Вся группа остановилась возле погреба. С утра дождь перестал, хотя было по-прежнему пасмурно и дул ветер. Блин желтой глины был гладок. Все следы затянуло.

Алмазов сам залезал в погреб, потом гонял президента за переносным фонарем. Лидочка впервые увидела погреб при свете. В грязной стоячей воде утонул широкий, разношенный туфель Полины. Алмазов велел Ванечке нести туфель с собой, и тот нес его брезгливо, обернув каблук в сомнительной свежести носовой платок. Потом Ванечка вытащил баул, наполовину наполненный мокрой одеждой. Лидочку знобило, но было терпимо, только хотелось отдохнуть.

Процессия спустилась к пруду.

— Вот здесь он ее нес, — сказала Лидочка. Алмазову не надо было показывать на желтое пятно на дорожке.

— И где же труп? — спросил Алмазов, когда они дошли до берега пруда. Здесь он задавал вопросы, и все беспрекословно подчинялись. Даже Александрийский, который шел, опираясь на руку Ларисы Михайловны. Когда останавливались, она мерила ему пульс и один раз дала пилюлю.

— Да перестаньте с ним нянчиться! — вырвалось у Алмазова. — Он здоровей нас с вами.

— К сожалению, даже вы никогда не сможете убедить меня или другого честного врача в состоянии сердца Павла Андреевича, — сказала отважная Лариса Михайловна. Алмазов сардонически усмехнулся.

На плотине Алмазов вышел вперед. Как пес, почуявший дичь, он махнул рукой, приказывая остальным отстать.

— Здесь, — сказал он вдруг, отыскав глазами Лидочку. Он как бы назначил ее помощником по следствию. Лидочка молча кивнула.

— Значит, он приволок ее сюда… — Алмазов велел всем оставаться на месте и сам вышел на плотину, глядя по сторонам. — Вот он присел — еще одна царапина на земле — еще желтое пятно… — Алмазов пошел быстрее, как по следу, потом остановился… Он уже был совсем близок к колодцу, в который со всех сторон круговым водопадиком стекала вода.

Две утки, что остались зимовать на пруду, подплыли к Алмазову, уверенные, что он принес им гостинец.

— Здесь, — сказал Алмазов, показав на пруд. — Надо пройти сетью. Филиппов — на полусогнутых, быстро! За сетью!

— Почему здесь? — спросила Лида.

С ней Алмазов был согласен разговаривать.

— Видишь, какие глубокие следы, их даже размыть не смогло. Он сюда ее тащил, вон трава как смята — это же элементарно.

— Нет, — сказал Ванечка-рабфаковец, — тут мелко.

— Зачем же ему было тащить труп сюда, — сказала Лида, — если у ближнего берега глубже?

— Справедливо, — сказал Алмазов.

— Мне бежать или погодить? — спросил Филиппов.

— Погоди.

Алмазов метался по берегу, как собака, потерявшая след. Он понимал, что решение близко, что надо сделать еще усилие…

— Стоп! — закричал он радостно. Так, наверное, кричал Ньютон в яблоневом саду. — Ну и дурачье! Ведь никогда бы не нашли! Филиппов, нужны две доски покрепче. Две, понял?

— А там есть, — сказала Лидочка, — вон плавают.

— Отставить две доски! Одну доску и крючья — крепкие крючья.

— С какой целью, товарищ Алмазов?

— С целью вытащить труп из этого колодца. И учти, что труп может лежать довольно глубоко. Если крючьев не найдешь, будь готов, что тебя опустят в колодец на веревке. Понял?

Президент съежился, представив себе, что будет, если его опустят в колодец. И побежал.

— И он послушно в путь потек, — осклабился Алмазов, — и утром возвратился с ядом.

Президента не было долго — минут пятнадцать. Все замерзли, кроме Лидочки, у которой была замечательная лисья шубка. Алмазов не спеша осматривал местность, порой нагибался, искал в мокрых листьях…

— Дурак, — сказал он вдруг. — Дурак, если решил ее убить. Мы бы ему все простили… за бомбу. Любую биографию бы ему сделали. Вы мне верите, профессор?

— Верю, — сказал Александрийский. — Но и для вас есть пределы, за которые вы не станете заходить. Зачем вам рисковать ради абстрактной бомбы собственной жизнью?

— Что меня могло остановить? Поезд Троцкого? Он бы еще глубже сидел на крючке.

