— А я в Ленинграде на вокзале газету купил, — сказал Лядов. — С датой выхода.

После долгой паузы, в которой было слышно, как шуршит газетный лист, Майоранский произнес:

— Жаль, что шахмат не взяли. Сейчас бы блиц сыграли.

— У меня живот болит, — сказал Лядов. — У вас не болит?

— Нет… пока нет.

— Черт знает этого еврейчика, — сказал Лядов. — У меня есть подозрение, что вся эта вакцина — липа. Чтобы нас успокоить. А нам обратно не вернуться.

— Перестаньте хныкать и паниковать, — оборвал Лядова Майоранский. — Мы выполняем задание командования, которое лучше нас знает, что именно наше здоровье и самочувствие помогут выполнить задачу.

— Я не командование подозреваю, — ответил Лядов. — А доктора. Хотите газету посмотреть?

— Нет, — ответил Майоранский. — Зачем? Это все равно что марсианскую газету читать. Ни одной знакомой фамилии, ни одного знакомого дела или места. Они и Ленинград переименовали. Какой цинизм!

— Вот мы с вами и поставим их на свои места.

— Тише! Вы что хотите, чтобы каждый милиционер нас услышал?

— Только им и дело, что нас слушать!

— Всегда найдется бдительный товарищ, — возразил Майоранский. — Так было на Руси, так и будет. Лучше подумайте, вы уверены, что найдете то, что нам нужно?

— Почему бы нет?

— Надо сходить в туалет, — сказал Лядов.

Майоранский хихикнул. Ему показалось забавным, что человек собрался в туалет.

«А мне тоже это кажется забавным? — подумал Егор. — Хотя я бы сейчас чего-нибудь съел. А денег нет. Вот бы сейчас подойти к ним и сказать: дайте сто рублей, отдам в Смольном у Берии. Ах, воскликнут они, откуда вы? А я скажу — Лаврентий Павлович поставил меня следить за вами, интеллигентами».

Лядов прошел в туалет и тут же вернулся обратно.

Егор только успел заглянуть за перегородку и увидеть, что Майоранский развернул газету и просматривает ее.

— Заперто, — сказал Лядов, — совсем забыл, что на стоянках туалетами не пользуются.

— Скоро поедем, — сказал Майоранский. — Я тут газету посмотрел, обнаружил, что все эти так называемые демократические процессы вполне обратимы. Недаром оставили Ленинградскую область — чтобы безболезненнее перейти к старым ценностям.

Поезд слегка дернулся и начал двигаться. Мальчики стали шепотом обсуждать нечто, увиденное ими за окном. Женщина развернула большой пакет с курицей, помидорами и батоном хлеба. В лучших поездных традициях. Два часа ночи, но она собирается поужинать и детей покормить.

Запах еды был соблазнительным. Мальчики сразу отклеились от окна, уселись за столик, замерли, глядели, как мать режет помидоры и курицу.

Поезд был медленным, пассажирским или почтовым. Он намеревался останавливаться на всех станциях.

Егор незаметно для себя задремал.

Впервые за несколько месяцев.

Очнулся он от того, что поезд остановился — видно, недалеко уехал от города.

И сразу стали слышны разные шумы — в вагоне далеко не все спали.

Соседи успели всю еду уплести — на бумаге лежали куриные кости, огрызки помидоров и объедки хлеба. Посреди стола стояла пустая бутыль из-под лимонада. Мальчики спали на верхней полке, внизу женщина. Постельное белье они брать не стали.

Впрочем, в этом поезде мало кто брал постельное белье, потому что ехали не до Москвы, а до разных станций между Питером и Тверью. И народ был небогатый.

Из-за загородки донесся голос Майоранского:

— Что же происходит в организме, когда он подвергся заражению?

Лядов не ответил прямо на вопрос, а сказал:

— Странно, мы столько с вами прожили там, внизу, играли тысячу раз в шахматы, а никогда не приходило в голову понять, что же нас с вами объединяет.

— Профессия, — сказал Майоранский.

— Я не об этом. Я думаю, что это живой мир на нас действует особым образом, мы становимся людьми, а людям свойственно любопытство.

— Вы не рассказали мне о том, что происходит в организме.

— Я могу только очень грубо… приблизительно.

— Я более опытный специалист, чем вы, Лядов.

— Но отстали на поколение. А это непреодолимо.

