— Еще два дня пути до Коломбо. Но мне говорили, что тамошняя фактория захвачена французами. Это слух не проверенный, но упорный.

— А сколько отсюда пути до Рангуна? — спросила миссис Уиттли.

— Пять дней. При хорошем ветре. Может, немного меньше или немного больше.

— Вот туда мне и надо. Мой муж ждет меня, — сообщила Регина господину Рахману.

— Наверное, — сказал господин Рахман, — мы встретим в Омане суда, направляющиеся в Ост-Индию.

— В Омане?

— При благоприятном ветре уже в этом году вы счастливо воссоединитесь со своим мужем.

Регина медленно моргала большими светлыми прозрачными глазами, словно птица, залетевшая по неосторожности в собачью конуру. Потом смысл слов Рахмана дошел до нее и вызвал гневную реакцию.

— Вы издеваетесь надо мной? — спросила она тихо. — Или просто несете чепуху?

По мере того как она говорила, ее голос все поднимался, пока не превратился в визг. Груди ее совершили привычный фокус, разорвав спереди платье, но никто и бровью не повел при виде этого представления.

— Несете что? — вежливо спросил горбатый Камар.

— Че-пу-ху, — по складам ответила Регина.

Камар перевел. Его отец задумался, почесывая небольшую, аккуратно подстриженную бороду.

— Я не хочу обижать госпожу и не хочу обижаться на гостью, — ответил он. — Хотя мне глубоко прискорбно слушать оскорбления, которых я не заслужил. Но войдите в мое положение, госпожа Уиттли. Я плыву по морю, потому что этим я зарабатываю деньги. Я не последний человек в этом мире. В море я вижу ничтожную лодочку и в ней четырех человек, англичан. Одна из спасенных мною особ объявляет без всяких на то доказательств, что она — знатная дама и жена английского фактора в Рангуне. Правильно ли я понял?

— Как вы еще могли понять? — раздраженно ответила Регина, которая с трудом сдерживалась, выслушивая ответ господина ар-Рахмана. — И я не вижу основания ставить под сомнение мои слова. В крайнем случае вы можете допросить моих спутников.

— Но вы же сами утверждаете, что они лица низшего звания, ваши рабы.

— У нас в Англии нет рабов, и показания матросов и Дороти могут быть приняты во внимание любым судом.

— Мы не на суде, госпожа Уиттли. Я просто рассказываю вам, какими представляются со стороны ваши обстоятельства.

— Зачем я должна это слушать? — Щеки Регины раскраснелись, как всегда бывало, когда она возбуждалась. Но здесь ее никто не боялся.

— Затем, что мне нет никакого смысла губить свое путешествие, отказываться от большой прибыли только ради того, чтобы отвезти неизвестную женщину неизвестно куда.

— Но я — миссис Уиттли!

— Может быть, это и правда, — кивнул достопочтимый Рахман. — Я даже знаю, что с недавних пор именно господин Джулиан Уиттли и в самом деле стоит во главе фактории в Рангуне. Море — это большая дорога. Путники встречаются и обмениваются сведениями.

— Тогда вы должны были слышать о нападении Сюркуфа на «Глорию»!

— Я плыву с востока и неделю никого не встречал.

— Так что вы хотите получить за то, что отвезете меня в Рангун?

— Ничего, — вежливо улыбнулся Рахман. — Ровным счетом ничего. Но я обещаю вам бесплатный кров и постель на борту моего корабля на все время путешествия до Омана.

— Я его готова убить, — прошептала Регина.

Дороти поглядела украдкой на свое колечко. Камешек был розовым, никакой угрозы Дороти от арабов или хозяйки не исходило.

Дороти понимала, что разум здесь на стороне арабского купца. Она будто была знакома с ним, потому что в детстве сосед сверху рассказывал ей сказки про Синдбада-морехода. Вот она и сидит сейчас перед Синдбадом, который постарел, растолстел, обзавелся несчастным сыном, но, в общем, не очень изменился. И если раньше она плыла по океану на английской шлюпке, и потому ей не могла встретиться птица Рок или кит размером с остров, то теперь любое чудо могло стать явью.

— Я полагаю, что моя гостья устала, — произнес ар-Рахман. — Вам принесут пищу в каюту. Простите, что не могу разделить трапезу с вами, но нам не разрешает этого наш закон.

