— В машине.

— Я с тобой, — вызвался майор Хромой: видно, считал, что мы уже в приятелях.

— Я далеко отходить не буду, — сказал я.

Мы говорили негромко, но нас слушали. Хоть и через шум, который создавали развеселившийся после нескольких рюмок Овсепян и женщины, явно испытывавшие облегчение от того, что наконец-то ожидание благополучно завершилось и их труды не пропали даром.

Нас слушал дядя Миша, улыбаясь жене Хромого, слушал полковник Шауро, даже уши у него покраснели.

— Проводи, проводи гостя, — приказал или попросил Шауро.

— Я и говорю, — откликнулся Хромой.

Я пошел к двери.

Мы гуляли на втором этаже двухэтажной каменной казармы, разделенной на квартиры. Я вышел из дверей, лестница была широкая, ее недавно покрасили синькой, а потом побелили потолки — во всем был уют и скромное достоинство буржуазии.

«Уазик» стоял неподалеку, шофер сидел рядом в тени елки, на корточках, так приучаются сидеть в лагерях, впрочем, солдаты так тоже умеют сидеть, когда сесть не на что.

— Откройте машину, — сказал я шоферу. — Мне сумку взять надо.

— Нет там никакой сумки, — сказал шофер.

— Как так нет? Я ее в машине оставил. Там у меня аппарат.

— У нас ничего не пропадет, — сказал Хромой. Он открыл дверцу «уазика» и наклонился внутрь. Зад у него был широкий, как у пожилой кухарки.

— Нету, — сказал он.

Шофер поднялся. Подошел к машине.

— И я говорю, что нету. Что я, не заметил бы, что ли?

Я тоже присоединился к поискам.

Моей сумки не было.

— А вы в машину садились без сумки, — сказал водитель. Он был немолод и строг лицом. Со мной он говорил, как с трудновоспитуемым подростком. — Я бы заметил.

— Но где я ее мог оставить? — спросил я водителя. — У меня там аппарат лежит, импортный.

— Да не пропадет твой аппарат! — рявкнул Хромой, который и вовсе во мне разочаровался.

— Может, и вовсе прилетел без сумки? — спросил водитель.

— Вы же говорите, что имеете память, — сказал я укоризненно, — а не видели, что я из сумки вынимал предметы.

Я не помнил, что это за предметы, но говорил уверенно.

— Если вынимал, то твое дело, — сказал шофер.

— Значит, я ее оставил в подвале, — сказал я.

— Этого еще не хватало! — расстроился Хромой.

— Давайте я съезжу, — попросил я. — Можно я воспользуюсь «уазиком»?

— Как так «воспользуюсь»? — спросил майор.

— Сяду и сгоняю туда.

— А кто тебя пустит? — спросил майор. — Бабушка?

— Скажите шоферу, что можно, он пароль или что там передаст вашему часовому.

— Вы военную службу-то знаете? Проходили?

— А почему мне нельзя съездить?

— Ну ладно, — вздохнул майор. — Придется полковнику донести, пускай он решает.

Я остался в полной растерянности и расстройстве — сумку терять мне не хотелось.

Мне казалось, что майора нет полчаса, я даже замерз.

Потом он вышел мрачный, но деловитый.

— Я съезжу, — сказал он, — с шофером, а вы возвращайтесь на завтрак.

— Нормально, — ответил я. — Мне нетрудно. Сейчас сгоняем и обратно.

Я мог бы оставить его здесь. Мало ли что можно внушить испуганному майору! Но я подумал, что мне даже удобнее вернуться в подземелье вместе с Хромым, ведь надо преодолеть часового, спуститься вниз…

Я лишь навел на него некоторое внутреннее недоумение, смешав мысли, от чего он тупо смотрел на меня, когда я устраивался рядом с ним на заднем сиденье.

— Поехали, — сказал я водителю, который следом за нами влез в машину, но ничего более не делал.

Водитель обернулся к Хромому, тот проморгался, надвинул фуражку на брови и сказал:

— Тебе же велели!

— С вами не разберешься, — сказал водитель.

Ехать было недалеко, но я не хотел давать Хромому возможность опомниться и задуматься над тем, почему я возвращаюсь в шахты.

— А вы сами не фотографируете? — спросил я.

Хромой ответил обалделым взглядом.

