– Ба, кто это к нам пожаловал? – несколько шепелявя, произнес вошедший в зал рослый, но уже оплывающий мужчина в махровом темно-синем халате. Голова его была мокра и всклокочена. – Я тут помывку зачал, а тут такая неожиданность.

Несмотря на приклеившуюся к узкому лицу улыбку, впечатление он производил неприятное.

«Ничего, – подумал приемщик, – мне с ним детей не крестить. Платит, и слава Богу».

– Как у меня видок на пейзаж? – хвастливо ткнул вошедший рукой в сторону окна, от которого только что отступил приемщик.

– Замечательный, – только и успел произнести тот, хозяин дома уже быстро приблизился к нему и прошамкал:

– Показывай, браток, что приволок сегодня.

Приемщик метнулся к пакету, выудил из него укутанный в гофрокартон один из подсвечников и, звонко поставив его на журнальный столик, ловко снял упаковку.

– Смотрите, Валерий Игнатьевич, – подобострастно начал он, – настоящее Майденское серебро для Вас раскопал. В самом королевском дворце Кенигсберга они стояли, никак не иначе! – приврал он для пущей убедительности.

Улыбка, совершенно неуместная на грубо рубленном лице Селицкого, слетела осенним листом, когда он ухватил фигурную, со звериными лапами серебряную вещицу. Несколько секунд он стоял неподвижно, молча рассматривая изящную поделку, но вдруг повернулся и быстро направился в угол комнаты. Ничего не понимающий приемщик засеменил следом. Подойдя к приземистому, выточенному из черного мрамора камину, хозяин со стуком поставил подсвечник на его массивную малахитовую полку перед высоченным зеркалом и так же быстро сделал два шага назад, едва не сбив поспешно отскочившего в сторону приемщика.

– Вот где его место! – удовлетворенно произнес он через несколько секунд. – Тут он обернулся на своего гостя и добавил: – Ты что тут стоишь? Неси быстро и второй!

Установив оба подсвечника на нужном расстоянии как от зеркала, так и друг от друга, он удовлетворенно цокнул языком и, медленно пятясь, отошел на середину комнаты. Полюбовавшись на действительно прекрасно смотревшиеся произведения немецких мастеров, он вальяжно приблизился к застывшему в ожидательной позе приемщику, хлопнул его по плечу и предложил:

– Надо бы обмыть удачное приобретеньеце, а? Как ты считаешь?

Не дожидаясь ответа, он развернулся и повел своего гостя по винтовой, богато украшенной бронзовыми светильниками гранитной лестнице в подвал дома. Несколько струхнувший приемщик поневоле последовал за ним и расслабился только тогда, когда они оказались в громадной, расположенной в цокольном этаже ванной комнате, где уже был накрыт столик на двоих.

– Садись, милейший, сюда, – Селицкий указал гостю на плетеное кресло у низенького столика, на котором стояли покрытая инеем бутылка водки и несколько небольших тарелочек с рыбой, маслинами и крупно нарезанными солеными огурцами, – откушай, чем Бог послал.

Приемщик проворно уселся на слегка скрипнувшее под ним сиденье и протянул руку к бутылке.

– Позвольте поухаживать за Вами, Валерий Игнатьевич, – льстиво произнес он.

– Что же, поухаживай, – милостиво согласился тот, усаживаясь рядом и запахивая поплотнее разъехавшийся было халат.

Они выпили по первой, выпили по второй, и тут хозяин дома словно вспомнил о том, о чем будто бы совсем позабыл, но о чем его гость помнил каждую секунду своего пребывания в стенах этого дома, об оплате.

– М-да, вот и кстати, – пробубнил он, прожевав очередную порцию закуски, – почем же ноне такие безделушки, что ты принес?

– Вообще-то они сейчас практически исчезли из оборота, – вальяжно откинулся на удобную спинку приемщик, – и поэтому цена их на международном рынке очень высока.

Он сделал многозначительную паузу и с лисьей улыбкой наклонился в полупоклоне к застывшему в ожидании хозяину:

– Но Вам, уважаемый Валерий Игнатьевич, как постоянному клиенту, я предлагаю их со значительной скидкой.

– Ну-у-у? – нетерпеливо прорычал тот сквозь сточенные под протезы зубы.

– Всего то за шесть тысяч «баксов», – небрежно проронил приемщик.