Регина была мрачнее тучи. Она не поднималась с места.

— Сколько будет стоить, — упрямо спросила она, — если ваше судно… — Последнее слово она произнесла, вложив в него все возможное презрение, но Камар или не понял, или не захотел понять интонацию миссис Уиттли. — …если ваше судно отвезет меня в Рангун?

— Это очень дорого стоит, — ответил Рахман и поднял руку, прекращая разговор. А так как Регина упорствовала, не поднимаясь, поднялся он и, кинув взгляд на Дороти, причем той показалось, что глаза его из-под нависших век улыбаются ей, последовал прочь из каюты, пройдя совсем близко от Регины, но не взглянув в ее сторону.

И тогда миссис Уиттли не оставалось ничего иного, как последовать за хозяином судна. Замыкал шествие Камар, и Дороти чувствовала всей спиной, как он ее рассматривает. Но когда она обернулась и поймала его взгляд, Камар виновато отвел глаза. Может быть, он жалел женщин и хотел бы им помочь, да был бессилен…

В каюте Регина рухнула на диван и залилась слезами.

— Ты видишь, — повторяла она, — ты видишь, какое это злобное животное? Он готов нас выбросить за борт.

— А мне так не показалось, — ответила Дороти.

— Что ты понимаешь! Тебе ведь все равно, куда плыть. Ты готова провести здесь месяц, год, попасть в гарем к его недоноску, только чтобы не помогать хозяйке, которая ради тебя бежала от пиратов.

— Ради меня? — искренне удивилась Дороти.

И Регина не менее искренне — она в тот момент верила собственным словам — ответила:

— Разумеется, они бы надругались над тобой, а потом выбросили бы тебя за борт, чтобы замести следы.

Но тут двое мальчиков принесли подносы с пловом и отдельно тушеную курицу, сладости и крепкий чай.

Блюда были наперченными, острыми, но вкусными, и женщины, истосковавшиеся, оказывается, по горячей, настоящей пище, приготовленной на плите, в две минуты смолотили плов и курицу, опились чаю и объелись сладостями так, что потом обе заснули и проспали до следующего утра, причем ночью у обеих стало неладно с животами, и они, перешептываясь, долго бродили по палубе, стараясь понять, где расположен гальюн на баггале, и спас их Дейвис, куривший на палубе, который объяснил, что в каюте должны быть ночные посудины для знатных пассажирок.

Утром Регина проснулась мрачной, больной, с красного лица лоскутами слезала обгоревшая в шлюпке кожа. Даже пират Сюркуф вряд ли полюбил бы ее в тот момент.

— Мы погибли, — сказала она. — Я всю ночь не спала и поняла — мы погибли. Мы закончим жизнь в арабском гареме — нас продадут на рынке в Омане. Теперь ты понимаешь, почему я не спала всю ночь?

Дороти знала, что хозяйка ночью спала, потому что у той заложило нос и она сопела и храпела. Но храпящий человек не знает, как он ужасен для окружающих.

— Тебе все равно, — сказала хозяйка. — Тебе и в гареме будет лучше, чем в твоем вонючем нищенском доме.

— Мой дом не вонючий и не нищенский, — обиделась Дороти, но хозяйка даже не слышала ее. Она была поглощена своим горем. — И вообще мне показалось, что господин Рахман согласен нас доставить в Рангун.

— Что ты говоришь! — возмутилась Регина, но тут же спросила: — А почему ты так думаешь? Что за глупость?

— Он не был сердитый, — ответила Дороти. — Он — торгаш. Он думал, как бы нас… использовать.

— Ты в самом деле так подумала? Нет, чепуха! Бред твоего жалкого мозга.

Но мысль Дороти, несмотря на отрицание ее Региной, запала той в сознание. Она подошла к окну каюты и, глядя на птиц, летящих за кормой баггалы, шептала, рассуждая:

— Но что он хочет? Сколько ему обещать…

Принесли воду для омовения, потом чай и сладости. «Я растолстею, — подумала Дороти, — и стану такой же соблазнительной, как Регина. Правда, сладостей много не съешь».

Потом Дороти попросила разрешения у госпожи выйти на палубу. Сама Регина на палубу не пошла, потому что плохо выглядела, но Дороти отпустила и велела ей внимательно прислушиваться и приглядываться. Как будто Дороти была арабкой.