— До поры до времени, — туманно ответил профессор. Издали Лидочка увидела женскую фигурку, что приближалась от купальни. По беличьей шубке и шляпке с узкими полями Лидочка узнала Альбину. Альбина вроде бы гуляла, никуда не спешила. Лидочка несколько раз поглядывала в ее направлении, прежде чем Альбина вышла на плотину.

— А что вы делаете? — спросила она растерянно. Будто бы они собирали землянику и она знала, что они собирали землянику, но из вежливости спросила, не малину ли они собирают.

— Сейчас труп будем вытаскивать, — сказал Алмазов. — А ты зачем выбралась из дома?

— Погулять, — сказала она. — Мне надо гулять, я совсем скисла без свежего воздуха.

Лидочка не сердилась на Альбину — она чувствовала вину перед ней.

— А вот Лидия отрицает похищение моего личного оружия, — сказал Алмазов.

— Отрицает? — удивилась Альбина. — Значит, она права.

— Ты мне ваньку не валяй, — рассердился Алмазов, — а то сейчас в пруду искупаешься.

— Смешно, — сказала Альбина, но не засмеялась. Алмазов хотел еще что-то сказать, но тут увидел бегущего с горы президента, а с ним двоих мужчин — шофера и директора санатория — с крюком и с веревками. И об Альбине забыли.

Когда для совершения действия, требующего участия двух-трех человек, собирается полдюжины, они неизбежно начинают мешать друг другу, возникает лишняя суматоха, поднимается крик, и работа исполняется куда медленнее, чем хотелось бы ее руководителю.

Пока стоял крик, все махали руками и поочередно проваливались в тину. Александрийский отошел в сторону и поманил Лидочку.

— Вы плохо себя чувствуете? — спросила Лида, увидев, насколько бледен профессор. Видно, ее возглас долетел до докторши — та мгновенно оказалась рядом.

— Я вам помогу дойти до санатория, — сказала Лариса Михайловна. — Это безумие — с вашей болезнью здесь находиться.

— Не беспокойтесь, я себя отлично чувствую, — ответил профессор сварливым голосом. И отвернулся от доброй Ларисы Михайловны.

Подчиняясь мановению руки, Лидочка приблизилась к Александрийскому.

— Мне так страшно, — сказала Лидочка.

— Не это сейчас главное, — отмахнулся профессор. — Главное — ни за что, никогда, даже во сне не признавайтесь, что вы прикасались к револьверу Алмазова.

— Я понимаю.

— Дело не во мне, не в справедливости, не в законе — даже если вы останетесь живы, он найдет способ отправить вас на всю жизнь за решетку. Единственная надежда — полное незнание!

— Дайте его мне, и я незаметно подкину его Алмазову.

— Глупости!

— Я потеряю его в парке.

— Вы! Его! Не видели! Никогда в жизни! — Последние слова прозвучали так громко, что Лидочка обернулась, опасаясь, что Алмазов услышал. Но тот был занят.

Суматоха завершилась тем, что с берега к колодцу были положены доски и в колодец спустили веревку с толстым, взятым из весовой крюком на конце. Нагнувшийся над люком директор водил веревкой, стараясь зацепить то, что лежало глубоко в колодце. Это ему не удавалось, и его сменил Ванюша из рабфака. Вскоре раздался его торжествующий крик, веревка натянулась — все стали тянуть ее.

Президент Филиппов завопил:

— Идет, идет, приближается!

Лидочка зажмурилась — она подумала, что не вынесет нового лицезрения несчастной Полины.

Крики стихли. Затем послышались удивленные возгласы.

— Это еще кто? — спросил Филиппов.

— Не узнал, что ли? — сказал Алмазов.

— Да разве узнаешь…

Лидочка открыла глаза.

Президент и Ванюша уже вытащили и волокли по воде к берегу тело Матвея Шавло, доктора физических наук, любимого ученика Энрико Ферми, снабженное широкой соломенной маскарадной бородой, а потому не сразу узнанное.

Его волокли к берегу, и все молчали, потому что первым должен был заговорить Алмазов. Но Алмазов тоже молчал.

«Нет! — чуть не закричала Лидочка. — Этого не может быть! Там должна быть Полина, и мне ее не жалко. А Матю мне жалко!»

Доска от многих подошв стала осклизлой, шаталась и сбросила на полпути людей — с шумом, плеском и ругательствами они свалились по колени, а то и глубже в тину, труп медленно поплыл в глубину, и Алмазов завопил, чтобы его не упустили. Лидочка не стала смотреть, как ловят Матю, — она все равно еще не верила в то, что видит Матю, а не какую-то куклу, нарочно загримированную под Матю.