— Нет, спасибо, — сказала Лидочка. Надо было стянуть через голову монашеское одеяние, но не было сил этого сделать, Она разулась, сделала два шага, упала на кровать и еле смогла спросить Марту: — Ты никуда не уйдешь?

— Нет, я буду скелет по себе подгонять.

И Лидочка с великим облегчением, словно неделю не дотрагивалась до подушки, заснула.

Проснулась Лида, как ей показалось, через две минуты, хотя поняла, что спала куда дольше. За окном было черно, в комнате уютно и мирно. Марта сидела на своей постели, аспирант на стуле, лицом к ней. Он помогал ей, держал одеяние, а Марта его зашивала.

Лидочка поглядела на часы. Было уже около шести. Она проспала больше часа.

— Меня никто не спрашивал?

— Алмазовская Альбина забегала, но я не стала тебя будить.

Как только Марта произнесла это имя, сразу вернулась грозная действительность. Альбине нужен револьвер, чтобы застрелить негодяя Алмазова. А может быть, чтобы вернуть?! «Почему я решила, что Альбина спит и видит, чтобы стрелять в своего благодетеля? Да посмей она, завтра же погибнет и ее муж, и она сама. Может быть, Алмазов дал ей револьвер, чтобы защищаться?»

— А Александрийский не приходил?

— Ему на второй этаж подниматься нельзя, — сказала Марта. — Трудно.

Лидочка поднялась и удивилась, не узнав себя в монашеском одеянии.

— А когда начнется маскарад?

— На ужин велено идти одетыми. Будет массовое действо. Фигуры вчерашнего дня и победивший пролетарий. Товарищ Алмазов обещал быть в одежде победившего пролетария. То есть до пояса обнаженный и в цепях.

— А цепи в подвале?

— И еще какие цепи! — сказал Ванюша.

Длинное платье Лидочки было рассчитано на женщину более высокую и потому волочилось сзади по полу. Когда она спешила нижним коридором к комнате Александрийского, то мельком увидела свое отражение в высоком трюмо — черная летучая стройная фигура, казалось, пришла сюда из прошлого. Ну что ж, маскарад так маскарад — нам хочется плясать и веселиться на костях поверженного империализма.

Лидочка постучала в дверь. Никто не откликнулся. Значит, Александрийский ушел без нее? Это же опасно!

Из-под двери был виден белый уголок. Лида подняла его. Это была записка от Александрийского.

Без обращения и без подписи — Александрийский был осторожен.

«Я буду в парке до 19.00. Потом вы меня смените». Записка была более чем исчерпывающей. Теперь важнее всего отыскать Альбину — можно представить, в каком она сейчас состоянии. Но идти к Алмазову Лидочка, конечно же, не посмела, она надеялась, что Альбиночка сама ее ищет.

Лидочка вернулась в прихожую — приготовления к празднику продвинулись уже далеко: стены в прихожей и гостиной были увешаны плакатами и лозунгами, некоторые из них были старыми и разорванными — они остались от прежних маскарадов. На рояле лежал большой бутафорский топор, а три доктора наук, возглавляемые Максимом Исаевичем, волокли по коридору из кухни колоду для разрубания мяса — Лидочка догадалась, что на ней мы будем рубить головы тиранам или, наоборот, революционерам. Об этом Лидочка спросила у восточного типа джентльмена с эспаньолкой, которого ранее видела лишь мельком. Джентльмен был облачен в красные штаны, и потому не исключалось, что топор принадлежит ему. Джентльмен признался, что он палач, и сказал, что выполнит любое пожелание прекрасной монахини и отрубит что угодно кому угодно. Лида была тронута его душевной щедростью и подумала, что Алмазов нуждается в таких бодрячках, но палачу говорить об этом не стала.

В столовой Альбины тоже не было — там аспиранты вешали бумажные гирлянды и флажки с шаржами на отрицательных персонажей истории.

Стоило Лидочке подняться до половины лестницы, направляясь к себе, как она столкнулась нос к носу с Матей, который, глубоко задумавшийся, осунувшийся и бледный — даже жалко смотреть на него, — спускался навстречу. Он был одет обычно, но на шее, на веревке, висела борода из соломы. Матя не сразу заметил Лиду, и та в надежде, что разминется с ним без слов, припустила наверх.

