Когда Саид, кланяясь, ушел из каюты, Регина, полная неожиданностей, сказала, как бы продолжая вслух мучившую ее мысль:

— Я поняла, почему он так на тебя глазел. Ты же в моем драгоценном платье! Конечно же, он судил по платью и решил, что ты тоже дама! Вот чепуха!

Последнее относилось к очевидной слепоте горбатого араба.

— Видала, какой урод!

— Он мне не показался уродом.

— Разумеется. Тогда снимай мое платье. У тебя в сундуке есть твое. После тебя все вещи приходится выбрасывать!

Это было несправедливо, потому что больше недели Дороти в этом платье провела в шлюпке, а до того несколько дней в лазарете. Вряд ли можно было сейчас различить, каким оно было раньше. Нет, этот несчастный араб глядел на нее потому, что видел в ней красивую девушку. Именно так!

Убедить себя было нетрудно, с госпожой Дороти не стала делиться своими догадками.

— Сходи спроси воды, — приказала Регина. — Конечно же, они забудут.

— А как вода по-арабски? — спросила Дороти.

— По-моему — су. А может быть, я ошибаюсь.

Но Дороти не пришлось объясняться с арабами, потому что как раз в этот момент, не постучавшись, вошли два молодца с тазами и кувшинами. Они попытались объяснить Регине, что готовы полить женщинам, но Регина выставила их и сказала, попробовав воду кончиком пальца:

— Я встану в таз, ты будешь поливать меня из кувшина. Вообще-то вода могла быть погорячее.

Регина мылась долго и почти не оставила воды служанке, может быть, даже сделала это нарочно. Это было наказание за внимание молодого горбуна. Дороти имела основание так думать, потому что Регина ни с того ни с сего вдруг заявила:

— Самое большое уродство — это горб. В этом есть что-то отвратительное. И не отвечай, я знаю, что ты мне ответишь. Кстати, ты заметила, какой у него изумрудный перстень?

— Нет, мэм.

— Глупо. Такие вещи женщина обязана замечать. Женщина призвана ценить дорогие и прекрасные вещи.

Наконец Регина была готова к визиту к хозяину судна. Они вышли из каюты.

У дверей сидел на корточках чернолицый мальчишка в коротких панталонах. Увидев выходящих женщин, он с гортанным криком помчался прочь, и не успели они отойти и десяти шагов от каюты, как появился сладкий Саид и стал, разводя руками, приглашать их за собой.

И тут Дороти ждала неожиданность.

Каюта господина ар-Рахмана оказалась невелика и крайне скромно обставлена. На диване, покрытом ковром, сидел сам ее хозяин, а для гостей были приготовлены обтянутые кожей пуфы, похожие на мягкие бочонки. Темно-красный ковер покрывал пол и диван. На нем, подложив под себя босые ноги, сидел повелитель нового и незнакомого мира, в который попала Дороти.

Нетрудно было догадаться, что господин Рахман и его сын Камар — близкие родственники. И сейчас, когда горбун стоял сбоку от дивана, на котором восседал отец, его лицо казалось слепком с лица отца. Лишь раскрашивая их, небесный художник использовал на лицо отца всю розовую краску, и для юноши остались лишь желтые и бурые тона. Но те же громадные черные глаза в густых ресницах, украденные у томной женщины, которая никак не может поднять тяжелые верхние веки, прикрывающие верхнюю половину зрачка, придают лицу выражение равнодушное и сонное. Что вовсе не соответствует действительности. Тело же господина Рахмана когда-то было таким же, не считая горба, как у сына, — узкоплечим и тонким. Но с годами оно приобрело тугой круглый живот, который был как бы приставлен к Рахману спереди. «Смешно, — подумала Дороти, — сыну приклеили горб, а отцу живот».

— Садитесь, — сказал господин Рахман.

Дороти не поняла слова, но жест не вызывал сомнений.

Сел и Камар, выразительно взглянув на Дороти.

— Я рад, что судьба привела вас на мой корабль, — сказал Рахман. Вернее, он произнес это по-арабски, а его сын тут же перевел фразу на английский.

— Мы тоже счастливы, что спаслись, встретив вас, — ответила Регина.

