Ахмет провел их в низкую, почти пустую комнату, пол которой был застелен ковром, на низком столике стояла яркая лампа. Вдоль двух стен шли низкие диваны, разделенные большим сундуком.

Мальчик, который провел их к дому, откинул занавеску во внутренние комнаты и поставил на стол поднос. На подносе стоял стеклянный графин с зеленым шербетом. И высокие дешевые стаканы.

Хачик, который вошел последним, разулся и уселся на диван, скрестив ноги.

— Потом расскажешь, — сказал Ахмет, — где был, что делал, под какой крышей ночевал.

Он обернулся к Лидочке:

— Пейте шербет. Моя тетя делает — на горной мяте настаивает. Очень целебный. Потом кофе приготовим.

Андрей понял, что в этом татарском доме с его другом произошло изменение — он стал чужим. То есть он оставался тем же Ахметом, и нос тот же, и глаза, и усы. Но в каждом, ставшем округлым и законченным движении, в модуляциях голоса звучал житель именно такого дома — где не нужны стулья.

— Мои люди сказали, что позавчера шпики были в доме Марии Павловны, тебя спрашивали. Напугали тетю Маню, — сказал Ахмет.

— Надо бы ей сообщить, что со мной все в порядке.

— Я уже сообщил, — сказал Ахмет. — Ее успокоили. Хотя как ее успокоишь, если она пришла на службу, а ей газету показывают, — жалко тетю Маню.

Шербет был душистым, прохладным, но слишком сладким. Мальчик принес блюдо с виноградом.

— Теперь давайте думать, господа, — сказал Ахмет. — Только ты, Андрюша, сначала скажи — ты честно ничего не знаешь?

— Нет.

— Та-ак, — сказал Ахмет и медленно прикрыл глаза. — Это обстоятельство следует принять к сведению.

Андрей сообразил, что Ахмет играет роль Шерлока Холмса.

— Посмотрим теперь, какими сведениями располагает Скотланд-Ярд и что известно нам, скромным ищейкам с Бейкер-стрит. Что ты скажешь, доктор Ватсон? — Ахмет обратился к Хачику, тот тупо поглядел на Ахмета громадными глазами и сказал:

— Хачик меня зовут.

— Ахмет, зачем вы играете? — спросила Лидочка.

— Жизнь — игра, — ответил Ахмет. — Мы — лишь пешки. А для сведения моего друга Андрея сообщаю, что следователь Вревский отыскал в его отсутствие труп господина Сергея Серафимовича Берестова, медицинский эксперт обнаружил, что Берестов скончался под утро, когда подозреваемый был в том же пустом доме, а Глаша была убита чуть позже, когда подозреваемого, как утверждает полицейский, в доме не было. Дело замечательно скроено. Остается лишь найти украденные ценности, которые наш друг закопал в горах.

— А что тебе удалось узнать? — спросил Андрей.

— Я использовал дедуктивный метод, — сказал Ахмет. — Плов кушать будете?

Андрей отрицательно покачал головой.

— Я буду, — сказал Хачик.

— Тогда иди туда. Накормят.

Хачик без сожаления ушел.

— Если бы я знал, что это ты Хачика прислал, может, все было иначе, — сказал Андрей.

— Ничего бы иначе не было, — сказал Ахмет. — Твоего отчима все равно бы убили, и Вревский все равно бы до тебя добрался — ему надо дело завершить, чтобы им были довольны. Бандитов еще искать надо, ловить. А ты… Какой процесс будет! Юный наследник таинственного миллионера убивает отчима у сейфа!

— Что ты знаешь про сейф?

— Что и все! Когда нашли тело твоего отчима, в той же комнате отыскали за картиной сейф. Сейф был кое-как прикрыт картиной, но на раме и на ключах от сейфа были отпечатки пальцев Андрея Берестова. Вы такого знали?

— Надо было вытереть раму, — сказал Андрей.

— Если ты преступник, то самый глупый на свете, — сказал Ахмет. — Мне просто жалко, какие у меня глупые друзья. Почему ключи с собой не взял? Почему раму не вытер? Почему толком сейф не закрыл? Ты же такую им улику дал! Шкатулка — первое нападение. Потом преступник пытками вырывает у старого родственника тайну сейфа и похищает пачки ценных бумаг, так?

— Глупо, — сказал Андрей.

— И я говорю, что неумно. Я от тебя не прошу отчета. Ты мне сам все расскажешь когда-нибудь на Лазурном берегу. Моя версия — другая. Моя версия, что все-таки твоего отчима прирезали бандюги. Одного из них мы уже знаем, только он ничего не расскажет.

