– Жестоко? Считаете, что наши пушкари обстреливают вас слишком жестоко? Следует полагать, что, в отличие от наших, румынские артиллеристы обстреливают советские города и села нежно?

– Я в поселке для того, чтобы поддерживать порядок, а не для того, чтобы воевать.

– Ладно, дискутировать будем потом. С гражданским населением все ясно. А кто командует военными?

– Капитан Штефан Олтяну. Артиллерист. Командир батареи.

– Вот как?! Уже любопытно. Коллега, значит. И где же его батарея?

– Не знаю, он прибыл сюда в сопровождении ординарца и еще семи солдат. Уже без орудий, причем самого раненого в бедро капитана привезли на подводе. Рана, как мне представляется, нетяжелая.

– Вы ведь местный жандарм, и все люди поселка знают вас?

– Не все, правда, любят и уважают, но это уж – как по отношению к нам, к жандармам, водится.

Гродов переглянулся с политруком отдельной роты морских пехотинцев Шатовым. Обычно этот вчерашний преподаватель гражданской мореходной школы благоразумно старался не вмешиваться в ход сугубо военных операций, больше заботясь о поддержании дисциплины и морального духа бойцов. Однако сейчас ротный комиссар почувствовал, что комбат сам нуждается в его поддержке.

– Какое решение мы намереваемся принять? – вежливо поинтересовался он, прибегая к своей излюбленной форме обращения, через «мы».

– Пытаемся обойтись без лишней крови наших моряков и людей, которые нашли приют в храме. Штурм на этом кладбище у храма будет не из легких, а направлять огонь корабельных орудий на храм и кладбище – тоже как-то не по-людски.

– Но ведь… Как только появляется возможность поступить по-людски, мы только так и стараемся поступать, – назидательным тоном напомнил он комбату, давая понять, что согласен принять любое решение командира.

Даже когда приходилось отчитывать кого-то из бойцов за нарушение дисциплины, комиссар обычно вежливо вопрошал: «Ну, и почему мы так “недисциплинарно” ведем себя? Что нам мешает уважать себя и своих товарищей?». А еще, забываясь, он нередко называл бойцов «курсантами», тем более что среди моряков действительно оказалось трое выпускников мореходной школы, в которой Шатов когда-то преподавал.

– Значит, попытаемся вести переговоры, если только они выдадутся недолгими.

– Если нужно повести переговоры со священником и пригласить сюда командира, то я готов.

– Вот именно, если нужно. Как раз это мы сейчас и выясним.

– Хочешь научиться воевать, научись вести переговоры.

– С философским почтением сказано. Чьи слова?

– Да кто его знает… Так, на ум пришло. Но ясно, что учиться нам теперь по ходу дела придется и тому, и другому.

– А решение нашего «военного совета в Филях», – вновь обратился комбат к жандарму, – будет таковым. Сейчас вы вернетесь к храму и убедите всех военных выйти и сложить оружие, после чего все они могут спокойно уйти в сторону урочища Костину-Маре. Ни одного выстрела с нашей стороны не последует, в плен мы их тоже брать не будем, под слово чести офицера.

– Единственное условие?..

– Они не должны будут задерживаться в урочище Костину-Маре, которое на рассвете мы все равно подвергнем артиллерийскому и авиационному налету, а отойдут дальше, в урочище Сархан. Судя по карте, оба они расположены не так уж и далеко.

– Но если последует отказ, тогда?.. – убеждал жандарм, что уж чему-чему, а ведению переговоров, с кем угодно и по какому угодно поводу, он обучен.

– Даю пятнадцать минут. Не сложат оружие, я связываюсь по рации с береговой батареей и с катерами и лично корректирую огонь. Но тогда попутно мы разнесем и половину поселка. Кстати, напомните священнику и офицеру, что наши артиллеристы и пилоты – по самой природе своей атеисты, – иронично взглянул комбат в сторону комиссара, – а посему храмы они считают пережитками прошлого. Вам все понятно, жандарм?

– Все, кроме одного, – вы хорошо говорите по-румынски. Правда, с акцентом, но… Откуда это у вас?

