Первые снежинки кружились в воздухе. Еще неделя-другая, и снег пойдет пеленой и затянет раскопки, город и всю планету. То-то будет нелегко комиссии с Ксеро.

Кору начала грызть тревога — ей стало страшно за детей. Бывает же материнское, ничем не обоснованное предчувствие… Нет, больше она здесь быть не могла.

Она побежала по улице, размахивая крыльями.

…Навстречу ей мчался Орсекки. Орсекки тащил колоссальных размеров узел из нескольких простыней. За Орсекки неслись, обгоняя друг дружку, местный врач и шесть или семь медицинских сестер.

— Стой! — закричала Кора.

— Это мои дети! — завопил в ответ совершенно рехнувшийся археолог.

Кора уже знала, что сейчас произойдет! Куры учатся летать!

Разбегаясь все более, Орсекки начал бить крыльями по воздуху, оторвался от земли и даже смог набрать некоторую высоту.

Ни одного вертолета рядом не было.

Коре пришлось самой стать истребителем-перехватчиком.

Она поднялась в воздух и вскоре настигла Орсекки, который держал курс к горам.

— Ты что делаешь? — спросила она на лету.

— Тебя не касается, — ответил он.

Говорить Орсекки было трудно, потому что он держал тюк в клюве.

— А что ты тащишь? — спросила Кора.

— Тебя не касается.

— Если это дети, то ты подвергаешь их страшному риску!

— Меня все предали! — сообщил Орсекки.

— И что ты намереваешься делать?

Тюк затрепетал в клюве, норовя вырваться. Никаких сомнений не оставалось: преступник похитил своих детей и готов их погубить, только не отдать в чужие руки.

— Я их сам воспитаю, — невнятно ответил Орсекки.

— На морозе? В горах?

Орсекки выбился из сил… Он судорожно колотил крыльями по воздуху, но они уже не хотели его держать — с каждым метром он терял высоту. Кора летела рядом, стараясь придержать клювом тюк, — она боялась, что тюк выпадет и дети разобьются о камни внизу.

Но каким-то отчаянным усилием Орсекки удержал тюк, и они вместе опустились в лощину между скал — не очень далеко от города, но невидимые оттуда.

Орсекки упал на спину и хватал воздух широко раскрытым клювом. Из его горла вырывался хрип.

Кора сразу же развязала тюк, и перепуганные цыплята забились под ее бок, спасаясь от холода и страха. «Как жаль, что птицы не выкармливают детей грудью, — пожалела Кора. — Я бы сейчас покормила и успокоила их».

— Все это глупо, — сказала Кора. — Ты только погубил бы детей.

— Но я не могу так больше жить… я не могу.

— Не надо было убивать профессора Гальени, — сердито сказала Кора.

Орсекки приподнял голову. Он смотрел на Кору отчаянным взглядом.

— Клянусь тебе здоровьем наших детей! — воскликнул он. — Клянусь всем святым! Я не убивал профессора!

— Ах, оставь, — сказала Кора. — Завтра ты скажешь, что не уносил на верную гибель своих цыплят.

— Я не хочу жить…

— Теперь это самое легкое.

— Ты мне не веришь или не хочешь верить?

— Ты единственный, кто хотел убить профессора… Ведь ты хотел?

— Хотел.

— И единственный, кто имел к тому возможность. Имел?

— Имел. Но не убивал!

— Может, ты даже знаешь, кто убил?

Последовала длинная тягучая зловещая пауза.

— Ну, говори же! Мне надо нести детей обратно.

— Знаю, — сказал археолог и заплакал.

Таким Кора его и оставила.

Она загнала детей в тюк и с невероятным трудом донесла его до города.

На окраине она не выдержала и буквально рухнула у крайнего дома. Ее страшно беспокоило здоровье малышей. Как бы сиротинушки, кровинушки ее не схватили простуду!

Цыплятки выползли из тюка. Они тоже настрадались и потому были непривычно тихи и малоподвижны. Вот Чук и Гек с золотыми и черными перьями, а вот пеструшка Мила…

Как она их всех любит… Ради них она готова на все. Такова доля женщины… ради любимых пойти на все.

По улице несся Хосе-джуниор.

— Тетя Кура! — закричал он. — Что случилось? Все бегают, по телефонам звонят. Говорят, ваших детей украли, а то и вас убили.