— Почему?

— А потому что он заплатил своей жизнью за эту тайну. Когда мои люди нашли его, он был уже мертвый.

Глаза Ахмета сузились, как у китайца. Он знал куда больше, чем рассказывал. Но и сам он полагал, что Андрей от него скрывает что-то важное. Так что дружба дружбой — но полной искренности в том разговоре быть не могло.

— Вы чего замолчали? — спросила Лидочка.

Ахмет взял из вазы гроздь, высоко поднял ее и поймал губами нижнюю ягоду.

— Ты помнишь, у нас в гимназии кочегар Тихон был?

— Помню. Я его на Рождество в Симферополе видел, — сказал Андрей. — Он узнал меня.

— А зачем ты с ним в Симферополе виделся?

— Это глупая история. Я гулять пошел, вечером, поздно. А меня чуть не ограбили. Оказалось, что один из грабителей — Тихон. Повезло. Мы с ним потом напились.

— Как же, припоминаю, — сказал Ахмет со значением.

— А почему ты спрашиваешь?

— Все на свете взаимосвязано, мой друг Горацио, — сказал Ахмет. — И чем больше я тебя слушаю, тем больше я пугаюсь. Значит, ты гулял ночью по Симферополю и встретил Тихона. Встретил Тихона, он пошел с тобой водку пить. И часто ты водку пьешь с кочегарами?

— Перестань, Ахмет. У нас нет времени.

— Сколько у нас времени, решаю я, — сказал Ахмет с неожиданной твердостью. — У нас с тобой впереди вечность, как говорил Шекспир.

Но Ахмет ошибся.

Снаружи раздался женский крик.

Топот, еще крики. Мужской приказной голос: «Заходи справа!» Ахмет вскочил. Он стоял неподвижно, крутя головой, старался разобраться в криках. Потом метнулся к занавеске, которая отделяла комнату от внутренних помещений дома.

В тот же момент ему навстречу кинулся Хачик, они столкнулись. Андрей тоже вскочил, потянул за руку Лидочку.

Сзади вбежали с револьверами и обнаженными шашками, бестолково и топотно, с полдюжины полицейских. Они мешали друг другу. Андрей прижал к себе Лидочку, потому что бежать было некуда и первый из полицейских начал тыкать в него дулом револьвера и что-то неразборчивое кричал при этом… Тут кто-то опрокинул лампу, и горящий керосин разлился по ковру, вспыхивая неверными голубыми язычками, и стало почти темно, кто-то ударил Андрея, но тот старался прикрыть Лидочку, чтобы не ударили… А его тащили, оттаскивали от Лидочки, были крики, и среди них крик Лидочки. Андрей не потерял сознания, но потом вспомнить, что же происходило в минуту между первым криком и тем мгновением, когда он, с заломленными за спину руками, в треске виноградных кустов и метании многочисленных теней, оказался снаружи, он не смог.

— Лида! — крикнул Андрей.

— Мадемуазель Иваницкая в полной безопасности, — сказал Вревский, который стоял возле черного автомобиля Ахмета, почему-то оказавшегося у ворот. Очень высокий полицейский, возвышавшийся рядом с Вревским, держал яркий фонарь, и Андрей увидел, что Лидочка, неуклюжая в тужурке Андрея, стоит совсем близко, ее держит за руку другой полицейский, а вокруг продолжается беготня, крики, потом прогремел выстрел, завопил женский голос.

— Займитесь обыском, — приказал Вревский молодому ротмистру, который возник перед ним, быстро дыша и придерживая у переносицы пенсне.

— Лида! — крикнул Андрей. — Не волнуйся, все будет хорошо.

— Господин Берестов совершенно прав, — сказал Вревский. — Сергиенко, отвезите девицу Иваницкую домой к маме и передайте, чтобы она не отпускала дочь по ночам в сомнительной компании. Это может плохо кончиться.

Лидочка молчала. Андрей чуть успокоился: Вревский не намерен ее задерживать.

Когда Андрея посадили в пролетку между двумя пахнущими потом и дракой полицейскими, Вревский легко вскочил в другую пролетку и весело крикнул:

— Арестованного запереть! Я через полчаса буду.

Андрей думал, что его запрут в камеру к уголовникам, но полицейский отвел его в комнату на втором этаже. Там стояли два пустых письменных стола, на подоконнике горшки с вялыми пышными розовыми цветами. На окнах были пыльные решетки.