и он клонился к концу.

А раз Сева все время вместе с ручьем опускался вниз, то наверняка уже достиг больших глубин.

На берегу следующего озерка он отыскал песчаный пляж и, вытащив байдарку, отдохнул. Он лежал на спине и размышлял о смысле жизни.

Правда, настроение немного улучшилось. Подумать только — преодолеть такое страшное препятствие и выбраться из него профессором музыки!

Вот бы Лолите рассказать — она бы обхохоталась. А потом бы удивилась: «Ты? Профессором? У саламандр? Так не бывает!»

Завтра саламандры будут выступать в Большом зале консерватории. Представляете — начинается концерт, и симфония посвящается нашему другу, известному путешественнику и авантюристу Всеволоду Савину.

Так что, держись, Лолита! Место в первом ряду тебе обеспечено.

Почти ко всему привыкаешь. Но не сразу.

Пустота и чернота уже не так пугали, как в первый день, но совсем не обращать на них внимания невозможно.

Помните, как сказал Амундсен: «К холоду привыкнуть нельзя. Но можно научиться его терпеть».

Подземелье не совсем пусто. Спелеологи, то есть исследователи пещер, говорят, что через двадцать или сорок дней теряешь чувство времени и даже немножко сходишь с ума.

Но Сева не рассчитывал задерживаться в недрах Земли так надолго.

Когда лежишь и сон не идет, когда холодно и приходится ночевать в байдарке, чтобы по тебе не пробежала какая-нибудь мокрица, ты слышишь звуки, которые человеку в обычной жизни не услышать.

Над головой по потолку пробегали паучки — бесшумные и ловкие, — но Сева слышал их шаги.

А среди ночи разбудила летучая мышь — как она забралась в такую глубокую глушь, ума не приложить. Но ее писк был слышен Севе.

Пора вставать.

Пора выбираться из-под теплого одеяла, связанного лапками летучих фей и дюймовочек.

И Сева почувствовал себя точно так же, как утром, в декабре, когда надо подниматься в школу.

За окнами совсем темно, только слышно, как шваркает лопатой дворник по снегу и как хрустит снег под сапогами ранних прохожих. Шаги эти частые, будто прохожие стараются отогнать прилипчивый сон и убежать от мороза, который на лету хватает за щеки и нос.

Сева зажег фонарь на лбу и большой фонарь на носу байдарки. Стало светло и как будто теплее.

Можно умыться, позавтракать, и начнется третий день путешествия.

Как там дома? Мама не беспокоится? Вот бы написать письмо Лолите! А может, Кристине?

Когда Сева умывался, к рукам подплыли белые плоские рыбы, уродливые, полупрозрачные, и можно разглядеть, как внутри их дергаются вены и кишки, а глаза их тоже белые и даже затянуты белесой пленкой. Наверное, в действительности они маленькие, мальки, но тут Сева от них отшатнулся и не стал мыться, пока они не уплыли.

Аппетит они Севе испортили.

Сколько еще плыть?

Путешествовать в темноте уже надоело.

Все героические поступки Сева уже совершил.

Рассуждая так, Сева столкнул байдарку в воду, и ручей понес его дальше.

Скучать не пришлось. Потому что ручей не был спокойным потоком, в котором можно было расслабиться. Минут десять он еле полз по широкой пещере, потом втискивался в узкую щель и несся жгутом белой пены в тартарары, где ручей превратится в водопад и разобьет байдарку вместе с ее пассажиром. Вот ручей попал в завал, и пришлось тащить байдарку по камням.

В тот день очередная щель оказалась настолько узкой, что байдарка четыре раза застревала между камней. А коли байдарка была шириной лишь в два-три сантиметра, то можете представить, насколько тесно сходились стены трещины.

В другом случае он испугался бы лезть вперед, чтобы не застрять совсем, но теперь мысль о том, что придется карабкаться обратно, так и не достигнув цели, была столь ужасна, что Сева в отчаянии плыл по течению ручья.

Враги и всякие гады ему больше не попадались.

И так он медленно, борясь с природой, плыл по течению и вдруг услышал удар.

Будто трещина, по которой устремлялся ручей, текла не в сплошной горной породе, а между стенок, а за этими стенками были темные залы или коридоры. Так там, за стенкой, что-то уронили. Потом снова.

Вдруг рассыпались каменные глыбы.

И донесся скрежет.

Сева замер.

Кто там мог быть? Причем большой, твердый и сильный. Он словно проламывал горную породу.

Некоторое время Сева не шевелился.

Он остановил байдарку и слушал.

Время от времени звук раздавался снова. Потом — тишина.

Севе захотелось постучать в стену — может, отзовутся?

Но удержался.

Если там враги — а кто еще может здесь оказаться? — то они узнают, что ты здесь, и прорвутся сквозь стенку.