Рюмка выпала из пальцев Селицкого и не разбилась только потому, что, запутавшись в складках махрового великолепия, мягко скатилась по поле халата как по пандусу и, жалобно булькнув, исчезла за бордюром декоративного бассейна, подковой охватывающего их столик.

– Ну ты и жаба! – больше с изумлением, чем с раздражением произнес хозяин, широко раскрывая глаза, – да в них в двоих серебришка и на сто долларов не наберется!

«Битва, по всему видать, предстоит тяжелая», – с тоской подумал приемщик, но, поскольку на кону были его собственные деньги, он решил драться до последнего.

– Не ожидал, никак не ожидал от Вас, Валерий Игнатьевич, таких слов, – ответил он, принимая оскорбленный вид. – Я понимаю, что сумма серьезная, даже для Вас, но ведь это шедевры мирового значения, да в Мюнхене или в Лондоне за них дадут не менее двадцати-двадцати пяти тысяч, – сочинял он на ходу.

– Мы с тобой не в Лондоне сидим, – резко перебил его Селицкий, – а в бренной России.

Он взял лежащую на столике крошечную радиостанцию и поднес ее к губам:

– Алексей, давай сюда и не забудь мне еще одну рюмку принести.

До тех пор пока не прибежал один из привезших приемщика парней, они молчали, неприязненно поглядывая друг на друга. Когда подручный прибыл и осторожно поставил перед своим боссом новую рюмку, Селицкий повернулся к нему и приказал:

– Позвони срочно в Москву, этому, ну, ты его знаешь, Кронштейну, и пусть он срочно выяснит, почем сейчас Майденские подсвечники семнадцатого века идут там у них в столице. Все, что он скажет, запишешь и сразу бегом сюда. Стой, – притормозил он рванувшегося было к дверям парня, – передай там на кухню, пусть еще нам пожрать принесут, сидеть, видно, долго придется. – Он искоса бросил колючий взгляд на приемщика и подтолкнул парня в бедро: – Давай, беги.

Тот исчез в мгновение ока.

Селицкий повернулся к столу и, взяв почти опустевшую бутылку за горлышко, аккуратно разлил ледяную жидкость по рюмкам и протянул свою в сторону сжавшегося в своем кресле гостя:

– Ну, ты, что пожух? Закуска, что ли, не по нраву? Не бойся, сейчас другую принесут. Ну, будь, – завершил он свои уговоры.

Он махом опрокинул семидесятиграммовую рюмку в рот и захрустел очередным огурцом. Минут через десять в ванную было принесено блюдо с холодцом, фарфоровая миска с маринованными, посыпанными кольцами красного лука грибочками и широкая тарелка с курятиной, зажаренной в тесте, с зеленым горошком.

Несколько ободрившийся приемщик тоже отхлебнул из своей рюмочки и торопливо потянулся вилкой к грибам. «Видно, придется уступить долларов триста, четыреста, – размышлял он, – но уж это предел, мне же еще этому парню тысячу восемьсот отдавать, а откуда я их возьму. Надька просит новые туфли и сумочку, а Елена мне уже всю плешь проела намеками о гарнитуре с изумрудами».

Через некоторое время их молчаливая трапеза была прервана появлением вернувшегося парня, недавно отправленного звонить в Москву. Тот шаркающей рысью приблизился к их столу и, подозрительно взглянув на застывшего в ожидании приговора приемщика, положил перед своим шефом сложенный вдвое листок бумаги. Тот склонил голову и приоткрыл написанное на нем сообщение таким образом, будто открывал последнюю, решающую карту при игре в очко. Содержание написанного было таково:

«Серебряные подсвечники из Майденских мастерских в Москве редкость ох-я. Бери не глядя! Если они идут в паре, то цена на них сейчас колеблется от пятнадцати тысяч «баксов» и выше. А если они в неважном состоянии, поцарапаны или помяты, то больше «десятки» за них как ни крути не получишь. В том случае, если тебе предлагаются звериные лапки, то тут цена может подниматься и до пятидесяти штук за пару. Не промахнись. Вечно твой Лева».

Селицкий прикрыл записку рукой и подумал: «А ведь не соврал мне этот прощелыга, пусть живет пока. Но шесть тысяч я ему все равно не дам. Слишком жирно будет».