— Лида, — вслед ей сказал Матя, — не изображайте из себя пионерку, которая машет красным галстуком и бежит по рельсам, чтобы остановить поезд.

— Простите, — сказала Лидочка. — Я задумалась.

— Вы никуда не годная лгунья.

Они стояли, разделенные пролетом лестницы, не делая попыток сблизиться. По лестнице то и дело проходили и пробегали участники маскарада, одержимые желанием все сдвинуть с мест и перетащить из комнаты в комнату.

— А вам будет легче, если я скажу правду? Я не хотела вас видеть.

— Так-то лучше. Извините меня, Лида.

— Это ничего не изменит.

— Жаль. Вы мне, честное слово, очень нравитесь. И я не хотел причинить вам боль или обиду. Нечаянно получилось.

— У вас все нечаянно получается?

— Принимаю ваш сарказм… Да, я бываю несдержан. Но поверьте, что мною руководят не злые умыслы… — Матя криво усмехнулся, и черные усики спрятались под нос. — Может, со временем вы меня поймете и простите.

— Может быть, — сказала Лидочка. Ей положено было видеть ужасный лик убийцы, а ей было жалко Матю, который хотел всем сделать лучше. — Дорога в ад выстлана…

— Вы начитанный ребенок, — сказал Матя.

— Я не ребенок.

— Но и не монахиня. Это тоже ложь.

— У нас маскарад, — сказала Лидочка.

— У нас уже пятнадцать лет маскарад. Вы видели палача в красных штанах комиссара?

— Да.

— Известный в Москве стоматолог и доносчик. Будьте с ним осторожнее.

— Я уж не знаю, с кем быть осторожнее.

— А меня можете не бояться… — Матя пошел было вниз по лестнице. Лидочка стояла, смотрела ему вслед. Потом он обернулся и произнес слова, которые Лидочка от него ожидала: — Я бы тоже хотел вас не бояться. Все, что было между нами, пускай таким и останется…

— Не только между нами? — спросила Лидочка.

— У вас змеиный язычок, — сказал Матя беззлобно. — Но вы правы.

— Вот вы где, — сказал Алмазов, выходя из-за спины Лидочки и дружески хлопнув ее чуть пониже спины жестом друга, которому все дозволено. — Я хотел, Шавло, перекинуться с вами парой слов. У вас найдется для меня минутка?

— Хоть две, — сказал Матя.

— На это я и не надеюсь. — Алмазов рассмеялся. — А давайте не тратить времени, а то моя роль на маскараде требует, чтобы я занялся туалетом. Как насчет вашей комнаты?

— Отлично, — сказал Матя.

— Тогда поднимайтесь.

Алмазов быстро сбежал с лестницы и полуобнял Матю. Он был на голову ниже Мати, но куда шире в плечах и сильнее. Рядом с ним Матя казался большой рыбой — самым широким местом в его обтекаемой фигуре были бедра. Так они и ушли по коридору к Матиному номеру — Матя жил в том же флигеле, что и Александрийский.

А Лидочка получила возможность добежать до комнаты Алмазова, она знала, что тот живет на втором этаже, где и остальные академики. Марта рассказывала ей, что там в каждой палате есть свой умывальник и даже уборная.

Когда Лидочка вбежала в небольшой вестибюль, куда выходили несколько одинаковых белых дверей, она остановилась в нерешительности — какая дверь Алмазовых? Ей было страшно, что вот-вот вернется Алмазов, увидит ее здесь, как безбилетницу в ложе Большого театра. Ноги ее стремились убежать, но она понимала, что увидеть Альбину — очень важно, особенно для самой Альбины.

Одна из дверей открылась, и вышел астроном Глазенап в одежде римского патриция и маленьких старых очках на крупном, обвисшем от старости носу.

— Простите, — сказала Лидочка с облегчением, астроном будто был ниспослан ей свыше, — вы не скажете, в какой комнате живет Алмазов?

— Алмазов? — Глазенап сделал умственное усилие. — Алмазов? А чем он занимается? Биофизикой?

— Нет, — сказала Лидочка, и что-то в ее голосе заставило Глазенапа вспомнить.

— Ах да, — сказал он. — Только я не рекомендую вам, нет, не рекомендую, вы еще молодая девушка, вы еще можете остаться честной!

— Мне нужна женщина, которая живет с ним.