После этого некоторое время они улыбались друг другу, потому что совершать добрые поступки и благодарить за них — удовольствие и для гостей, и для хозяев.

Вошли мальчики и принесли кувшины, высокие бокалы и поднос с орешками и изюмом. Они обносили гостей. Камар глядел на Дороти, а Дороти оглядела себя — критическим взором. Ее обыкновенное серое платье было мятым, но по крайней мере чистым и целым.

В бокалах из темного стекла покачивалась сладковатая жидкость вроде разбавленного яблочного сока.

— В последние дни стоит хорошая погода, — сообщил господин Рахман.

— Погода не всегда хороша для путешествия в открытой шлюпке, — ответила Регина.

Камар переводил быстро и уверенно. «Где же он так научился языку?» — подумала Дороти.

— Угощайтесь, — сказал Рахман. — Я не могу предложить вам фруктов, потому что мы уже две недели в открытом море и некоторые яства кончились.

Пока Камар переводил, Рахман развел руками, выражая печаль, и веки опустились еще ниже, оставив лишь узкие щелки глаз.

Когда же они начнут говорить о деле?

— Надеюсь, ваш сын сообщил вам, — произнесла наконец Регина, словно подслушала нетерпеливые мысли Дороти, — что я — жена фактора Ост-Индской компании в Рангуне. Мое имя миссис Регина Уиттли.

Рахман ответил не сразу, он укоризненно покачал головой, будто был не очень доволен тем, что быстро завершилась светская часть встречи и теперь придется разговаривать о делах.

— Что же заставило вас покинуть ваш корабль, уважаемая госпожа? — спросил Рахман. — И отправиться в столь трудное и опасное плавание?

— На наш корабль напал французский корсар Сюркуф, — сказала Регина.

Это сообщение огорчило Рахмана.

— Ай! — сказал он. — Как плохо! Неужели это исчадие ада возвратилось в наше море?!

— Вы слышали о нем?

— Он ограбил один из моих кораблей и повесил на рее его капитана за то, что тот посмел перечить этому негодяю! Но продолжайте свой рассказ, госпожа. Неужели вы единственная спаслись от ужасной участи?

— Наш корабль «Глория», который следовал в Калькутту, а оттуда в Рангун, подвергся нападению Сюркуфа и после боя был захвачен им. Меня и офицеров корабля перевели на борт его «Клариссы». — Регина говорила осторожно, медленно, словно ожидала, пока переводчик передаст ее слова господину. На самом деле, как понимала Дороти, госпоже надо было уже сейчас точно выразить свою версию событий. — Однако с помощью человека, который сочувствовал мне, я смогла… — Регина искала правильное слово, — я смогла получить шлюпку и убежать.

Все это звучало не очень убедительно, но ни господин Рахман, ни его сын ничем не выразили удивления. Господин Рахман сокрушенно качал головой и потом сказал:

— Я поражен отвагой слабой женщины, которая решилась на такое путешествие.

— У меня не было выбора, — ответила Регина. — Речь шла о моей чести.

Сын с отцом некоторое время спорили о переводе последней фразы, и Дороти поняла, что они никак не сойдутся в понимании женской чести. Не договорившись, они прекратили спор и предпочли слушать.

— Сколько же времени уважаемая госпожа пробыла в открытом море?

— Больше недели. Точнее — восемь дней.

— Удивительная отвага и большое везение, — сказал господин Рахман. — Что же вы намерены делать дальше?

— Я хотела бы узнать, куда направляется ваш корабль, — произнесла миссис Уиттли.

— Мы идем с грузом муската и ванили с острова Тидоре, а также погрузили в Малакке несколько ящиков хорошей китайской посуды, — откровенно ответил Рахман. — И держим путь в порт Оман, где мы разгрузимся и, возможно, некоторое время будем отдыхать от трудов.

— О! — произнесла разочарованно Регина. Она знала географию. Дороти была не настолько образованна, но по тону госпожи поняла, что судно господина Рахмана плывет вовсе не туда, куда следует.

— А где мы сейчас находимся? — спросила Регина.

— Сейчас мы находимся в двух днях пути от южного берега Цейлона.

— А есть ли там английский порт?