— Ведь у вас такие здесь пейзажи, — сказал я, — просто одно удовольствие производить съемки. Я бы на вашем месте и видео купил.

— На какие шиши? — спросил Хромой.

— Это не так дорого, — сказал я, — ведь у вас семья? Дети? Вот видите — двое, а ведь детей надо фотографировать, потом память остается. Мы когда вернемся, я обязательно сделаю фотоснимки ваших детей и пришлю. Нет, не надо благодарности, это из чувства взаимности, вы так хорошо нас встречаете.

Водителю этот разговор не нравился, по затылку видно.

— Слушайте, — сказал он майору, что было неуставным обращением, — а ведь часового сняли, я слышал, что полковник собирался снять.

— Да погоди ты! — рассердился майор Хромой. — Мы еще не доехали.

И тут мы встретили часового — водитель как в воду глядел.

Часовой брел по мокрой сизой дороге, перепрыгивая через трещины и лужи, навстречу нам. Выехали бы мы чуть позже — отыскать мою сумку было бы труднее.

— Садись сюда, — крикнул водитель, — а мы к тебе в гости. Ключи с собой?

— Я обедать иду, — сказал часовой, хотя обедать было еще рано.

«Ну и распущенная у вас часть, майор», — хотел сказать я, но, конечно, не сказал. Хромой не должен меня опасаться.

— Садись, садись, — велел майор, — сколько раз говорить! Вот наш гость в шахте аппаратуру забыл.

Часовой, молодой, действительной службы, с ровным розовым глупым лицом, спросил:

— Какую такую аппаратуру?

За шпиона он меня принял, что ли?

— Фотоаппарат, — сказал я.

Перед воротами мы остановились, часовой ворчал, словно рассерженный медведь.

Любопытно, они успели лампочки вывернуть? Нет, решил я, не будут они этого делать, теперь не надо.

— Подождите здесь, — сказал я, когда часовой открыл дверь в бункер. — Я на минуту.

Майор, конечно же, не стал меня оставлять одного.

— Не положено, Гарик, — сказал он.

Подслушал, значит, как меня кличет любимый генерал.

— Не положено — полезем вместе, — сказал я. — За компанию что-то уже натворили?

— Натворили? — нахмурился майор.

Когда мы спустились на лифте на нижний этаж, он спросил:

— Хоть помнишь, где посеял?

— А мы тут шли?

Но он уже был в моих мягких пальцах — одурачить одного майора, тем более неуверенного в себе, растерянного и принявшего для храбрости граммов триста, для такого бандита, как я, — легче легкого.

— А где же еще идти? — спросил Хромой.

Теперь напрягись, космический урод, Гарик Гагарин! Проведем образцовый допрос сомнительного майора.

— Посмотри на меня, — приказал я майору.

Я уже увидел мою сумку, вон она лежит, удачно положенная мною час назад за упавшим стулом.

Хромой смотрел на меня с готовностью, потому что ему показалось, что он слышит голос своего начальника.

А теперь он и видит своего начальника и пытается понять, что тот здесь делает.

— Товарищ полковник!

— Без разговоров, — осадил его я. — Этот самый, приезжий фотограф, — он что-нибудь узнал?

— А я его и близко не подпустил. — Майор обрадовался ясности.

— Не подпустил? — Я был язвителен. — А где же, прости меня, ты его оставил?

— А он… он где-то здесь… — Майор принялся оглядываться.

— Не ищи его, он уже там, — сказал я.

Тут я увидел, что Хромой полез за пушкой.

— Погоди, — сказал я, — сначала пойдем посмотрим на него. Ты же не хочешь детей сиротками оставить?

— Почему?

— А потому, что эти гады спецрейсом прилетели, забыл? С Овсепяном. Ясно? От нас не отвяжутся. Убивать нельзя.

— Да я только попугать, — виновато произнес Хромой.

— То-то, смотри.

Ему приходилось нелегко. Он не мог не верить глазам — в нескольких шагах стоял любимый (или нелюбимый) начальник. Но ведь я — гипнотизер-любитель, я могу воздействовать на людей, но, во-первых, никогда не учился этому, во-вторых, всегда стесняюсь — какое я имею право лезть грязными руками в разум чужого человека? Я же не фашист! Не какой-нибудь Судоплатов…

— Он не пронюхает? — спросил мой Шауро.

— Чего? — Как в Хромом боролись страх, осторожность и желание довериться Шауре!