Пронькин начал быстро собираться, что-то засовывать в «дипломат», который лежал, открытый, на стуле. Он невнятно бормотал и в своих движениях по комнате старательно обходил тело слесаря, но так спешил, что невзначай — мне было видно — наткнулся на него и от страха перепрыгнул. Затем побежал из комнаты, вернулся с одеялом, взятым с кровати. Он накрыл одеялом тело слесаря, и, видно, это его успокоило. Движения Пронькина стали более осмысленными.

У меня страшно затекла нога, и я решил повернуть ее — от этого меня пронзила боль, такая, что я чуть не подпрыгнул под роялем. Шума, произведенного мной, оказалось достаточно, чтобы Пронькин замер и стал оглядываться. Мне было видно, как поворачиваются, пританцовывая, его ботинки.

К счастью, заглянуть под рояль он не догадался, а подбежал к окну и стал выяснять, что могло вызвать шум.

Не выяснил, захлопнул «дипломат».

Еще потоптался немного и поспешил прочь из дома.

Мне было слышно, как он собирается в коридоре, наверное, надевает свой блестящий плащ и шляпу. Ну что ж, прощай, Пронькин.

Хлопнула дверь. Проклиная все на свете, я выполз из-под рояля и, распрямившись, на минуту застыл, ожидая, пока кровь снова потечет по сосудам. Но, борясь с болью, я не переставал осматриваться. И тут обнаружил, что дверца сейфа открыта.

Пронькин не считал нужным тратить время на приведение квартиры в порядок. Впрочем, трупам, вокруг которых валяются инструменты для вскрытия сейфа, открытая дверца вполне соответствует. По крайней мере, стороннему наблюдателю ясно, что взломщика застал хозяин дома и убил на месте. В пределах допустимой обороны.

Старательно обойдя накрытый одеялом труп — здесь хозяин дома, убивший взломщика, поступил странно, но пускай в этом разбирается милиция, — я подошел к сейфу. И правильно сделал, что заглянул туда. Ведь часто люди хранят в сейфах не только деньги, но и вещи куда более ценные.

Я только протянул было руку к сейфу, как остановился и сделал шаг к окну. Называйте это интуицией или присущей мне осторожностью.

Но я выглянул в окно как раз в то мгновение, когда несчастный Пронькин — «дипломат» в руке, шляпа на ушах — вышел из подъезда и направился к своему джипу «широкому».

Погода испортилась, начался дождик, и потому ни одной бабушки на скамеечке у подъезда не оказалось.

Из-за джипа вышел коротко стриженный человек в оливковой куртке, в маленьких круглых очках, которые носят отрицательные негры в американских фильмах, где положительные негры ходят без очков.

Он что-то сказал, Пронькин попытался побежать в сторону, но так как перед этим двигался вперед, то лишь пошатнулся, а человек в куртке несколько раз выстрелил в него.

Пронькин упал.

Человек подошел к Пронькину и выстрелил ему в голову. Пронькин дернулся. Я почему-то подумал, что до выстрела в голову Пронькин был жив, только притворился мертвым, надеясь, что убийца уйдет. Но убийца не ушел.

Человек в очках поднял валявшийся на бурой траве «дипломат» и кинулся к своей машине — черной иностранной акуле, марки которой я не знал.

Там был еще один человек — водитель.

Убийца сел в машину и, перед тем как она рванулась с места, выбросил на траву пистолет.

Машина задом выехала со двора.

Так кончилось мое участие в криминальной разборке.

На балконе в соседнем подъезде появился мужик в халате. Он внимательно разглядывал Пронькина, лежавшего головой в луже. Где-то близко закричала женщина — так громко, что звук голоса пронзил закрытое окно и вызвал у меня укол зубной боли. Теперь они вызовут милицию. У меня есть минута. Вряд ли больше. Я вновь кинулся к сейфу, выхватил оттуда бумаги — их было немного. Не глядя, рассовал их по карманам куртки, застегнул ее уже на пути к двери.

Мне некогда было думать о таких обязательных штуках, как отпечатки пальцев. Я очень надеялся на то, что внимание зрителей приковано к телу Пронькина, убитого во дворе, им некогда смотреть на тех, кто выходит из подъезда.

К сожалению, я был без кепки — не люблю, когда у меня что-то на голове. Так что понадеявшись на свое везение, я вышел из подъезда.