— Рассказывайте.

— Вот палец, — сказал Лядов, — а вот мозг…

Поезд дернулся, куда грубее, чем в Петербурге, и поехал дальше. Застучали колеса. Лядов немного повысил голос, а Егор подвинулся так, чтобы его голова фактически выглядывала из-за перегородки. Поэтому ему был слышен разговор.

— Если ты захочешь пошевелить пальцем, — был слышен голос Лядова, — то мозг посылает нервный импульс, и при этом выделяется фермент.

— Не учите меня грамоте, — проворчал Майоранский.

— Вы спросили, я отвечаю. Суть нашего открытия заключается в том, что в нервных волокнах отравляющее вещество заменяет этот фермент и поражает центральную нервную систему… Тело перестает слушаться мозга.

— Примерно представляю. И эти разработки ведутся только у нас?

— Нет, это секрет полишинеля. В Штатах тоже есть такие работы.

— Какова эффективность?

— Что вам сказать? Как-то в лаборатории я отвлекся разговором и дотронулся резиновой перчаткой до незащищенного места на другой руке. Вот здесь, у запястья… Паника началась! Мне сразу антидот вкололи…

— Смешно, — сказал Майоранский, — но ничего принципиально нового.

— Это как сказать, — возразил Лядов. — У нас возможности гигантские, только денег не дают. Я, например, из водки могу такой яд приготовить, что ты никогда не поймешь, от чего умер… Скажем, заложу заданность поражения — один год. Суммарное воздействие — четыре дозы. Вот в течение года если ты примешь по сто граммов, тебе кранты. Я даже с тобой первую рюмку выпью и больше в течение года, пока действует кумулятивный эффект, принимать не буду. А тебе останется до смерти триста граммов. Из любой бутылки, понял?

— В мое время тоже были неплохие яды, — сказал Майоранский. — Вы, может, не слышали, это закрытые дела, что мы ликвидировали нескольких опасных врагов нашей Родины.

— Знаю, — ответил Лядов, — знаю. Бандеру, его помощника, Троцкого — нет, Троцкого вы топором убрали, папу римского…

— Не знаете — не вмешивайтесь. — Майоранский был недоволен — то ли тем, что его напарник слишком много знает, то ли тем, что знает он недостаточно.

— Знаю — люизит, иприт, фосген… — Лядов не скрывал своего превосходства. — Это все позавчерашний день. Вам приходилось читать о японской секте?..

— Я не читаю о японских сектах.

— Ну и молодец… — Лядов хотел обидеться, но спохватился, что тогда он лишится собеседника, а поговорить хотелось.

— Продолжайте, коллега, — подбодрил его Майоранский.

— В июле или августе девяносто пятого года в Москве было совершено убийство крупного банкира и политика Ивана Кивелиди. Ему стало плохо на службе, приехала «Скорая», сначала диагностировали почечные колики, а в ночь он умер от отека мозга.

— Характерно, — заметил Майоранский.

— Никто не мог отыскать причину смерти. Единственная зацепка заключалась в том, что за день до Кивелиди в том же кабинете умерла его секретарша. Вскрытия ничего не дали…

— Я тоже ставил себе задачу — яд должен выводиться из организма в первые же минуты, — сообщил Майоранский.

— Только яд уже не тот. Хотя следов отравы в организме не нашли, стали искать в кабинете и увидели коричневое пятнышко на телефонной трубке. К счастью для сыщиков, за несколько суток вещество потеряло силу, но все же удалось установить, что это — цитирую по памяти — «аналог боевого фосфорорганического отравляющего вещества нервно-паралитического действия». Но неизвестной формулы. Вы понимаете?

— Понимаю, — сказал Майоранский, — конкурирующая фирма? Ведь вы не делились с коллегами информацией, и, думаю, им тоже нет смысла…

— Мы сделали десятки тысяч опытов!

— Все в прошлом, — сказал Майоранский, — как и у меня.

Поезд пошел быстрее, стук колес прерывал звук голосов.

К сожалению, все сбылось. Самые худшие опасения сбылись.

Они ехали, чтобы выпустить — пока неизвестно где, как и сколько — отравляющее вещество, современный яд. Лядов работал здесь, видно, в каком-нибудь почтовом ящике — в Максимовке. Майоранский — старый волк еще из бериевских времен, если он принимал участие в убийстве Бандеры.