— Ничего, обойдусь.

Цыплята при виде Хосе оживились и потянулись к нему. Они еще не видели таких маленьких людей, и Хосе им понравился.

Они тоже понравились мальчику.

— Во, никогда не думал, что цыплята такие бывают, — сказал он. Потом пригляделся к Чуку, который пытался склюнуть с его куртки яркий значок, и произнес: — Ну точно ихний папаша!

— Ты и это знаешь? — удивилась Кора.

— Угу, — сказал парнишка и побежал по улице, Чук за ним.

Они бежали по кругу. Потом за ними побежал и Гек. Только Мила осталась возле матери.

Кора понимала, что Орсекки не лгал. Он не убивал профессора.

Или ему кажется, что он не убивал профессора.

Да, он в истерике, он почти лишился рассудка — но не от страха, а от обиды…

— Стой! — закричала Кора громко. Так, что мальчик и цыплята замерли. — Стой, Хосе! Ты же сказал мне, что видел, кто убил профессора?

— Конечно, видел, — ответил мальчик.

— Так чего же ты скрывал правду?

— А кто меня спрашивал? Сам я в куриные дела не лезу. И папаша мой меня учил: если у соседей проблемы, пускай они их и решают — у нас своих проблем хватает, правда, тетя Кура?

— Так расскажи мне, как он его убил.

— Кто убил?

— Расскажи мне, как археолог Орсекки убил нашего профессора.

— А при чем тут Орсекки?

— Ну он же убил профессора! Он в этом сознался.

— Сознался, сознался, а что ему оставалось делать?

Мальчик подошел к Коре, обнимая за шею цыпленка. Цыпленок вырывался, но не сильно.

— Не говори загадками! — закричала Кора.

В тот момент она уже поняла, кто убил профессора, — кто имел и основания, и желание, и даже необходимость убить профессора. Но решение было столь необычно для Коры как для инспектора ИнтерГпола, что она никак не могла к нему прийти.

— Так вы же знаете, — сказал мальчик.

— Потому и прошу тебя сказать, что знаю, — сказала Кора. — Мне нужно твое независимое мнение.

— Ну вы, тетенька, и убили, — сказал мальчик.

— Правильно, — согласилась Кора. И бессильно опустилась на холодную землю.

Кора привела в больницу малышей, включила электрокамин, накормила, напоила, уложила спать свой детский сад. Тем временем местный доктор с помощью шахтеров отыскал в горах замерзшего и обессилевшего Орсекки.

Его тоже привели в палату, кормили, согревали, утешали.

— Ты хоть расскажи, как все произошло, — попросил Кору доктор.

— Эта ситуация многократно описана в художественной литературе. И обычно она заканчивается трагически.

— Попроще можно? — спросил врач. Но одна из медсестер, стоявшая в дверях, укоризненно произнесла:

— Мурадик, не старайтесь показаться циником.

— Гальени-папа понимала, что, когда она снесет яйца и из них вылупятся птенцы, ее тайна станет известной всему свету: расцветка птенцов почти наверняка выдаст настоящего отца. В ином обществе она смогла бы найти выход — уехать, развестись…

— У нас это невозможно! — горько произнес Орсекки.

— Рождение детей ставило под угрозу судьбу, любимую работу, карьеру ее возлюбленного.

— Это так, — согласился Орсекки.

— Как можно было его спасти?

— Неужели она на такое решилась! — ахнула медсестра.

— Да, — сказала Кора. — Молодая женщина подстерегла на раскопках своего нелюбимого старого мужа и убила его.

— Лучше бы это совершил я! — произнес Орсекки.

— Она не знала, что убийство наблюдал мальчик Хосе-джуниор, очень хитрый, себе на уме мальчик.

— Да, я себе на уме, — признался Хосе, который сидел среди цыплят и потихонечку щипал из них пух для папиного магазина. — Я там ошивался, как всегда, думал, чем поживиться. Я такой, я деловой. И вижу, как та старая курица, которая над площадкой каждый день летала и сверху снимки делала, к обрыву идет, молодая, эта самая, — он показал на Кору, — за ним топает. И как-то так топает, что я сразу за палатку спрятался. Смотрю, у нее нож в когтях. Сзади подобралась, ножиком его по шее — вжик! Тот с катушек долой!