За две минуты, которые я потратил на грабеж сейфа и бегство из квартиры, по крайней мере полдюжины человек успели спуститься, сбежаться, сойтись к трупу. Они оживленно жестикулировали, какая-то женщина сидела на корточках и щупала пульс у убитого Пронькина. Мне надо было уйти так, чтобы не вызвать подозрений. Поэтому я направился к группе людей вокруг трупа и оказался одним из тех, кто туда стекался. Я даже не стал заглядывать через головы зрителей на Пронькина, а сделал вид, что уже насладился зрелищем, и пошел прочь со двора. Никто не смотрел мне вслед.

Когда я вернулся в лабораторию и принялся рассказывать Калерии и Сане Добряку о приключениях, пережитых мной, никто не упал в обморок и не завопил, что теперь не будет спать ночь. Мне просто не поверили. Тогда я потребовал, чтобы Калерия звонила в милицию, потому что я могу описать убийцу Пронькина и — больше того — я свидетель тому, как Пронькин убил слесаря по прозвищу Гаврила.

Вот тут они мне поверили, и Калерия стала нажимать кнопки на своей телефонной книжке, стараясь сообразить, как нам выполнить мой гражданский долг, но не попасть в подозреваемые, не объяснять недоверчивым милиционерам, что я попал в квартиру певца Вени по службе и что вообще бывает такая научно-исследовательская служба, в ходе которой ты лазаешь в пустые квартиры.

В конце концов Калерия ушла в дирекцию, а пока ее не было, примчался Яков Савельевич по прозвищу Воробышек, один из наших медиков, он все делал на лету, такой он был легкий и воздушный.

При виде рецептов, бумаг и медицинских карт, вытащенных мною из сейфа и домашней аптечки, он взлетел над нашей комнатой, покружил в воздухе и, улетая, сообщил, что подробно все расскажет Калерии, когда она найдет для него время, но для моего необразованного сведения он сообщает, что господин Малкин Вениамин Ильич, к сожалению, страдает не только наркоманией, но и самым настоящим СПИДом, причем недавно еще он был всего-навсего вирусоносителем СПИДа, а с недавнего времени, скажем месяц с небольшим назад, болезнь перешла в активную форму. Есть ли в этом сомнения? Нет, в этом у Яши Воробышка не было сомнений.

Яков Савельевич упорхнул к себе совершать открытия, а мы с Добряком сильно задумались.

Вернулась Калерия. Еще от двери она объявила, что сейчас приедет Миша. Мы ее не услышали — нам не терпелось сообщить ей, какой диагноз поставил знаменитому Вене Малкину наш Яша Воробышек.

Не надо обвинять меня в бессердечности и тупости. Да, я только что был свидетелем смерти двух человек, я видел их трупы. Мне не приходится видеть трупы или насильственные смерти дважды на дню. Даже в нашем больном обществе это бывает не так уж и часто. Больше того, я признаюсь, что боюсь мертвецов, мне и смотреть на них страшно.

Но все, что произошло со мной в квартире Малкина, было кадрами из американского боевика или в крайнем случае из нашего крутого фильма. Ко мне лично это не имело никакого отношения. Это было скорее экзотично, чем страшно. Кроме того, даже в момент стрельбы и смерти мои мысли были заняты другим — как бы меня не обнаружили под роялем, как бы мне успеть заглянуть в открытый сейф и так далее.

Так что можно понять, почему мы с Саней так набросились на Калерию.

— В этом есть связь! — бубнил Добряк. — Ее надо нащупать.

— И нащупывать не надо, — вторил я. — Все ясно.

— Значит, так, — сказала Калерия. — Ты, Гарик, хочешь сказать, что если в том мире время стоит на месте, то там нет и болезней. Но это еще не доказано. Нам надо поговорить на эту тему с Егором.

— Вряд ли он нам скажет что-нибудь еще. Он все рассказал.

— Ну, продолжай, раз ты такой умный.

— Допустим, — сказал я, — что есть некий человек Веня Малкин. По какой-то причине он связан с тем миром — мы же допускаем, что такая связь может существовать…

— Если что-то существует, то это можно использовать в своих интересах, о чем свидетельствует вся история человечества, — сказал Добряк, которому очень хотелось принять участие в научной дискуссии.