На палубе было прохладно. Моросил дождик, но ветер дул ровно, и судно неслось быстро… К Оману? Где это — Оман?
— Доброе утро, — сказал горбун.
Он неслышно подошел к Дороти. Глаза его опухли и поблескивали где-то глубоко, обведенные почти черными кругами.
— Вы плохо себя чувствуете? — спросила Дороти.
— У меня внутри есть болезнь, — сказал Камар. — Но в Каире живет один доктор, знаменитый на весь мир. Он обещал вылечить меня травами.
Дороти чувствовала к молодому человеку жалость. Ей хотелось что-нибудь сделать для него.
— Вы хорошо говорите по-английски, — сказала она. — Просто замечательно.
— Я хочу поехать в Англию, — ответил молодой человек, — я буду учиться в университете в Оксфорде. Я несколько лет готовился. У меня был учитель, отец купил его у пиратов. Но потом он умер. Сейчас я хочу найти другого. Не хотите ли стать моим учителем?
Молодой человек робко улыбнулся, и вдруг Дороти увидела, что камешек в кольце немного потемнел. Осторожно!
Дороти было странно сознавать, что Камар может ей чем-нибудь угрожать. Слишком безобиден и робок был его черный взгляд. Но камешку она уже верила.
— Разве женщина может быть учителем по вашему закону? — спросила Дороти.
— В некоторых обстоятельствах может, — туманно ответил Камар.
Они замолчали.
— Ваш отец, — спросила тогда Дороти, чтобы переменить тему разговора, — ваш отец в самом деле не изменит курса вашего корабля? — спросила она.
— Это очень дорого стоит, — ответил Камар.
— Но с каждым часом мы уносимся прочь от Рангуна? — спросила Дороти, глядя, как легко судно разрезает волны.
— Может быть, — странно ответил Камар.
— Моя госпожа готова дорого заплатить.
— Каждый день стоит много золотых монет. Нас ждут в Омане перекупщики. Вы просто не представляете, сколько мешков с пряностями лежит у нас под ногами.
— Я думаю, что муж миссис Уиттли оплатит вам ваши расходы.
Камар вдруг улыбнулся.
— Мы привыкли, — сказал он искренне, — не доверять неверным. Вы, христиане, не держите своего слова. Вы — обманщики.
— Далеко не все!
— Бывают, наверное, исключения.
— Среди ваших людей тоже много обманщиков.
— Разумеется. Но у нас другая хитрость и другая ложь.
— А сколько стоит изменить курс?
— Спросите у моего отца, — сказал горбун. — Я бы сделал это бесплатно.
«Он слишком пристально смотрит на меня, от него исходят горячие волны… Мне становится сладко и страшно. Но и жалко его».
— Лучше за все платить, — сказала Дороти, отворачиваясь от Камара.
— Тогда платите вперед, — сказал Камар.
Дороти бросила взгляд на камешек. Он еще более потемнел.
Она уже понимала, какого рода опасность исходила от Камара и почему камешек как бы остановился, темнея, на полдороге. Он не мог понять своим каменным компьютером, насколько была опасна для Дороти страсть, охватившая молодого горбуна.
— Я не знаю, как моя госпожа решит уговаривать вашего отца, — сказала Дороти. — Она умная, она сообразит. Например, она может написать расписку…
— А когда мы привезем вас, — печально ответил горбун, — то английский фактор скажет, что нас не знает, а его жена сумасшедшая, подпись которой недействительна. Так было с одним другом моего отца. Он был разорен и повесился.
— Значит, нас ждет дорога в Оман? Откуда, вернее всего, мы уже никогда не вернемся домой…
— Но в Омане бывают европейцы. Туда заходят португальцы, там бывают голландцы…
— Это все наши враги. Нам нечего ждать пощады…
— Зачем вы согласились пойти в услужение к такой неприятной женщине? — спросил Камар.
У него был смешной акцент. Будто ему было трудно выплевывать английские слова, поэтому он предварительно очищал их от мяса и выговаривал лишь кости слов.
— Чего еще я могла ждать? — ответила Дороти. Следует сказать, что слова молодого араба были ей приятны.
— Я вижу, что вы принадлежите к высокому роду, — продолжал Камар. — Я узнаю сиамскую княжну, когда я вижу одну из них.
