Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Подумав так, я стал прислушиваться, не поворачивается ли в двери ключ.

И это меня спасло.

Ключ повернулся тогда, когда я стоял перед открытым небольшим холодильником, вторым на кухне, в котором хранились лекарства в количестве и разнообразии большем, чем необходимо молодому человеку. Названия некоторых из них были мне совершенно незнакомы, и я решил, что будет разумно запомнить их. Скажи мне, чем ты болеешь, и скажу я, кто ты…

И тут я услышал, как в замке поворачивается ключ.

Как хорошо, что я закрыл за собой дверь на оба ключа. Это дает мне минуту на то, чтобы спрятаться.

Не так легко спрятаться даже в просторной квартире. Голова работает бестолково, взгляд мечется по комнате, ноги мысленно тащат тебя под кровать в спальне, но мне нужно было спрятаться поближе к двери. В случае, если Малкин соберется спать, мне желательно бы выбраться оттуда незамеченным. А лежать под кроватью — не лучшее решение.

Дверь заскрипела, открываясь, — он повернул второй ключ быстрее, чем я рассчитывал.

В тот момент я был в большой комнате.

И мне было некуда спрятаться.

Поэтому я просто залез под рояль. Если бы хозяин дома немного наклонился, ему бы ничего не стоило меня увидеть.

При всех недостатках моего укрытия у него были и достоинства. К примеру — высокая стопка книг. Не дождавшись книжного шкафа, она лежала бруствером между роялем и комнатой. Так что случайно меня увидеть трудно.

Я отполз к стене и свернулся там калачиком. Теперь мне были видны ноги людей, но об их головах я не имел представления.

Ноги протопали по коридору. Затем появились в поле моего зрения. Две пары. Одни в блестящих ботинках, такие, наверное, носят в британской палате лордов. Вторые в грубых пижонских башмаках на толстенной подошве. Ноги в ботинках семенили часто и мелко, ноги в башмаках шагали редко и широко.

— Погоди минутку, — сказал голос Пронькина. Я узнал его сразу. — Сейчас я тебе все покажу.

Они отошли к стене. Пронькин привстал на цыпочки, затем тяжело вздохнул и поставил на пол у стены картину — голландский пейзаж с мельницей и парусником на горизонте. Главное в картине была позолоченная рама. Я эту картину заметил, но как-то не придал значения, полагая, что она часть будущего интерьера.

— Ого, — сказал низкий голос. — Швейцарский?

— Точно не знаю, — ответил Пронькин. — Кажется, японский. Тебе же, Гаврила, лучше знать. Кто из нас специалист?

И тут, даже не видя, что там в стене или на стене под картиной, я догадался, что они разговаривают о сейфе.

— Сможешь? — спросил Пронькин.

— Плевое дело. — Человек в башмаках постучал чем-то по дверце сейфа. Дверца глухо, негромко отозвалась.

— Тогда начинай, — сказал Пронькин.

— Иди кофе свари, — распорядился Гаврила.

Пронькин отправился на кухню.

Человек по имени Гаврила, очевидно слесарь по сейфам, бухнул на пол чемоданчик, какие бывают у водопроводчиков, затертый и потрепанный. Он опустился перед ним на корточки, и теперь — стоило бы ему посмотреть под рояль — он бы меня увидел. К сожалению, я не могу внушить человеку, что меня нет вообще. Не получается. Так что пришлось затаить дыхание и молить небо, чтобы он не поглядел в мою сторону.

Небо смилостивилось.

— Как же ты умудрился ключи потерять? — спросил Гаврила.

— Я же сказал — обокрали. Дачу обокрали, а ключи на даче были.

Гаврила выпрямился.

— Где у тебя штепсель?

— Поищи, — сказал Пронькин. — Я сюда недавно переехал. Сам еще не все знаю.

— Туманный ты человек, — рассмеялся Гаврила. Смеялся он сурово, будто ему и не было смешно, но требовалось издавать определенные звуки.

— Тебе будет заплачено, — сказал Пронькин, возвращаясь в комнату. — Сахар в кофе я положил.

— Ладно, поставь на пианино.

Пронькин подошел к роялю. Мне были видны его сияющие ботинки. На носке я увидел пятнышко. Мне так захотелось его стереть, что я еле удержался.

Башмаки Гаврилы тоже подошли к роялю. Гаврила отхлебнул кофе и сказал:

— Слабо завариваешь.

— Я не знал, как ты любишь.

— Не важно. А что ты из фирмы не вызвал?