– Вот и скажите, что комендантом плацдарма, а значит, и поселка становится офицер-молдаванин. Или румын, как вам будет угодно. Все, идите. Если с заданием справитесь, я как комендант всей задунайской территории верну вам пистолет без патронов, и саблю, а вместе с ними – полицейскую власть в поселке и в окрестностях. На размышление капитану и прочим – пятнадцать минут с момента вашего появления в храме. Если сейчас не сдадутся, пленных уже брать не станем. Помилования тоже просить будет бесполезно.

Крикнув румынам, чтобы не стреляли, Гродов проследил, как жандарм устало и шатко, словно крестьянин по свежей пахоте, направляется по кладбищенской аллейке к храму.

– Так мы что, в самом деле отпустим этих мамалыжников? – удивился Владыка.

– А ты хочешь, чтобы я бросил своих десантников на штурм церкви и усеял все это деревенское кладбище их телами? Нет, не хочешь? Из этого и будем исходить. Держать здесь блокаду до утра мне тоже не хочется. Нам нужен очищенный от врага плацдарм, и мы его получим. Все равно по окрестным плавням бродят сотни беженцев и дезертиров. Ну, так пусть их станет на четыре десятка больше.

Пока жандарм вел переговоры с капитаном и его бойцами, на связь вышел командир полевых стрелков Хромов. Комбат сообщил, что только что самый южный из островов их зоны, Большой Даллер, от солдат противника очищен, и что он оставил там пост из шести бойцов с трофейной шлюпкой. На остальных островах посты оставлять считает нецелесообразным, поскольку ни солдат противника, ни гражданского населения там нет.

– Кстати, – бодро завершил он доклад, – около двух десятков своих бойцов мне удалось посадить на трофейных коней.

– Поздравляю, капитан, с боевым крещением и первыми победами, – ответил Гродов. – Я доложу командованию о том, насколько успешно вы действовали на плацдарме.

– Честно признаюсь, что мне бы это не помешало. Я, знаете ли, человек служивый.

Гродов поиграл желваками и, на какое-то время забыв о комбате полевых стрелков, следил за тем, как к нему приближаются жандарм, священник и опиравшийся на плечо солдата румынский офицер.

– Пусть ваши конники, капитан Хромов, – молвил он, – объедут посты и прикажут им на ночь отойти подальше от плавней. И вообще, максимально сгруппируйте своих людей, чтобы избежать ненужных потерь.

– Будет выполнено, комендант.

– Они готовы сложить оружие, – еще издали уведомил Гродова жандарм.

– Вы в самом деле молдаванин? – спросил его капитан Олтяну.

Он действительно был ранен в бедро, передвигался с трудом и в целом выглядел неважно. Перевязка тоже была наложена неуклюже и давно потеряла свою белизну.

– Считайте меня полиглотом. Наши условия вам известны. Солдаты должны сложить оружие у входа в храм и подходить сюда с поднятыми вверх руками. Отсюда вы уведете их в урочище. Начнем с вас. Пистолет положите на надгробную плиту, и отдайте приказ солдатам. А вы, священник, возвращайтесь к своей пастве и передайте, что все молящиеся свободны. Куда они уйдут – в поселок или в урочище – это их выбор.

Пока румыны складывали оружие и под стволами десантников собирались вокруг своего командира, Гродова затребовали из штаба флотилии. Радист расположился метрах в двадцати от кладбища, на свежем пне ивы, у которой на берегу канала была сварганена примитивная скамейка из жердей.

– Вы почему не докладываете обстановку, товарищ капитан? – послышался в наушниках голос контр-адмирала Абрамова.

– Именно это и собирался сделать буквально через десять минут, как только завершу операцию.

– Какую… операцию?

– Принимаю сдачу остатков гарнизона поселка Пардина. Здесь пехотинцы и моряки, общей численностью чуть больше взвода.

– Значит, опять нужен транспорт, чтобы переправить сюда пленных?

– На сей раз пленных не будет, товарищ контр-адмирал.

– Что значит «не будет»?! – насторожился командующий. – Уж не хотите ли вы сказать, что всех их?..

– Они прекратили сопротивление при условии, что отпущу их восвояси. Без оружия, естественно.