— Сиамскую княжну? — Эти слова ничего ей не говорили. Она не была уверена, что слышала когда-нибудь это слово — Сиам. Наверное, это арабское государство. И вдруг ей стало неловко признаться в том, что ее мать — лигонка из Авского королевства. Она испугалась разочаровать молодого горбуна.
— Вы схожи с тростинкой, с гибким побегом розы, и губы ваши подобны розовым лепесткам.
— Не надо, — улыбнулась Дороти, — если вы будете продолжать сравнения, вы скоро наверняка меня смутите.
Камар замолчал. Дороти смотрела прямо перед собой, склонив голову за борт и глядя, как бежит волна, но чувствовала неотрывный взгляд Камара.
— А вы живете в Лондоне? — спросил он через некоторое время.
— Да, у нас там есть дом, он остался от моего отца.
— Вы не бедствуете?
— О нет! — возмутилась Дороти. Она искренне не считала, что семья Форестов бедствует.
— Так почему вы пошли в услужение?
— Мне трудно и долго объяснять вам причины, побудившие меня отправиться в плавание.
— Вы скрываете свое истинное лицо?
Дороти не ответила. Потому что не знала, скрывает ли она что-либо, ибо ее никто, даже Блекберри, об этом не спрашивал.
— Вы мне не доверяете? — спросил Камар.
— Я думаю, как нам добраться до Рангуна, — сказала Дороти.
— У меня есть одна мысль…
— Скажите!
— Рано. Сначала посмотрим, к какому решению придет мой отец.
— А он может изменить решение? — обрадовалась Дороти.
— Каждый человек может изменить свое решение. Даже вы, Дороти.
Он совсем иначе, чем англичане, произносил букву «р», и потому имя Дороти в его устах звучало почти незнакомо.
Из двери каюты выглянула Регина. Она быстро углядела, где и с кем стоит Дороти, и закричала:
— А ну, сейчас же домой! Я с утра непричесанная!
Регина кричала нарочно громко и грубо. Видно, ей хотелось напомнить Дороти, что та — ее вещь.
Дороти не стала обижаться, она понимала, что хозяйка сейчас расстроена и испугана. Она ее жалела.
Но Камар повел себя неожиданно.
— Если вы только прикажете мне, — сказал он решительно, — я скажу миссис Уиттли все, что я о ней думаю. И о том, на кого можно кричать, а на кого нельзя.
— Не обращайте внимания, госпожа расстроена.
— Она должна знать, что вы находитесь под моим покровительством.
— Вот этого она знать не должна. И я тоже…
Камар потупился. И Дороти вдруг поняла, насколько этот немощный человек упрям и упорен. Его уродство послужило ему на пользу, потому что у него не было основания любить здоровых, красивых и стройных людей, ведь не любит же жаба лебедей! Но она может не любить и прочих жаб, потому что в ее глазах они выглядят уродливыми.
Дороти быстро пошла к каюте.
Регина велела ей причесывать себя и особенно проверять, нет ли в волосах вшей или гнид — госпожа была чистоплотна и боялась этих насекомых, бывших самыми обыкновенными жителями большинства париков и причесок того времени. К счастью, на этот раз обошлось, но туалет Регины занял много времени, тем более что потом Дороти пришлось штопать и зашивать платья, наконец — стирать нижнее белье. Дел хватило до обеда.
— Зачем ты стоишь с этим уродцем! — выговаривала между тем Регина своей служанке. — У них, арабов, ничего случайно не бывает. Они страшно коварны.
Интересно, Камар считает коварными европейцев, а Регина — арабов. И обе стороны искренни в своих мыслях и подозрениях.
— Он собирается ехать в Оксфорд, — сказала Дороти. — Он выучил английский, чтобы его туда пустили.
— Надеюсь, этого никогда не случится! — фыркнула Регина.
— А может быть, именно в этом и есть наш шанс? — произнесла Дороти.
— Говори, что ты имеешь в виду. — Регина подняла голову, обернулась. Ее глаза настороженно округлились.
— Англия — наша страна. И как бы много денег ни было у арабского торговца, я думаю, его сыну очень трудно поступить в английский университет без протекции.