— Не хочу чужих людей сюда пускать, — сказал Пронькин.

— Нужные бумаги, говоришь? — Гаврила прошел к стене, затем я увидел, как он включает дрель в штепсель, который был у самого плинтуса. Дрель зажужжала. Сначала низко и ровно, потом взвизгнула, столкнувшись с металлом. Мне казалось, что сейф должен сейчас взвыть от боли.

Когда дрель завизжала, Пронькин отчаянно завопил:

— Нельзя потише? Весь дом перепугаешь!

— Пускай привыкают, — отозвался Гаврила.

Дрель жужжала, Гаврила переступал с ноги на ногу, подбираясь к замку, выискивая в дырке нерв.

— Я не могу, — заявил Пронькин и вышел из комнаты.

Но тут же вернулся, и я понял, что бумаги, забытые в сейфе, слишком ценны, чтобы доверять их слесарю или взломщику.

Мы оба терпели — только мне было труднее, потому что я терпел, скорчившись под роялем, а Пронькин — сидя на диване. Правда, я мог без боязни шевелиться и даже греметь костями, потому что скрежет, стоящий в комнате, мог заглушить даже предсмертные вопли.

Не знаю точно, сколько это продолжалось, — но долго.

В середине операции снизу начали стучать. Но стук лишь придал Пронькину отваги.

— Давай! — крикнул он. — Скорее! Не обращай на них внимания! Быдло собачье!

А потом вдруг скрежет прервался. И стало так тихо, словно у меня отключили уши. Нет, шум остался — тот шум, что возникает в голове, если ты ушел под воду.

Раздался скрипучий металлический звук, и Пронькин объяснил его для меня:

— Японцы-японцы, а петли не смазаны.

Две пары ног стояли близко от меня, повернутые носками к стене, — рассматривали содержимое сейфа.

— Ну все, — сказал Пронькин — Я тебе благодарен. Понадобишься, позову. Держи. Тут пятьсот, как договаривались.

— Это была предварительная договоренность, — интеллигентно возразил взломщик. — Теперь цена увеличилась вдвое.

— Послушай, Гаврила, — сказал Пронькин. — Я спешу, шеф на даче. Тебе нет смысла портить с нами отношения.

— А вот я и не знаю, с кем рискую испортить отношения, — ответил Гаврила. — Потому что ты мне не нравишься, директор. Все в Москве знают, что Веня уже неделю нигде не возникает.

— Я же сказал — он на даче. Отдыхает. На Валдае.

— Да ты его на Валдай за миллион баксов не затащишь, — рассмеялся Гаврила. — Думай, Пронькин. Вени нет, ты меня срочно тащишь к нему на новую хату — вроде бы ты потерял все ключи. И еще от сейфа. Чудо какое-то — от входной двери ключи не потерял, а от сейфа потерял. К тому же ты предлагаешь мне за работу пятьсот баксов — да когда такие деньги у тебя водились?

— Это не мои деньги, — быстро возразил Пронькин. — Это деньги Вени. Я действую по его распоряжению.

— Ладно, я пошел, — сказал Гаврила. — Но ты знаешь, что я тоже знаю в Москве разных людей и могу позвонить по одному-двум телефонам.

— Нет, — сказал Пронькин, — ты не будешь звонить по телефонам.

Ноги в башмаках стали отступать к двери.

— Ты чего? — сказал Гаврила. Что-то его испугало. — Ну ладно, поговорили, и хватит. Я пошутил, понимаешь, — мне ничего, кроме бабок, не нужно. И гарантирую молчание ягнят. Не бойся, Пронькин.

— К сожалению, я не могу тебя отпустить, — сказал Пронькин. — Я сомневался, а теперь наверняка знаю, что ты продажная тварь, Гаврила. И, может, даже шпион.

— Да кончай ты…

Ноги Гаврилы были уже в дверях. Он давал Пронькину выговориться. Как в кино, где герой по воле автора заставляет негодяя высказать все свои злодейские мысли, а в последний момент хватает его за горло. Ничего подобного не произошло. Почему-то Гаврила сказал:

— Стрелять нельзя, услышат.

— У меня он тихий, — сказал Пронькин. Затем последовал выстрел, в самом деле негромкий. Гаврила медленно сполз на пол, и я получил редкую возможность разглядеть его вблизи — голова слесаря с черной дыркой над бровью, из которой не вытекало никакой крови, мягко легла у ножки рояля. Глаза были полуоткрыты.

2207
{"b":"841804","o":1}